Марьют посчитала это мальчишеством и опять смеялась. И над «точками бродяги» тоже. Это была первая татуировка Бёрье, и с ней связана история, которая только со временем стала казаться ему забавной. О том, как дворовый приятель наколол точки штопальной иглой, и какой концерт устроила мать, и как он потом попал в больницу.
На Рождество Марьют объявила, что беременна, и Бёрье купил ей кольцо – не более того. В июле в родильном отделении больницы Кируны на свет появилась девочка. Но татуировок на теле Бёрье это событие не добавило.
– И что было потом? – спросила Рагнхильд.
Она посмотрела на номер на дисплее и все-таки решила его сохранить. Набрала имя контакта: «Бёрье Стрём».
– Потом? – переспросил он. – Я готовился к чемпионату мира, много работал. Она устала от всего этого и вернулась в Кеми. Айна к тому времени только начала ходить.
Он не углублялся в детали – о том, как напивался, так что Марьют приходилось подставлять плечо, чтобы он смог подняться по лестнице. Соседи выглядывали из дверей, но Бёрье не был пьян настолько, чтобы с ними пререкаться. Или как однажды сблевал на пол. Или о том, как никто из приятелей не хотел сажать его в свою машину, а Бёрье был не в том состоянии, чтобы вести свою. И тогда они одолжили тачку на ближайшей стройке и повезли его домой. Вывалили возле подъезда, как мешок с картошкой.
С тачкой вообще вышла веселая история. Приятели везли ее по очереди и несколько раз опрокинули Бёрье на дорогу.
– Ты поддерживаешь связь с дочерью? – спросила Рагнхильд.
– Да, мы перезваниваемся. Иногда она приезжает ко мне с внуками. Одному четырнадцать, другому двадцать. Время идет.
Вилла подошла и решилась наконец взять корм из руки Рагнхильд. Проглотила и снова попятилась.
– Хорошая девочка, – похвалила Рагнхильд, между тем как рассказ Бёрье навел ее на грустные размышления.
Как все-таки легко мужчинам… Что бы они ни делали, будут прощены. Бёрье тренировался, много работал. И пил между делом, так что в конце концов Марьют не выдержала.
– У тебя тоже ведь есть дочь? – спросил Бёрье.
– Дочь, да. – Рагнхильд откашлялась так, что заболело горло. – Я познакомилась с Тодде, когда только начала работать медсестрой. Я занималась рафтингом, он тоже. Вот так…
«Новичок в команде, – вспомнила она. – Рослый, веселый, легкий на подъем. Кладезь анекдотов и забавных случаев. К тому же симпатичный».
То, что он неравнодушен к бутылке, было видно с самого начала. Напивался при каждом удобном случае. Мог заснуть где угодно. Свалиться в реку.
«И я сошлась с ним, – ужаснулась про себя Рагнхильд. – Родила от него ребенка, открыла с ним бизнес…»
– Тоже не сложилось? – робко поинтересовался Бёрье.
Сложилось или нет, но затянулось надолго. Тодде не задерживался ни на одной работе. Так уж получалось, что в начальниках у него оказывались одни идиоты. Неудивительно, что в конце концов пришлось организовать собственную туристическую фирму. Рагнхильд взяла на себя административную часть, только иногда присоединялась к турам выходного дня. В остальном с клиентами выезжал Тодде. Но не продержался и двух сезонов. Даже отели, которые продавали туры, устали от его разгильдяйства.
Особенно невеселая история вышла, когда туристы после несвежего обеда, которым накормил их Тодде, вовремя не позаботившийся о холодильнике, отравились и всю ночь мучились диареей. Некоторые от неожиданности сходили в спальные мешки.
«Все устали от Тодде, – вспоминала Рагнхильд. – Я тоже. Так я тогда устала от ругани и бесконечных его обещаний… И ничего не менялось, разве алкоголизм Тодде все усугублялся. Я устала от себя самой, какой была вынуждена стать, чтобы хоть как-то все это вытягивать, – блюстительницей порядка, вечно начеку, матерью взрослого мужчины».
Бизнес, конечно, ушел в минус. Снаряжение отдали почти задаром – до такого состояния довел его Тодде. Он оставил резиновые лодки на солнце. В одной была баночка с дегтем, которая опрокинулась. Рагнхильд брала сверхурочные дежурства в больнице, чтобы хоть как-то свести концы с концами. А Тодде в это время пропадал в алкотурах с приятелями.
«Я думала, так ему нужно, чтобы встать на ноги», – вспоминала Рагнхильд.
Сходство с братом Хенри вдруг показалось настолько разительным, что она рассмеялась бы, если б не хотелось плакать.
– Он был не подарок, – только и сказала в ответ на вопрос Бёрье.
Потом оба замолчали, потому что Бёрье расслышал, как много стоит за этими скупыми словами. Как сказано в Книге Притчей Соломоновых? «Непрестанная капель в дождливый день и сварливая жена – равны»[55].
Но у нее уже была Паула. Шесть месяцев. Паула научилась заливисто смеяться раньше, чем ходить.
Рагнхильд до сих пор помнила, как пахла голова Паулы, как маленькая рука обхватывала ее палец. Как Паула припадала к материнскому соску и, насытившись, засыпала у Рагнхильд на животе.
И этого было достаточно для счастья. Почему она уже тогда этого не поняла? «Мне нужно было уйти, – рассудила Рагнхильд и почувствовала, как ее глаза теряют блеск. – Взять ребенка, как это сделала сильная Марьют, и уехать. Но я терпела и терпела, пока все окончательно не слетело с катушек».
Тут Бёрье Стрём издал странный звук – что-то похожее на мычание, каким олениха успокаивает теленка, – и Рагнхильд растаяла. Ей нужно было остановить это, нажать на красную кнопку.
– Малышка, – промурлыкал Бёрье, как будто она и в самом деле была маленьким ребенком.
Внутри Рагнхильд будто что-то взорвалось. Или разорвалось на две половинки, как лист бумаги. Слезы хлынули с такой силой, что она чуть не задохнулась. Рагнхильд нечего было противопоставить этому потоку. Не она проливала слезы. Это они выливались из нее, разрушая изнутри, как поток горную породу. Или как ледоход – где-то что-то треснуло и высвободило воду из ледяного плена.
– Может, мне все-таки зайти, поддержать тебя? – спросил Бёрье.
Она сказала «да» – и минуту спустя рыдала у него на плече в прихожей. Бёрье приходилось держать ее крепко, чтобы Рагнхильд не развалилась на части. Он сжимал ее в объятиях и раскачивал, без лишних слов и вопросов. Рагнхильд так и не хватило сил рассказать ему о Пауле.
В промежутках между рыданиями она думала о том, что эти объятия – утешение и ловушка одновременно. Какую все-таки страшную цену готова заплатить женщина, чтобы только не рыдать в одиночестве?
Анна-Мария Мелла добралась наконец до дивана в гостиной. На кухонном столе громоздились пустые коробки из-под пиццы. Семья давно поужинала. Порция Анны-Марии дожидалась на тарелке. Мелла проигнорировала гору немытой посуды в мойке. Устало заморгала на остатки еды, прилипшие к сетке в сливном отверстии. Не стала разгружать посудомоечную машину. Отрезала кусочек пиццы, решив, что холодная ничуть не хуже разогретой, отнесла на диван и включила телевизор.
Еще один звонок – и остаток вечера в ее полном распоряжении.
Анна-Мария позвонила Свену-Эрику Стольнаке.
– Мы готовим оссобуко[56], – радостно сообщил тот и чуть тише добавил в сторону: – Это Мелла.
– Передавай привет.
– Должно готовиться три часа, – продолжал Свен-Эрик в трубку. – Кошки с ума посходили. Они получили свое, когда я резал мясо.
– Мясо? – оживилась Мелла. – Держу пари, вы достали бутылку красного вина.
– Да, конечно!
Мелла рассказала Свемпе о Галине Кириевской и своей поездке в Риксгренсен.
– Что за черт? – огорчился Свемпа. – Бедная девочка…
– Не верю, что она сама выбросилась из окна, – сказала Анна-Мария. – Нужно вызвать на допрос тех русских.
– Это понятно, но на каком основании?
– Ну это ведь русские управляли автодомом с проститутками?
– Да, но мы не можем вызвать их на допрос только потому, что они русские.
– Они не просто люди с улицы, – возразила Анна-Мария. – Крайне подозрительные личности.
– Всё так. Но если у нас на них ничего нет, это все равно ничем не кончится. Наберись терпения, дождись рапорта Похьянена. Вся штука в том, что стоит их припугнуть – и они тут же сделают ноги.
– Я знаю, Свемпа. А что твой контакт, тот сконец? Можешь показать ему их фотографии? Вдруг он кого-нибудь опознает.
– Конечно, – с готовностью согласился Свен-Эрик. – Что там с Ребеккой? Слышал, Чума и Бьёрнфут отстранили ее от дела?
– Ребекка не одна этим занимается, – сухо возразила Мелла.
– Ну этого я и не говорил.
– Ребекка не может работать в команде, – продолжала Анна-Мария. – Она одна принимает решения, ведет свое следствие, так что нам потом остается только расхлебывать.
– Возможно, – задумчиво согласился Свен-Эрик.
Он замолчал. Анна-Мария догадывалась, что оба они думают сейчас об одном и том же. О том случае, когда своевольничала Анна-Мария. Вытащила пистолет и ворвалась в имение «Регла» финансиста Маури Каллиса. В тот раз Свен-Эрик был вынужден стрелять в человека и не скоро потом оправился.
– Но Ребекка не из тех, кого заботит лишь собственная шкура, – сказал Свен-Эрик. – И уж если она возьмется перетряхивать вещи, непременно выпадет что-нибудь, с чем можно работать, согласись.
«Ну вот, опять про Ребекку», – вздохнула про себя Анна-Мария Мелла.
– Я всего лишь расстроилась немного, – сказала она вслух. – Мы с тобой столько лет проработали вместе, Свемпа… Скажи, я хороший полицейский?
– Лучший, – с чувством успокоил Меллу Свен-Эрик. – Идеальный шеф. Прекрасный коллега. Великолепный следователь.
– Скучаешь по работе? – спросила его Мелла.
На самом деле ее интересовало, скучает ли Свемпа по ней.
– Со мной здесь черт знает что творилось после выхода на пенсию, – выругался Свен-Эрик. – Спроси Айри, она расскажет.
– Ну хорошо, – ответила Анна-Мария. – Заканчиваем. Я сижу на диване с куском холодной пиццы на коленях. И вообще, вокруг все не настолько уютно, как можно вообразить себе на расстоянии.