Снуррис смотрел на нее, положив голову на край кровати: «Ну что, вставать будем или так и пролежим в постели до вечера?»
– Я встану, – пообещала Ребекка.
Больше всего на свете ей хотелось бы однажды проснуться в мире, где от нее никому и ничего не было бы нужно, даже цветам в горшках.
Она пропустила два звонка от журналистов, которые всё еще добивались ее комментариев по поводу отставки от расследования.
– Ну, давай же, – подбодрила себя Ребекка.
Ей нужно сварить кофе, а потом еще убраться. Завтра приедет Мария Тоб с подругами, а в доме черт ногу сломит.
Ребекка включила стиральную машину и собрала со стола пустые бутылки. Часть положила в черный мусорный пакет и отнесла в машину, остальное поставила на полки в сарае. Совсем необязательно выбрасывать в мусорный бак так много и сразу. Это может навести людей на нежелательные подозрения.
«Все знают обезьяну[59], – мысленно продекламировала Ребекка. – Которая часто страдает от депрессии и жует в клетке собственный хвост».
Снуррис метался под ногами, зарывался носом в снег.
Ребекка подумала было запереть его. Какие только подарки природы не всплывают на поверхность в сезон весеннего таяния снега… Дохлые мыши – самые безобидные из них.
Она вытряхнула ковер, набросала на него снега, почистила тряпкой. В голове звучал голос бабушки: «Вот так… просто присыпь». Потом долго пылесосила диван и подушки, все в собачьей шерсти.
Когда запищала стиральная машина, Ребекка встала на лыжи и натянула веревку между деревьями. Вынесла белье в корзине и развесила, все так же на лыжах. Это оказалось тяжело, пришлось сделать несколько рейсов, зато теперь все свежо и чисто.
– Скоро я буду варить мыло из березовой сажи и жира, – сказала она Снуррису, который тоже норовил встать на ее лыжи, словно боялся утонуть в мягком снегу.
Ребекка посмотрела на небо – только бы снова не пошел снег. Вспомнила бабушку. Как ей удавалось содержать дом в такой чистоте и все успевать? И при этом она не выбросила ни одного комнатного цветка. Каждую весну сажала огород, и не только съедобные растения, но и цветы на клумбе. Идеальный порядок был и в ящиках, и под мойкой на кухне; наволочки выстираны, гардины выглажены. У Ребекки же даже покупка новых колготок всегда оставалась на втором месте, не говоря уж о доме и уборке. На первом – всегда работа.
Ребекка подумала о маме. Какой она была? С характером, судя по тому, что говорят о ней в Курравааре. Такой они, конечно, видят и ее дочь. Некоторые по-прежнему называют Ребекку адвокатом, с тех самых пор как она уехала в Стокгольм учиться на юриста.
«Не думай об этом, – продолжал бабушкин голос в голове. – Ei se kannatte – оно того не стоит». Бабушка не имела привычки постоянно переваривать прошлое. Каждый день несет новые заботы. И это, конечно, самая верная стратегия.
Бабушка не понаслышке знала, что значит терять близких. Братья, сестры, муж, сын – все умерли раньше нее. Вот только время тогда было другое – ни тебе йоги, ни терапии, ни психологов. Бабушка уходила в лес и плакала, а потом возвращалась к работе. Не верила, что беде можно помочь разговорами.
«Но разве я сама не такая?» – спросила себя Ребекка.
Она драила половицы. Макала щетку в теплую мыльную воду, ползала по комнате на коленях.
«Я покончила с терапией, не успев начать. И тоже думала, что нет никакого толку копаться в этом. Что было, то было. Оба они были отщепенцы – и мама, и папа. Оба тонули в этом болоте и протянули друг другу руки. Да так и не смогли спастись».
Скоро уйдут последние, кто может хоть что-нибудь рассказать. Сиввинг. И Рагнхильд Пеккари. Ребекка прогнала мысль о Рагнхильд, одновременно отпихивая коробку с бумагами предприятия Улле и Андерса Пеккари. Господин фон Чума, конечно, пришлет за ней кого-нибудь, как только ордер об обыске будет отозван.
«И тебе совсем не обязательно заглядывать в каждый ящик, – сказал себе Ребекка. – Есть вещи, на которые нужно просто наплевать».
В доме запахло чистотой. Осталось срезать несколько березовых веточек и поставить в большую вазу. Снуррис уединился на кухонном диване. Вздыхал и бросал на Ребекку долгие взгляды. «Как долго ты еще собираешься быть такой скучной?» – спрашивал он.
Бабушка пела, когда убиралась. И делала перерывы на кофе.
Стиральная машина опять запищала. Пора развешивать новую партию белья, кофе потом. И еще позвонить Сиввингу, спросить, не хочет ли он составить Ребекке компанию.
– Как же я это ненавижу!
Анна-Мария рванула на себе платье в примерочной кабинке. Она застряла в нем и теперь стояла, наклонившись вперед и перевесив подол через голову. Ткань стягивала бока, дышать было нечем. Вдобавок пот…
«Если я рвану слишком сильно, это может дорого обойтись», – подумала Мелла.
– Мы уходим, – сказала она Йенни, которая заглянула в кабинку. – Пора обедать.
Йенни откинула шторку и вошла.
– Помоги же мне… тяни… – простонала Анна-Мария, путаясь головой в подоле.
– Но, мама… – рассмеялась Йенни. – Стой спокойно, сейчас я тебе помогу.
– Высвободи же меня из этого… дурацкого платья, – почти закричала Мелла.
– Всё в порядке? – послышался голос продавщицы. – Может, принести другой размер?
– Нет, лучше лом, – простонала Анна-Мария.
Кое-как, с помощью Йенни, она высвободилась. С ненавистью смотрела на платье, пока дочь расправляла его на вешалке.
– Почему ты не позвала меня, когда была в нем? – обиделась Йенни. – Тебе не понравилось?
– Еще как понравилось, – с угрозой в голосе прошипела Мелла. – На вешалке оно смотрится особенно хорошо.
– Тогда попробуй это. У тебя роскошные плечи. – Йенни держала в руках цветастое платье с большим вырезом.
– Хм… Слишком длинное, – подозрительно проворчала Мелла.
– Я помогу тебе его укоротить. Давай же, мама. Примерять одежду – это же так здорово!
– Нет. – Мелла покачала головой и показала на дочь пальцем. – Это здорово, когда тебе двадцать. Но когда задница свисает до колен…
– Прекрати немедленно! – строго оборвала ее Йенни. – За что ты так ненавидишь свое тело?
Мелла послушно натянула платье. Из зеркала на нее смотрела сумасшедшая.
– М-да… Похоже, я и в самом деле вошла в контакт со своей внутренней богиней. Нужно срочно воскурить благовония.
– Сними, – согласилась дочь, – это не твое. И прекрати паясничать.
– Ставлю маленькое красное сердечко под твоими намеками, – продолжала Мелла, выбираясь из платья номер два.
Платье номер три превратило ее в сбежавшее из кондитерской пирожное. А номер четыре вспучилось горбом на спине, потому что Мелла была маленького роста.
– The bells, the bells… – напевала Анна-Мария, вышагивая по кабинке.
Платье номер пять она примерять отказалась:
– Длинных рубашек у меня дома достаточно.
– Сдаюсь! – воскликнула Йенни. – Забудь о празднике. Зачем туда идти, если это тебе так тяжело дается?
– Но я должна туда пойти, – мрачно возразила Мелла. – Особенно теперь, когда Ребекка отстранена от расследования. Если не пойду, меня могут неправильно понять. И ты здесь, чтобы помочь мне.
– Тогда крепись. Вот это…
– У него только один рукав… ну хорошо, хорошо…
Небесно-голубое платье село как влитое.
– Убийственно хороша. – Йенни покачала головой.
Анна-Мария согласилась и, довольная, долго вертелась перед зеркалом, пока не взглянула на ценник.
– Сколько?.. Они что, вшили в подол бриллианты?
И тут Йенни приступила ко второй стадии операции – уговариванию. Когда Анна-Мария покупала себе платье в последний раз? У них один размер обуви, и Йенни с удовольствием одолжит маме свои лучшие туфли.
Наконец позвонили Роберту, и тот, конечно, сказал «да».
– Ну хорошо. – Анна-Мария надеялась, что денег на ее карточке хватит. – Пусть это будет дорогой праздник.
Один поцелуй, который дочь запечатлела на ее щеке, стоил половины этой суммы. Обе они смеялись. Успели и пообедать, перед тем как Йенни пришло время возвращаться в школу.
Такая старость всегда наводила на Бёрье Стрёма уныние. Крупный, но вялый, без мускулов. К тому же бледный, как плохо пропеченное тесто, и с темными кругами под глазами. Волосы выпали почти все, оставшиеся слишком длинны. Бёрье не за что не узнал бы Таггена, сына Брусничного Короля, если б тот сам не пошел к нему навстречу.
– Стрёммен! Какими судьбами?
Трое мужчин в наушниках монтировали в мастерской какие-то будки, но голос Таггена перекрыл шум станков.
– Давненько, давненько… Послушайте, парни!
Машины замолкали одна за другой. Наушники опускались на шеи или же, напротив, поднимались на виски.
– Сегодня у нас в гостях звезда, – продолжал Тагген, пожимая Бёрье предплечье левой рукой и одновременно ладонь правой. – Бёрье Стрём! Чемпион Олимпийских игр семьдесят второго года, трехкратный чемпион Швеции!
Мужчины подходили, здоровались. Кто-то вспомнил племянника, который тоже боксирует в клубе «Северный полюс», и сделал селфи. Тагген протиснулся между рабочими, обнял Бёрье за плечо и попал в следующий кадр.
– И я, чтоб вы знали, в свое время хорошо получал от него.
Он помахал кулаками перед носом Бёрье, изображая бокс, и тот помахал тоже.
Это был его единственный ответ. Боксер из Таггена был так себе, хотя мускулы в свое время у него имелись. Слабоват в стратегии, не умеет читать противника – такое часто встречается. Все были бы чемпионами, если б вовремя приложили к этому руку. Если б не упрямые родители, жилищные условия и тому подобное… Бёрье давно перестали раздражать подобные жалобы.
– Можем организовать матч, – предложил один из рабочих.
Остальные заухмылялись.
– Конечно, – подхватил Тагген. – Я сейчас как раз в тяжелом весе.
– Что за чертовщина случилась с вашим отцом, – сочувственно покачал головой один из мужчин.