– Эй! – закричала Мелла. – Немедленно отойдите!
Томми тоже выглянул. Предупредил подростков, чтобы держались подальше.
Парень покосился на полицейских и толкнул девочку в бок. Та быстро приподняла одеяло, и он сделал несколько снимков на свой мобильник.
– Ну это уже слишком… – Мелла выругалась и побежала вниз по лестнице. Томми за ней.
«Я их задушу», – думала она.
Но пока полицейские заворачивали за угол дома, подростков и след простыл. Томми помчался в погоню. Мелла пыталась отдышаться, наклонившись вперед и уперев руки в колени. Накрыла тело одеялом, услышала крики из-за угла и поспешила вслед за Томми.
Перед отелем Томми Рантакюрё висел на спине у парня. Он сорвал с него куртку и вытащил телефон из внутреннего кармана.
– Прекратите немедленно! – вопила девчонка. – Вы что, ненормальный?
– Это вы ненормальные, – ответил Томми Рантакюрё. – Фотографировать мертвого человека!.. Что вы думали делать с этими снимками? Выложить в «Фейсбуке»?
– Томми! – Анна-Мария схватила коллегу за рукав.
– У меня нет «Фейсбука», – завыл мальчишка, поднимаясь на ноги. – Немедленно отдайте мне телефон.
Томми бросил аппарат в каменную стену, а потом поднял, разбитый вдребезги, и зашвырнул куда подальше. Телефон приземлился в сугробе между березками.
– Вон, возьми.
– Ты ненормальный, – продолжал хныкать парень. – Это же был «Айфон 6S плюс»…
– Немедленно садись в машину. – Анне-Марии пришлось повторить это несколько раз, прежде чем Томми подчинился.
– Я заявлю на тебя! – закричал ему вдогонку мальчишка. – Не думай, что это сойдет тебе с рук.
Томми Рантакюрё, не оборачиваясь, выставил средний палец.
– Хочешь жаловаться? – переспросила парня Мелла.
– Да! А он полицейский?
– Полицейский. Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– Тогда ты сможешь сделать это только через родителей. Они здесь?
Оба – и парень, и девчонка – сразу присмирели.
– На склонах, – шепотом ответила она.
Только теперь Анна-Мария увидела, что это брат и сестра. Возможно, двойняшки.
– Вам придется рассказать им все.
– А это противозаконно, что мы сделали? – спросила девочка.
– Ну, не то чтобы противозаконно… но жутко аморально и отвратительно. Даже представить себе не могу, кем надо быть, чтобы решиться на такое. Обязательно расспрошу ваших родителей, что они об этом думают. Хотя это не противозаконно.
Оба подростка уставились на нее с недоумением. Такой взгляд бывал у Йенни, когда ей не удавалось добиться от матери своего. Наконец парень пожал плечами, развернулся и ушел. Девчонка побежала следом.
Анна-Мария направилась в машине. Внутри у нее все клокотало.
Первые несколько миль ехали молча. Томми на пассажирском сиденье – с поднятым воротником и надвинутой на глаза шапкой. «Щенок, – подумала, глядя на него, Мелла. – Он всегда был таким».
Как она радовалась, когда Томми сошелся с Миллой! Анне-Марии тогда показалось, что Милла – именно то, что ему нужно. Девушка-подушка. Таких в школе сажают с самыми шумными мальчиками, чтобы те вели себя тише. Мелла и сама когда-то была такой.
Ее с головой захлестнуло осознание собственной беспомощности. В мозговом центре, откуда обычно поступали инструкции и направляющие приказы, явно взяли выходной.
«И все-таки когда-нибудь нужно научиться, наконец, управляться с собственной жизнью, – подумала она. – Разводы, болезни, смерти. Ни в коем случае нельзя отдаваться на волю течения обстоятельств. Или зарываться где-нибудь в пещере, свернувшись калачиком».
Она должна поговорить с ним, прямо сейчас. Потому что дальше так продолжаться не может. Но в таких делах важна осторожность. Выслушать, чтобы Томми не ушел в оборону.
Анна-Мария покосилась в окно на болото Турнетреск. Теперь это было сверкающее на солнце бескрайнее снежное поле. Мелла залюбовалась и почувствовала, что успокаивается. А Томми все еще молчал, и это выглядело совсем по-детски. «Извинись хотя бы, – мысленно посоветовала ему Анна-Мария. – Неужели это так трудно? Это тоже приходит с возрастом – осознание, что не только другие бывают не правы».
Жалоба на одного из ее людей – последнее, что было сейчас нужно инспектору Мелле. Она надеялась, что парень все-таки не решится. И это, конечно, тоже было неправильно.
Анна-Мария вдохнула и сосчитала до пяти. Потом такой же медленный выдох. Роберт шутил, что она так делает, потому что у них пятеро детей.
– Вдохни, – советовал он, – и считай: один идиот, второй идиот, третий… И так до пяти.
– Черт, как же все-таки глупо получилось, – подал, наконец, голос Томми.
– Ты о молодежи? – спросила Мария. – Парню семнадцать, Томми.
На это он ничего не ответил, только поглубже зарылся в воротник. И Анна-Мария продолжила:
– То, что ты сделал, не выдерживает никакой критики. О чем ты только думал, Томми? Я поговорила с ними. Ты везунчик, если парень не подаст на тебя жалобу. Но дальше так продолжаться не может.
Мелла остановилась. Так тоже не годится. Обвинительная речь – не совсем то, что здесь нужно.
– Я беспокоюсь за тебя, Томми. Страшно беспокоюсь.
И далее потоком – о том, что он слишком часто берет больничный, что появляется на работе с явными признаками похмелья, что ему надо собраться, взять волю в кулак, переговорить с кем-нибудь, наконец…
– Со специалистом, я имею в виду. Потому что даже не представляю себе, что здесь можно сказать. Я тебе не мать.
– А рассуждаешь совсем как она, – ответил Томми из-за воротника.
Мелла уже жалела, что сорвалась, и замолчала. Заговорила только спустя две мили:
– Отвезу тебя домой, и сиди там до конца недели. На следующую неделю запишу тебя на консультацию к психотерапевту. И попробуй только не пойти, мы позвоним эйч-ару[50].
Больше они не проронили ни слова. Мелла включила радио. Томми сидел все в той же позе. Один только раз отвернулся и быстро провел ладонью по лицу.
Анна-Мария высадила Томми возле его многоэтажки и подумала, глядя вслед сутулой фигуре, что отлично справилась с задачей – внимательно выслушала Томми, и он не ушел в оборону. Потом рывком завела машину и сорвалась с места.
Мелла вспомнила Галину Кириевскую, чье хрупкое тело лежало под одеялом на снегу. Почему она не сняла перчаток? Разве не логично снять перчатки, перед тем как лишать себя жизни? И куда подевался ее телефон?
Томми Рантакюрё вошел в квартиру. Собственно, это была квартира Миллы. Уходя, она прихватила с собой много всего, чего Томми теперь очень не хватало. Зеркало на стене в прихожей, к примеру. Теперь на этом месте из стены торчит винт. В спальне на полу лежит надувной матрас.
Томми не понимал ее нового парня. Как можно заниматься сексом на кровати, на которой он… нет, Томми так точно не смог бы. Так он думал, хотя и знал, что это неправда. Что пошел бы на что угодно ради нее. Они вынесли стол из гостиной и ковер, на котором он стоял. Оставили Томми половину цветов, но и те давно засохли.
Он вспомнил Галину Кириевскую и подростков, которые сфотографировали тело. Обычно Томми был не из тех, кто, чуть что, дает волю рукам. Анна-Мария решила, что дело в частых пьянках. То, что Томми сорвался, вывело ее из себя.
Хотя что она знала, Анна-Мария? Томми ведь сделал нечто куда более страшное.
Убитые женщины в снегу за обломками телеги Мерви Юханссон не давали ему покоя. Сердце так и прыгало в груди. Томми ошибся, выбрав службу в полиции. Но он мечтал об этой работе с десяти лет. С того самого дня, как к ним в класс пришел полицейский, и даже самые отпетые драчуны и безобразники впечатлились мужчиной в темно-синей форме.
Томми уже тогда все решил. Однажды он станет таким же, и на него тоже все будут смотреть снизу вверх. В полицейскую школу поступил со второй попытки. По окончании обучения получил место в Кируне. Мать была вне себя от счастья. Отец – тоже, хотя у него это и выражалось иначе. Он всегда оставался в тени, отец. Пятнадцатилетним мальчишкой поступил на работу в шведскую транспортную компанию, да так там и остался. За пятьдесят лет работы всего пять дней на больничном. Он мог бы устроить туда и Томми, но жизнь повернулась иначе.
Томми был их единственным ребенком, поэтому вызывал восторг и радость одним своим появлением. И мама со своим вечным «ну полежи еще немножечко», когда он дремал на кухонном диванчике. Если она и будила его – осторожно похлопывая по ноге, – то только для того, чтобы предложить что-нибудь вкусненькое: кофе с бутербродами, блинчиков, ужин или обед, в зависимости от времени суток.
Интересно, что они сказали бы на это?
Полицейская жизнь, с Анной-Марией в качестве шефа и старшим наставником в лице Свена-Эрика Стольнаке, была Томми скорее в радость, чем в тягость. Он знал, что группа держит его за «щенка» – мальчика, младшего подопечного, – но свыкся с этой ролью. Пререкался со Свеном-Эриком. Кошки были его любимой темой, но они терлись о ноги Свемпы, чтобы пометить его запахом как свою собственность, а вовсе не по причине безграничной преданности.
Много разных слов было сказано между Томми и Миллой, но в памяти осела одна ее фраза: «Мальчишка в двадцать три – это мило. Но в тридцать три – скучно».
Несколько месяцев назад они с Карзаном Тигрисом дежурили на трассе. Остановили одного крутого парня школьных времен Томми.
– Да плюнь ты на это… – проворчал бывший школьный товарищ. За небрежностью фразы безошибочно угадывался командный тон.
И Томми знал, что отпустил бы его, имей он такую возможность. Но Карзан Тигрис уперся – это, мол, не предмет для дискуссии.
Губы оштрафованного однокашника сформировали неприличное слово. Томми ничего не сказал, а Карзан как будто ничего не заметил.
Карзан моложе Томми. И вдвое сильнее, не говоря о страничке в «Инстаграме» с «ежедневным полицейским кофе». После того как появился Карзан, Томми в роли «щенка» стало неуютно. Свен-Эрик вышел на пенсию. «Повзрослей же, наконец!» – взвывала Милла в трубку.