– Так ты приехала ко мне из Кируны? – спросила она.
– Это ведь совсем недалеко, – ответила Рагнхильд. – Особенно если слушаешь радио в дороге.
– Я должна тебе за бензин.
– Глупости… а что у тебя с волосами? Почему они розовые?
Мерви приподняла голову, и Рагнхильд воспользовалась возможностью поправить подушку.
– Прекрасный цвет, – прошептала старушка. – Всем рекомендую. Сразу оказываешься в центре внимания. Здесь один медбрат носит дреды, и ему очень нравятся мои волосы. Возраст здесь ни при чем. – Она подмигнула, как будто намекала на что-то. – Есть новости?
Рагнхильд махнула рукой:
– Слава богу, нет.
– Тебе так не повезло с Тордом, – посочувствовала старушка. – Но тогда ты все сделала правильно.
Рагнхильд почувствовала боль под скулой и во лбу. Она хотела покачать головой, потому что не считала, что поступила правильно с отцом Паулы.
– Как Паула?
– Все хорошо.
У Паулы всё в порядке, Рагнхильд знала это из «Фейсбука». Они почти не контактировали. Рагнхильд посылала внукам подарки ко дню рождения, но не была уверена, что они доходили. Или что Паула не выбрасывала коробки, не вскрывая. Так или иначе, до сих пор Рагнхильд не дождалась ни слова благодарности.
– Рагнхильд Пеккари! – воскликнул голос за спиной. – Боже мой, когда это было…
В дверях стояла женщина примерно одних с Рагнхильд лет – волосы седые, глаза Мерви.
– Я Стина, дочь Мерви, – представилась она. – Привет, мама! Я принесла тебе кое-что из одежды и не только. Как ты?
– Прекрасно, – ответила Мерви. – Мы возвращаемся домой?
Стина повернулась к Рагнхильд и закатила глаза.
– Дети хотят сдать меня в дом престарелых в Пайяле, – объяснила Мерви Рагнхильд.
– Там сейчас есть место, – сказала Стина. – Она не может и дальше жить одна в поселке. Мы беспокоимся за нее.
– Разве не я беспокоилась за них всю жизнь? – обратилась Мерви к Рагнхильд. – Я сама решаю за себя. Или у меня уже появился опекун?
Стина, устало вздохнув, достала из бумажного пакета одежду и косметичку.
Рагнхильд сжала руку Мерви.
– К маме приезжала полиция, – сообщила Стина. – Что там такое случилось с твоим братом? Но все, что знает мама, – это про скутер, который увяз за обломками телеги.
– Когда они в третий раз заговорили об этом, я отправила их восвояси.
Мерви заморгала, как уставший ребенок. Рагнхильд провела пальцами по ее руке, как это делала с Паулой, когда та хотела спать.
– А знаешь, – обратилась Стина к Рагнхильд, – когда мы с Лейфом заезжали в мамин дом забрать кое-какие вещи, там была собака.
– Собака Хенри, мама, – громче повторила Стина для Мерви, потому что та опять закрыла глаза. – Она лежала на твоем крыльце, когда мы с Лейфом приехали.
– Собака? – переспросила Рагнхильд. – И где она сейчас?
– В нашем багажнике. Лейф сказал, что вечером возьмет ружье и отведет ее в лес. Иначе она все равно умрет с голоду. Она заснула?
Стина перешла на шепот и кивнула на Мерви.
– Мама не может и дальше там оставаться, – повторила она. – Что, если она еще раз упадет? Мама ведь чудом осталась жива. А уборка? Дом? Не приезжать же нам каждый раз к ней убираться… Не хватало только, чтобы она чем-нибудь отравилась. Это эгоизм, я ей так прямо и сказала… Но ты же знаешь, как они бывают упрямы.
Рагнхильд кивнула. Теперь ее мысли занимала только собака.
«Боже мой, – думала она. – Но что я могу сделать?»
– Нет, я понимаю, что дома лучше, – продолжала Стина. – Но мама все еще живет в прошлой жизни. Мы переехали, получили образование, выучили шведский. И я, бывает, скучаю по деревне – коровы, сено, рыбалка… Помню, как отец приходил из леса, а я играла с маленькими… Но времена меняются, и мы должны к ним приспосабливаться. Хуже не стало, в конце концов.
Тут Рагнхильд вспомнила, как светлела лицом ее мама, когда заходила к Мерви, после того как они прибирались у Хенри. Как за чашкой кофе и женскими разговорами снова становилась собой прежней.
– Собака, – сказала Рагнхильд. – Отдайте ее мне.
– Что ты с ней собираешься делать? Она ведь совсем дикая.
Муж Стины Лейф ждал в машине на парковке возле больницы. «Почему он не пришел в больницу вместе со Стиной?» – подумала Рагнхильд. Даже Лейф посчитал, что держать такую собаку – безумие: «Она не сможет жить в квартире». Но потом даже обрадовался, что ему не придется лишать жизни здоровое животное. А Рагнхильд позвонит, если поймет, что не справляется.
Собака оказалась послушной. Только лапы подгибались от страха, когда Рагнхильд сажала ее в машину. В качестве поводка Лейф приспособил веревку.
– Вот, возьми. Я завязал так, чтобы петля затягивалась, если она захочет убежать. Почти как поводок для какого-нибудь ретривера.
– Ты всегда любила животных, – вспомнила Стина. – Помнишь теленка, который бегал тогда с тобой и Вирпи все лето? Он был с вами везде, разве что в лодку не садился. Вы еще сооружали для него препятствия и учили прыгать. Как его звали?
– Не помню, – честно ответила Рагнхильд.
Собака, с видом покорившейся пленницы, всю дорогу пролежала в багажнике. Рагнхильд с ней разговаривала.
– Даже не знаю, будет ли так лучше для тебя, – сказала она. – Иногда любовь невозможно отличить от эгоизма.
Где-то возле Пуолтикасваара Рагнхильд вспомнила, что теленка, с которым они играли все лето, звали Онненкукка, Цветок Счастья. Рагнхильд и Вирпи поили его молоком из ведра. А потом совали ему в рот пальцы, и теленок сосал. У него были очень сильные жевательные мышцы и мускулистый язык, которым он прижимал их пальцы к нёбу.
Рагнхильд спросила себя, вспоминает ли собака остров и то, как ловила в лесу полевок.
И Бёрье Стрём куда-то пропал… Наверное, уехал к себе в Эльвсбю.
Во вторник утром Свен-Эрик Стольнаке поехал в город, хотя у него не было там никаких дел. Может, ради Айри, чтобы не сидеть весь день на кухонном диване. Поднялся на Луоссаваару, куда должны были перенести несколько старейших в городе деревянных домов.
Стольнаке стоял на вершине и любовался Кируной. Он видел дом, в котором в детстве жил с матерью. Церковь, где они с Юрдис обвенчались. Квартал, где Лена пошла в начальную школу.
Свен-Эрик знал здесь каждую улицу и почти каждый дом, всех владельцев недвижимости и квартиросъемщиков. В этих кварталах протекала его полицейская жизнь. Здесь он задерживал нарушителей дорожного движения и возвращал хозяевам убежавших собак. Звонил в двери с плохими известиями, боролся с насилием, пьянством, наркотиками и воровством. На некоторые дома смотреть не хотелось – те, откуда полицейские забирали детей или куда заявлялись с приказом о выселении. Но было ведь и другое. Эти же люди в час испытаний заступались за ближнего. Свидетели говорили правду, превозмогая страх. Учителя и работники социальных служб до конца боролись за молодежь.
И вот теперь эта Кируна уходит под землю. Еще немного, и из-под воспоминаний Стольнаке будет выбита почва, в буквальном смысле слова. К новым домам и улицам, которые строятся, он не имеет никакого отношения.
И все-таки здорово смотреть на город с этой горы. На какое-то время может показаться, что не все так плохо. Но тоска настигнет. Пытаться убежать от нее – не вариант. Ее надо пережить.
Стольнаке еще пару минут оплакивал родной город, а потом у него зазвонил телефон. На дисплее высветился незнакомый номер.
«Наверное, какой-нибудь продавец, – подумал Свен-Эрик. – Хотя и они тоже люди».
Но это оказался не продавец.
– Добрый день, Свен-Эрик. Это Симон.
Юноша из Сконе, с которым Стольнаке разговаривал на парковке возле бараков. Тот, который рассказывал о секс-работницах и русских в автодоме.
– Вы спрашивали про третью девушку, – сказал Симон. – Есть информация, что она работает в отеле «Морден» в Риксгренсене. Ее зовут Галина.
– Спасибо, Симон, – ответил Свен-Эрик. – А фамилия у нее есть?
– Вот этого я не знаю.
– Откуда такие сведения?
– От одного парня – все, что я могу сказать. Галина звонила ему и просила помочь с работой. Якобы попала в трудное положение. А в Риксгренсене туристический сезон, и в отелях аншлаг.
«Вот что значит встретиться с человеком лично», – подумал Стольнаке, когда Симон завершил разговор.
Он попытался дозвониться до Ребекки и Анны-Марии, но попал на автоответчики.
Оставил голосовое сообщение для Меллы. И на какое-то время снова почувствовал себя полицейским.
Ребекка Мартинссон, в сопровождении Карзана Тигриса и Томми Рантакюрё, арестовала бухгалтерию Улле Пеккари и всю документацию, касавшуюся его бизнеса. Офисное здание по Кенгисгатан примыкало к дому сына Улле Андерса Пеккари – белая кирпичная вилла с комнатными цветами на окнах, интерьерами из светлой мебели и без ковров, – не на чем споткнуться.
Они застали Андерса Пеккари на месте. Он собирался идти на обед, но снова снял куртку. Это был мужчина за пятьдесят, такой же спортивный и подтянутый, как отец. И высокий – как все Пеккари.
Ребекка протянула постановление прокурора. Андерс Пеккари оставался спокойным, но ноздри его расширились, выдавая учащенное дыхание. Он достал мобильник, чтобы позвонить адвокату. После чего попросил секретаршу – единственную, кто кроме него была в офисе, – дать полицейским все, что они попросят.
Карзан и Томми носили папки с договорами, накладными, финансовыми отчетами и прочим в машину Ребекки. А сама Ребекка в офисе следила, чтобы между делом ничего не пропало.
Карзан и Томми вышли в коридор. Андерс Пеккари завершил разговор и одарил Ребекку таким взглядом, будто она сидела в клетке, а он между прутьев тыкал в нее палкой.
– Звучит странно, но ты приходишься мне кузиной в некотором смысле.
Ребекка молчала.
– Дед с бабкой дали Вирпи дом, а она даже не соизволила явиться на их похороны… Ну и черт с ней. Она всегда металась от одного парня к другому, пока не напала на того, кто оказался глупее всех.