– Не-а.
– Вся компания стоимостью чуть больше десяти миллионов состояла только из одних машин – грузовиков, погрузчиков и тому подобного. Новым владельцем стало инвестиционное предприятие. Все оборудование было продано и вывезено из страны. Никаких налогов на прирост капитала компания, естественно, не платила. Пока в налоговом управлении разобрались, что к чему, денежки утекли. Голландская инвестиционная компания была к тому времени ликвидирована. Налоговики хотели возбудить дело, но мне пришлось все свернуть.
Ребекка вздохнула.
– По адресу владельца в Амстердаме зарегистрировано еще около тридцати компаний. Между тем как там ничего нет, кроме заброшенных фабричных корпусов. Тот, кто числился владельцем всего этого, бывший футбольный вратарь, влачил, по данным голландской полиции, печальное существование на скамейке в городском парке. Бывший генеральный директор и владелец из Кируны утверждал, что не подозревал ни о чем подобном, когда продавал компанию. Очень может быть, что так оно и было. Привлечь к суду, так или иначе, оказалось некого. И все-таки было у меня такое чувство, что он… – Ребекка задумалась, подыскивая подходящее слово, – …что он кого-то боялся. Кто не испугается, когда дядюшка в синем стучится в дверь? Но я не об этом. Он боялся не нас, а кого-то еще…
– И все-таки есть связь между Литовой и «Бергсеком»?
– Пока не вижу, но так и тянет проверить.
Они повернули к дому. Фон Пост играл со Снуррисом. Щенок нырял в рыхлый снег, разворачивался на триста шестьдесят градусов и опрометью бежал обратно. Фон Пост кричал: «Ну, сейчас я тебе задам!» И подбрасывал в воздух охапку снега, которую Снуррис старался поймать.
– Я проверила «Бергсек» по регистру предприятий, – сказала Ребекка. – У них новый член правления. Некто Йон Берг, с домашним адресом в Форталезе, в Бразилии.
– И что ты об этом думаешь?
– Ничего веселого. Хочешь виски? Анна-Мария не идет у меня из головы. Если не выпью, сойду с ума.
– Я за рулем. – Фон Пост посмотрел на часы. – Не знаешь, можно вселиться в отель ночью?
– Можешь остаться у меня, если хочешь, – предложила Ребекка, к собственному удивлению. – Папины апартаменты на первом этаже свободны.
Фон Пост посмотрел на нее с недоумением:
– Разве ты меня не ненавидишь? Что происходит, Мартинссон?
– Не знаю, – вздохнула она. – Это все Анна-Мария, наверное. Что значат теперь наши дрязги?
Ребекка затопила камин и налила виски себе и фон Посту. Они чокнулись и осушили первый бокал одним глотком. Ребекка налила еще.
– Убеждена на сто процентов, что и в случае «Бергсека» имел место захват компании, – сказала она. – Некоторые вещи нужно делать быстро. Например, ссудить некоему предприятию уйму денег, опустошить активы и исчезнуть. Можно уложиться в полгода. Но, учитывая специфику ситуации в Кируне, думаю, их планы идут гораздо дальше.
– Старая Кируна демонтируется, новая строится. – Фон Пост кивнул. – Сколько контрактов… Есть где разгуляться мошенникам.
– Именно. На кону миллиарды. Не говоря о том, что многие контракты срочные. Кируна сейчас город мечты для таких паразитов.
– И предприятия горнодобывающей отрасли, помимо прочего.
– Вот-вот. LKAB[79] может передать самые опасные работы подрядчикам, чтобы избежать ответственности. И если компаниями-подрядчиками управляют недобросовестные люди, работники не умеют обращаться с оборудованием, а контроль техники безопасности оставляет желать лучшего, то…
Карл фон Пост вспомнил своих «товарищей по несчастью», которые уже не скрывали от него налоговые махинации, левые доходы и нелегальную рабочую силу. На какое-то мгновение он стал отвратителен самому себе, потому что был вынужден закрывать уши на некоторые намеки и шутки Ребекки.
– Это круговая порука, – сказал фон Пост. – Каждый утешает себя тем, что «так делают все» и «бывает гораздо хуже». А потом в ход идут угрозы и шантаж, и ты, сам того не замечая, становишься соучастником серьезных экономических преступлений. Коррупция, мошенничество в строительной отрасли, наркотики, проституция…
– И насилие, – добавила Ребекка. – Всегда находятся те, кто пытается обмануть мошенников. Кто не хочет платить или отказывается продавать или покрывать наркотический бизнес. И тогда начинаются стрельба и поджоги, появляются наемные убийцы. И ни следов, ни свидетелей. Все шито-крыто.
– Только не в нашем случае, – заметил фон Пост. – То, что они стреляли в Рантакюрё и Меллу, – открытая демонстрация силы. Тем самым они доказали, что убить двух-трех проституток им ничего не стоит.
Фон Пост покачал головой, когда Ребекка в очередной раз предложила наполнить бокалы. Она и сама понимала, что выпито достаточно.
– Но если это так, – задумчиво продолжал фон Пост, – то Кируна серьезно больна. И метастазы разрастаются.
– А мы так медленно реагируем, – согласилась Ребекка.
– Но что мы… мы должны что-то делать, – растерянно пролепетал фон Пост.
Ребекка заглянула в пустой бокал.
«Только не я, – подумала она. – У нас не хватит ресурсов отрубить все щупальца этому монстру. Фон Пост не понимает, насколько все сложно. Сколько времени это может занять. Мне предложили работу, я продам дом и перееду. Не смогу спокойно смотреть на то, что происходит».
От этих мыслей становилось легче, несмотря на гложущее чувство вины. Это больше не ее расследование. Весь этот ужас – не ее проблема.
– Времени первый час, – сказала Ребекка. – У тебя завтра трудный день.
Фон Пост поднялся и покрутил плечами, разминаясь. Поймал ее взгляд.
– Что касается Меллы, мы не теряем надежды. Если кто и выживет после выстрела в голову, то это она.
Проснувшись, Роберт Мелла на какую-то долю секунды почувствовал себя бодрым и отдохнувшим, прежде чем вспомнил, где находится и что произошло. Он лежал на больничной койке рядом с Анной-Марией. В ее горле больше не было трубки. На экране осциллографа шла уверенная зеленая кривая. Четверть четвертого ночи, и в палате темно. В коридоре слышны осторожные шаги и приглушенные голоса медперсонала.
Роберт протянул руку, нащупал пальцы Анны-Марии. Они были теплыми, но вялыми и безжизненными и не отреагировали на его прикосновение.
Он спрашивал, можно ли ее трогать. «Сколько угодно», – разрешила одна из сестер. Даже посоветовала ему разговаривать с Анной-Марией. Якобы пациенты в бессознательном состоянии способны реагировать на голоса близких.
И Роберт говорил с ней, пока не заболела шея и не пересохло во рту. Подавил страх, что в этом теле нет больше ничего, что могло бы регистрировать его прикосновение. Что Анна-Мария потеряна навсегда.
«Только не сейчас, – подумал он. – И не таким образом».
Дети переехали к его сестре. Роберт не хотел видеть их здесь и даже поругался из-за этого с Йенни, которая кричала громко и пронзительно: «Она ведь моя мама!»
В вертолет согласились пустить только одного члена семьи. Брат Анны-Марии, шурин Роберта, мчал на полной скорости восемьдесят два километра от Кируны до Елливаре. Незадолго до того на дороге перевернулся лесовоз. Бревна только успели убрать, когда они с шурином проезжали это место.
Роберт заплакал, когда ему сообщили о случившемся по телефону. Минут пять стоял и рыдал с трубкой в руке. А потом все высохло, и не только слезы. Высохшая безжизненная пустыня, так это ощущалось.
Теперь Роберт просто не решался заплакать. Потому что не знал, к чему это может привести. В тот раз, в Регле, когда ее чуть не застрелили, а Свен-Эрик был вынужден убить человека, Роберт страшно перепугался, но задним числом. Перепугался и разозлился. До такой степени, что в конце концов не смог работать и на месяц ушел на больничный.
С тех пор он был вынужден все время контролировать этот страх, удерживать его на расстоянии. Что Анна-Мария попадет в перестрелку. Что у какого-нибудь маньяка при себе окажется нож или другое оружие. Какой-то частью сознания Роберт понимал, что этого не должно случиться, что риск минимален. И вот невозможное произошло, и мир раскололся на части.
Роберт попробовал изменить положение тела, которое болело и ныло каждой своей клеточкой. Провел по руке Анны-Марии. Почувствовал кончиками пальцев шелковистые волоски.
Его захлестнул поток воспоминаний. О том, как Анна-Мария жевала бумагу, когда вынашивала Петера. Срывала клочки, оставшиеся на спирали блокнота, после того как вырвали лист, и жевала. И как он боялся, что это навредит ребенку.
А до того как пошли дети, еще совсем юными, они жили в холодной «однушке» на Тиммермансгатан, где зимой на чердаке белье сохло целую вечность, потому что замерзало.
Как была счастлива Анна-Мария, когда поступила в полицейскую школу! А он все боялся, что она найдет там кого-нибудь другого. На свадьбе она не пила спиртного, и все, конечно, поняли почему. Зато так танцевала, что наутро едва встала с постели. А отец Роберта напился в тот день как никогда…
Роберт взял ее безжизненную руку и поднес к своим губам.
– Ты должна вернуться ко мне, – прошептал он. – Анна-Мария, дорогая, не уходи. Я люблю тебя. Я должен повторить тебе это еще много-много раз. Я люблю тебя.
Суббота, 7 мая
Карл фон Пост разбудил Ребекку Мартинссон в четвертом часу ночи.
Он стоял на пороге, как привидение, и осторожно постукивал по дверной раме. Снуррис уже крутился у его ног, предлагая поиграть. В счастливых собачьих глазах стоял вопрос: «Не пора ли, в самом деле, позавтракать?»
Ребекка села в кровати. Она проснулась сразу, но тяжесть в теле заставила насторожиться. Отдохнуть ночью в очередной раз получилось плохо.
– Извини, Ребекка, я только… мне тут пришла в голову одна вещь…
– Выведи собаку во двор, а я поставлю кофе, – отозвалась Ребекка.
Она надела вчерашнюю одежду, включила перколятор и зажгла плиту на кухне. Когда подняла жалюзи, комната, несмотря на ночь на дворе, наполнилась мягким весенним светом. Снуррис и фон Пост вернулись через десять минут; фон Пост – весь в снегу.