– Думаю, никто из вас, кто покупал их услуги здесь, не желал девушкам ничего плохого. – Свен-Эрик сунул фотографии обратно в карман. – Поэтому, если вдруг вспомнишь что-нибудь, что может помочь полиции… ну кто они такие или откуда… или разузнаешь что-нибудь о тех русских…
Свен-Эрик протянул Симону бумажку с написанным от руки своим именем и телефонным номером.
– Позвони, и я покажу тебе Кируну. Должен же ты увидеть этот город, прежде чем он провалится сквозь землю.
Пастором оказалась женщина с короткой стрижкой, татуировками на предплечьях и колечком в брови. Рагнхильд и Бёрье потребовалось время осознать, что перед ними пастор, а не конфирмант.
– Я привыкла, – рассмеялась женщина. – Выгляжу как двенадцатилетний подросток в бегах. Гены. Маме до сих пор не дают больше двадцати пяти.
Она завела гостей за угол, где с торца церкви был вход в помещение воскресной школы. Интерьер – несколько стульев вокруг стола с детской Библией и свечой. Пастор зажгла свечу и пригласила садиться.
– Так будет уютнее… Вы можете начинать рассказывать о тех, кого собираетесь похоронить.
О Раймо Коскеле, пропавшем и найденном пятьдесят четыре года спустя, пастор, конечно, уже знала из выпусков новостей. Тем не менее внимательно выслушала историю Бёрье.
– Вы были близки? – спросила она.
– Смотря как это понимать, – ответил тот. – Я не так часто с ним виделся. Рос при матери. Но это папа первый научил меня боксировать, и я продолжил этим заниматься, после того как его не стало. Татуировки у меня в точности как были у него… какими я их запомнил, по крайней мере.
Бёрье закатал рукава и показал. Якорь на одной руке, роза ветров на другой.
– Вижу, он много для вас значит. – Кивнув, пастор тоже закатала рукава, чтобы ее татуировки было лучше видно: на одной руке крест, на другой – стих из Библии.
– Почти как ваши. – Она улыбнулась. – Якорь – это ведь тоже закамуфлированный крест. Отсюда его поперечная перекладина.
– А роза ветров – это о том, что нужно отыскать дорогу домой, – добавил Бёрье.
Пастор ободряюще улыбнулась Рагнхильд, но он продолжал:
– Трудно привыкнуть, что сейчас даже у пасторов могут быть татуировки. Во времена отца они были у проституток, бандитов, моряков и наркоманов – что-то вроде опознавательных знаков.
Слушая рассказы Бёрье о детстве, Рагнхильд боролась с собой. «Как оно просто у мужчин, – думала она. – Достаточно изредка заходить в гости, и ребенок будет считать тебя отцом. А ведь все остальное время рядом с ним была мать. Это она его вырастила, она заботилась и о крыше над головой, и о хлебе насущном».
Рагнхильд вдруг пришло в голову, что пастор – феминистка. Разве сегодня это протестное движение? Она так мило улыбается. Сравнивает татуировки. Увлеченно слушает совершенно мужскую историю в изложении мужчины.
Теперь очередь Рагнхильд.
– Можете рассказать о своем брате?
Но у нее нет слов на эту тему. Ни одного. Как будто случился обвал в горах, и дорогу перед ней завалило обломками скалы.
Взгляд Рагнхильд упал на панно с войлочными декорациями и фигурками из картона – лодка и кит.
– Это Иона в чреве кита? – спросила она. – Детям не кажется странной эта сказка?
Рагнхильд сомкнула пальцы в замок, чтобы не дрожали руки. Теперь обломки скалы завалили не только дорогу впереди, но и пути к отступлению.
– Да, это Иона. – Пастор кивнула. – Мы с детьми тоже следуем церковному календарю. И я все еще считаю, что сказки – самые правдивые истории.
– Я не помню, – сказал Бёрье. – О чем Книга Ионы?
– Иона был пророк, – начала пастор. – Неустроенный, неудовлетворенный и несчастный человек, как и почти все библейские пророки. Это то, что всегда мне нравилось. Тяжелые, неудобные, неустроенные люди – и никаких тебе там Happy! Happy! Hallelujah! В общем, Господь велел Ионе проповедовать в Ниневии. Призывать ниневийцев к покаянию и наставить их на путь исправления, потому что Он решил уничтожить этот город.
– Вот так вот, прямо, – добродушно заметил Бёрье.
– Но вместо того чтобы отправиться в Ниневию, Иона сел на корабль и поплыл в город Фарсис. На море поднялся шторм, и все на корабле думали, что настал их последний час. Тогда Иона сказал команде, что это его вина, и велел бросить себя за борт. Так они и сделали, и море сразу успокоилось. Тут Иона оказался в чреве кита. А когда Господь спас его оттуда, Иона пошел, наконец, в Ниневию и стал там проповедовать. Народ внял его словам и встал на путь исправления. Поэтому Господь решил дать Ниневии второй шанс и не уничтожил город. И тут Иона опять скис. Ведь он возвещал ниневийцам последние времена. Получается, что Господь подставил под угрозу его репутацию как пророка. Книга заканчивается тем, что Иона возмущается поступками Господа, а Господь, несмотря на строптивость Ионы, все терпит и не оставляет попыток его вразумить.
Пастор рассмеялась.
– Простите, получилась целая проповедь. Но Книга Ионы – вся моя жизнь. Сколько раз избегала я своей Ниневии? И была согласна скорее умереть – в духовном смысле, я имею в виду, – лишь бы не делать того, что должна.
– Чего именно? – не понял Бёрье.
Пастор пожала плечами.
– Попросить прощения. Признаться в своих истинных чувствах. Трезво взглянуть на вещи. Вместо этого я все время бежала от себя, в Фарсис.
– Мы будем петь псалмы? – спросила Рагнхильд.
Они пели вдвоем, Рагнхильд и пастор. У Бёрье засигналил телефон, и Рагнхильд заметила краем глаза, как он отвернул от нее дисплей, прежде чем открыть сообщение и отправить короткий ответ. «Женщина, – догадалась она. – Ну конечно…»
Потом, когда они втроем прощались возле церкви, стоявшей на холме, мобильник Бёрье зазвонил. Тот извинился, сказал, что должен принять этот вызов, и зашел за угол, чтобы Рагнхильд не могла разобрать слова.
Она посмотрела на собственный телефон. Бывший коллега прислал эсэмэску с соболезнованиями. Рагнхильд поблагодарила. Вздохнула. Обыкновенная вежливость. Само по себе это ничего не значит.
Она согласилась поужинать с Бёрье, но теперь засомневалась в правильности своего решения. Ей вдруг стало ясно, что он использует ее, и не более того. Как Улле. Это ведь Рагнхильд договаривалась о встрече и с менеджером похоронного бюро, и с пастором.
«Сервисный центр, – подумала она. – Я что-то вроде сервисного центра. А теперь Бёрье звонят из сервисного центра в Эльвсбю и спрашивают, когда он вернется».
Она пошла прочь, почти побежала.
Уже на Лаппгатан позвонили из полиции Кируны. Анна-Мария Мелла сообщила, что Хенри убили, поэтому с похоронами придется повременить. Тело должны осмотреть криминалисты. Полицейские хотели еще раз побеседовать с Рагнхильд, и как можно скорее.
Бёрье Стрём завершил разговор с Лотти из Эльвсбю, но когда вернулся, не нашел Рагнхильд на прежнем месте. Это было все равно как оказаться в нокауте, полным сил и неожиданно для себя. Удар, которого он не заметил, – прямой по нерву в челюстной кости так, что подогнулись колени.
В отделении полиции Рагнхильд еще раз рассказала, как на лыжах перешла реку до Палосаари и нашла в доме мертвого брата и останки Раймо Коскелы в морозильнике.
Она начала с разговора с владельцем магазина, упомянула собаку, ради которой приехала на остров. Бедная собака, она так и не объявилась… Наверное, тоже мертва. Стала добычей воронов или лисиц.
Уже описывая в деталях то, что с ней было на острове, Рагнхильд поразилась тому, как много с некоторых пор стал значить для нее Бёрье Стрём. Она буквально грезила им наяву.
«Что ты думаешь, в конце концов? – сказала себе Рагнхильд. – Или не помнишь, что писала Муа Мартинссон[34] для таких, как ты: «Понадейся на парня – и рано или поздно получишь по голове».
Между тем инспектор Анна-Мария Мелла продолжала задавать вопросы. На часть их Рагнхильд ответила. Остальные до нее попросту не дошли, потому что Рагнхильд хотелось кричать от стыда, когда она в очередной раз ловила себя на мысли, что история с Бёрье Стрёмом может иметь продолжение. Рагнхильд уговаривала себя, что Бёрье – дамский угодник и ему не нужно особенно напрягаться, чтобы выглядеть неотразимым в глазах женщин. Для этого ему достаточно просто быть. И женщины сбегутся сами – с ароматным мясным рагу в котелках, на высоких каблуках и с расстегнутыми верхними пуговицами… Рагнхильд всего лишь одна из них. Иначе зачем сегодня полдня вертелась перед зеркалом? Она уже представляла себе, как кладет голову на его плечо, чувствовала его теплые руки. Мысленно Рагнхильд уже сказала ему свое «да». Как будто у нее был выбор…
Рагнхильд никогда не думала о мужчинах много. Приспосабливалась к тому, что было, не более того. В школе мальчишки дрались. Мальчишки – так тогда назывались мужчины в ее жизни. Вообще, они выступали в разных обличьях. Были пустомели и негодяи, слэшеры и клерки, донжуаны… У одних внутри засело зло, которое время от времени лезло наружу, как набивка из прохудившегося дивана. У других был здоровый корень, так это тогда называлось. Если мужчина не злоупотреблял спиртным и не распускал руки, считалось, что женщина должна быть довольна. Такого мужчину имело смысл время от времени кормить, обстирывать, даже спать с ним. О мужчинах заботились, как о лошадях или собаках.
«Мне всего-то нужно было завести собаку, – подумала Рагнхильд. – Когда я была молодой, как отец Паулы. Жизнь была бы другой… Боже, какая я все-таки глупая!»
Инспектор Мелла поинтересовалась, с кем общался Хенри. Рагнхильд не была знакома ни с одним из его приятелей. Он был с кем-нибудь в ссоре? Со всеми, пожалуй. Но давно. Кому, в конце концов, сдался этот Хенри? Убивать его – явно лишнее.
Рагнхильд снова подумала о мужчинах. Хенри тоже один из них, как это ни смешно.
«Храни меня Господь от плотского искушения», – обычная женская поговорка. Зов плоти никого не доводил до добра. Но плоть Рагнхильд кричала. Бёрье Стрём из тех, кто способен разорвать ее изнутри. Как будто Рагнхильд не достаточно плакала в жизни. И вот опять угодила в капкан. Умом она понимала, что сделала правильно, бросив его одного возле церкви.