Бёрье делает шаг влево, наносит правый апперкот, потом хук. Предупреждает правый удар Джонса и уходит, так что перчатка лишь скользит по уху. Проводит красивую комбинацию ударов, прежде чем Джонс успевает восстановить равновесие. Теперь его противник висит на канатах. Бёрье бьет. Джонс стоит, изворачивается, уклоняется от решающего удара, но дышит как вол. Бёрье сыплет ударами, словно фейерверк. Публика неистовствует.
Бёрье чувствует спиной гонг, на который так надеется Джонс. Больше раундов не будет. Два удара в челюсть – и ноги Джонса подкашиваются, как вареные спагетти. Гард снят, и Бёрье наносит последний удар по голове.
Джонс падает на пол, как подстреленная лошадь. Судья считает. Поднимает руку Бёрье, который только теперь замечает, как выдохся. Ухо кровоточит. Публика вопит.
Джонс остается лежать на полу. Его ноги подрагивают, как две свежепойманные рыбы. На Бёрье набрасывают накидку, и он покидает ринг. Его место заступают медики.
Биг Бен со свитой пробивается в раздевалку и поздравляет Бёрье, прежде чем Парис успевает расшнуровать тому перчатки.
– Как Джонс? – спрашивает Бёрье.
– Ты мой белый парень… – смеется Биг Бен. – Мой белый парень отправил черного парня в больницу. Все как и должно быть.
Анна-Мария соскребла последнее с тарелки. Вчера, пока она была у Ребекки, семья ужинала курицей с рисом. Оставшегося хватило на пластиковый контейнер, в основном рис и соус. Анна-Мария не стала даже включать микроволновку.
Она встала со стула. Не подала виду, когда кольнуло в боку. Похоже, она все-таки что-то себе растянула, когда боролась с Ребеккой в снегу. Выглянула в окно и облегченно вздохнула: машины Ребекки не было. Хотя черт с ней, с Ребеккой.
– Что с тобой? – спросила Магда Видарсдоттер, разогревавшая в микроволновке макароны. – Ушиблась?
– Вчера поскользнулась на улице.
Это было почти правдой.
– Бедняжка!
– Ничего страшного, это всего лишь синяк.
– Что за погода! – посетовала Видарсдоттер. – На сегодня обещали прекращение снегопада. Ты слышала прогноз?
Анна-Мария пожала плечами. Включила кофейный автомат и с ненавистью уставилась на красные буквы: «Наслаждайтесь!»
Вошел Карзан Тигрис. Он только что выставил фотографию «Смотрите, какой у нас снегопад» в «Инстаграме». Подставил под летящие хлопья «утреннюю чашку полицейского кофе». По всей Швеции, кроме Норрботтена, блогеры постили цветущие вишни.
– Похоже, весь этот кошмар – наше внутреннее дело. Где все?
Анна-Мария снова пожала плечами. Томми Рантакюрё сидел дома, как она его и просила. Насчет телефона, который он разбил в Риксгренсене, никаких заявлений, по крайней мере, не поступало.
В этот момент зазвонил ее телефон, и на дисплее высветилось имя Томми.
– Привет. – Анна-Мария постаралась, чтобы это прозвучало тепло и радостно.
– Ммм… Анна-Мария…
У него был необычный голос – резкий, срывающийся, как крик о помощи. Мелла сразу забеспокоилась.
– Как ты, Томми?
– Я больше не могу, Анна-Мария… я… я не выдержу.
– Подожди, Томми… просто подожди немного.
Она схватила свой кофе, виновато посмотрела на Видарсдоттер и Тигриса и выбежала в коридор, в направлении своего кабинета.
– Я больше не могу, – повторил Томми. – Я сижу здесь со своим табельным оружием, и я… я…
Анну-Марию охватила паника. Томми шел ко дну вот уже несколько месяцев. И она не сделала ровным счетом ничего, чтобы его спасти.
Мелла задержала дыхание.
– Подожди, Томми, – спокойно сказала она. – Ты – взрослый человек и сам за себя отвечаешь. Но для начала мы с тобой должны поговорить, понимаешь?
Ее телефон снова зазвонил. Ребекка Мартинссон! Мелла отклонила вызов.
– Томми?
Черт, неужели прервалась связь?
– Томми, ты здесь?
Томми не то заскулил, не то тихо взвизгнул:
– Я здесь, Анна-Мария.
– Где ты? Я уже еду. Ничего не предпринимай, слышишь? Я сейчас буду.
Кристер припарковался возле своего дома. Он сказал Ребекке, что они с Марит жалеют ее и что именно поэтому он и отвез ее на техосмотр. Кристер хотел причинить Ребекке боль, и осознавать это было крайне неприятно.
Интересно, что сказала бы по этого поводу его сестра? Определенно, то, что Кристер меньше всего хотел бы от нее услышать.
Через окно Кристер увидел Марит, которая сидела на кухне, уронив лицо на руки. Он вышел из машины. В доме залаяли собаки. Обычно Марит выпускала их поприветствовать хозяина, чтобы не устроили кавардак в прихожей. Но на этот раз она осталась сидеть. Предчувствуя неладное, Кристер приблизился к двери.
В прихожей собаки набросились на него с радостным лаем. Кристер заглянул на кухню, прежде чем снять куртку и разуться.
– Как прошел осмотр? – спросила Марит.
– Все хорошо, – ответил Кристер. – А у тебя как?
– Так. – Она развела руками. – Нам нужно поговорить. Хочешь чаю? Я испекла торт.
На последней фразе голос надломился. Кристер велел собакам лежать. Сел напротив Марит и стал ждать. Она налила чаю. Кристер вспомнил, как раздражало Марит, что чай проливается из носика даже после того, как перестаешь наливать. Всегда нужно держать под рукой лишнюю салфетку.
Марит протянула блюдце с куском бананового торта. Кристер отломил немного, запихнул в рот и кивнул в знак того, что вкусно. Но больше к торту не притронулся.
– Я не хочу, чтобы это продолжалось и дальше, – сказала Марит.
– Что ты имеешь в виду? – не понял Кристер.
– Нас с тобой.
Кристер побледнел. Тинтин немедленно встала на лапы и положила голову ему на колени.
– Это потому что я отвез Ребекку?
Кристер хотел сказать что-то еще, но Марит остановила его жестом руки.
– Конечно, нет, – ответила она. – Но…
Марит смотрела Кристеру в глаза, а он силился сообразить, как должен выглядеть, чтобы угодить ей.
– …Это несправедливо, – закончила Марит. – Я всегда думала, что лучше нее.
– Ты лучше нее.
Кристер попробовал взять ее за руку, но рука Марит соскользнула на колени. Тинтин подняла голову и провела по ноге Кристера лапой.
– Я никогда не унываю, – продолжала Марит. – Почти никогда. Содержу в порядке дом. У меня много друзей. Я постоянно что-нибудь придумываю. Хороша в постели.
– Бесподобна, – подтвердил Кристер.
– Но дело именно во мне, а не в ней. Я не чувствую себя любимой. Хотя, как мне кажется, заслуживаю этого.
– Я люблю тебя.
Кристер почувствовал что-то вроде злобы от того, что она вынуждает его это говорить, но справился с собой и не подал вида.
– Ты говоришь, что любишь меня, – ответила Марит, – но эти слова как…
Она сделала жест, как будто хотела удержать между пальцев нечто, за что невозможно ухватиться. Сыпучий песок, например.
– Собаки любят меня больше.
Марит рассмеялась собственной шутке. Кристер не поддержал. Ее слезы стояли так близко… Его тоже.
– Это правда. – Марит помешала чай ложкой, так что та зазвенела о фарфор – пинг-пинг… – Почему я не должна этого говорить, если это правда?
– Но я не во всем согласен с моими собаками, – возразил Кристер.
Марит не отвечала. Отламывала ложкой от торта, но так и не взяла в рот ни кусочка.
– Я заслуживаю большего, – повторила она и кивнула в подтверждение собственных слов. – Я заслуживаю того, чтобы чувствовать, что меня любят – такой, какая есть.
– Ты заслуживаешь этого, – согласился Кристер.
– Похоже, у меня что-то не так здесь… – Марит постучала ложкой себе по голове. – Но какое это, в конце концов, имеет значение?
– О боже…
Кристер схватил ее за руку – быстрее, чем Марит успела ее отдернуть. Сжал – так, что на лице Марит мелькнула гримаса боли.
– Я тебя не понимаю, – сказал он. – Я люблю тебя, а ты – меня. Ты должна дать мне шанс. Я постараюсь быть идеальным парнем.
Марит покачала головой, и он спросил себя, не мучит ли она его ради собственного удовольствия.
Он хотел сказать, что Марит слишком хороша для него. Кристер уже повторял это много раз, но сегодня не получилось. Что Марит слишком для него красива, и он благодарен ей за то, что она снизошла до него. Что она если и не любима публикой, то, во всяком случае, популярна. Что все вокруг только и твердят о том, что Кристер – счастливчик.
«Счастливчик, – мысленно повторил он. – И дальше ничего. Каково все время ощущать себя недостойным? Это внушает чувство вины, которую я все время пытаюсь искупить. В результате любовь превращается во что-то другое. Вопрос, во что».
Кристеру вспомнилось, как тяжело собакам с самым низким статусом живется в стае. А потом вспомнилась Ребекка. Он полюбил ее задолго до того, как они сошлись, но никогда не возносил на пьедестал.
Марит вырвала свою руку. Встала. Рука Кристера осталась лежать на столе.
– Я уезжаю, – сказала Марит. – Маркус у Исаака, просил забрать его в семь. Я поговорю с ним, но позже.
Кристер кивнул.
– Будь осторожна на дороге.
Марит взглянула на снегопад.
– Когда доеду, пришлю эсэмэску. Но не отвечай, я отключу телефон.
Она надела куртку. Вынесла из спальни уже собранную сумку с логотипом ИКЕА. Погладила Тинтин по голове и груди, почесала у нее за ушами. Тинтин мягко постукивала хвостом по полу.
Марит Тёрме поехала сквозь непогоду. Машина мягко оседала в рыхлый снег, «дворники» взвизгивали и тикали, как часы. Самым худшим в ее положении было осознание того, что Кристер и Ребекка скоро опять будут вместе. Как ей было это вынести?
Марит не понимала Ребекку. На первый взгляд, та была вполне себе респектабельным человеком – успешным прокурором с осознанием социального долга и положением в обществе, при всей своей любви к собакам и природе. При этом невозможно было не заметить, что ее натура буквально бурлит от противоречий. Что-то вроде древнего оракула или пифии, таящей под мудростью безумие, в любую секунду готовое прорваться наружу.