– Ты шутишь?
– Нет, Андерс совсем плох.
– И даже не просили адвоката?
– Нет. Мне напомнить…
– Нет-нет, оставь. Я еду.
Бёрье позвонил Рагнхильд и предупредил, что немного задержится. Рагнхильд не понимала этого, но подобный способ общения с женщинами был для Бёрье в новинку. Обычно он не посвящал их в свои планы и ни о чем не предупреждал. А когда одна из них возмутилась, ответил: «А чего ты хотела? Быть моим боссом?» Вскоре они расстались.
Бёрье рассказал Рагнхильд о встрече в магазине и только тогда вдруг обнаружил, что забыл взять продукты. Вместе они посмеялись над его рассеянностью, но потом оба посерьезнели.
– Я должен поговорить с Таггеном, – сказал Бёрье. – Магазин потом.
– Я пока погуляю с Виллой, – ответила Рагнхильд.
Даже бытовые мелочи их совместной жизни пробуждали у Бёрье мысли о физической близости. Он вспоминал, как целовал затылок Рагнхильд, как проснулся ночью и почувствовал, что держит ее за руку под одеялом. Он все время думал о Рагнхильд, о ее волосах, легком пушке на руках и бархатистых ушных мочках. И когда Харри Свонни с ним заговорил, Бёрье стоял возле морозильной стойки и выбирал для нее сок. Ему хотелось купить какой-нибудь другой, не тот, что в прошлый раз.
– С Виллой? – переспросил он. – Ты уже точно решила так ее назвать?
– Ну да, – ответила Рагнхильд. – Эта кличка сразу к ней пристала.
Бёрье вошел в лифт дома, где жил Тагген, и пожалел об этом, как только дверь закрылась. Кабинка поднималась медленно и вся пропахла мочой. Стенки сверху донизу были покрыты неприличными рисунками и надписями – кое-где подтертыми, отчего буквы только поблекли, но не исчезли.
Тагген открыл дверь. Его глаза заблестели. Бёрье отвел взгляд от маслянистого пятна на груди широченной белой футболки.
– Бёрье! – воскликнул Тагген. – Это же… – Он посмотрел на часы, оглянулся через плечо на свое жилище, явно не готовое к приему гостей.
– Можно?
Тагген отошел в сторону. Бёрье шагнул в прихожую и закрыл за собой дверь.
Включенный телевизор в гостиной бросал холодный свет на два пухлых кожаных кресла. На полу возле одного кресла лежали пустой пакет из-под чипсов и жестяная банка поскмукса[82]. Ни ковров, ни гардин, жалюзи опущены. Бёрье понял, что телевизор у Таггена работает круглые сутки.
В этой квартире витал дух одиночества, в его самой трагической и невыносимой разновидности. Настолько невыносимой, что Бёрье отказался пройти на кухню и сесть. В нос шибал запах протухшей пиццы, чипсов и всевозможных испарений нечистого человеческого тела.
– Я быстро…
– …Как сказала служанка епископу, – подхватил Тагген, но шутка упала в пустоту.
– Ты бывал на Пиилиярви в детстве. – Бёрье сразу перешел к делу. – И пистолет, из которого убили отца, был украден у одного военного на Пиилиярви. Исчез как раз накануне убийства, а потом возвращен на место. Это ведь сделал ты? Ты дал пистолет Франсу Меки? Поэтому он и не ответил на вопрос Свена-Эрика насчет оружия.
Тагген не отвечал, и Бёрье продолжил:
– Я не стану ничего выяснять, чтобы ты знал. Просто скажи.
– Это было так давно…
– Нет! – вскричал Бёрье. – Вчера! Сегодня! Все те дни, когда я жил без отца. И ничего не знал, и все спрашивал себя…
С лестничной площадки послышались крики, но Бёрье оставил их без внимания. Тагген вытер со лба пот. Крупные капли стекали на глаза.
– Все так, – подтвердил он. – Это я дал отцу пистолет. Ты ведь знаешь, как это бывает… Отец позвонил мне и сказал, чтобы я садился на мопед и ехал к перекрестку возле Виттанги. Я взял пистолет с собой.
– И что потом?
– Ну… отец забрал его у меня, как только увидел; влепил мне хорошую оплеуху. Ну а потом, выходит, пистолет ему пригодился.
– Так ты был там, когда это случилось.
Тагген кивнул, потом замотал головой.
– Мне нечего тебе сказать… Все было так, как говорил отец. – Его глаза стали стальными. – У тебя ведь все хорошо, верно? Посмотри на себя и на меня. Мой отец жив, и какая мне от этого радость? А теперь иди к черту… Или убей меня, если хочешь. Напиши в газету, если тебе от этого станет легче. Мне уже все равно… – Тагген задышал, как будто только что пробежал марафон. – Мне нужно сесть.
Он поковылял на кухню, плюхнулся на стул и поморщился – должно быть, стрельнуло в колене. Неудивительно при таком весе.
Бёрье смотрел на Таггена, который склонился над столом и никак не мог отдышаться. Гадал, умрет ли он от инфаркта прямо сейчас или чуть позже.
Потом повернулся к двери и вышел.
– Мне было четырнадцать лет! – крикнул ему в спину Тагген. – Четырнадцать!
Бёрье хлопнул дверью. Тагген услышал его шаги на лестнице. Лег лбом на стол, насколько позволял большой живот, и снова выпрямился.
– Я так ничего ему и не сказал, – прошептал он. – Ничего…
Бёрье сбежал по лестнице, как будто спасался от пожара, и снова направился к магазину на заправке. Корзина с покупками стояла там, где он ее оставил.
«У тебя ведь все хорошо, верно? Посмотри на себя и на меня…»
Так ли у него все хорошо, как об этом думает Тагген? У Бёрье ничего не было в жизни, кроме бокса.
Март 1977 года
Колокольчик на входе звонит, и Нэнси выпрямляет спину.
Бёрье за столиком завтракает перед тем, как отправиться на стройку, где развозит цемент на тачке. Погода для такой работы выдалась самая подходящая – тепло, но не жарко, как бывает летом. В дверях появляется Парис, старый тренер Бёрье, и Нэнси приветствует его, как обычно:
– Hello, handsome, take a seat. I’ll bring you a menu[83].
Нэнси двадцать один год, и она так красива, что посетители часто спрашивают, не снимается ли она в кино. В таких случаях она обычно смеется, как будто услышала какую-нибудь глупость. Нэнси копит деньги на учебу, но не рассказывает об этом посторонним. «Сегодня я богата», – подмигивает она Бёрье, а потом кладет чаевые на сберегательный счет.
Бёрье поднимается. Парис видит его и расплывается в улыбке.
– А вот и мой парень, – говорит он.
Парис всех называет «парнями», только Биг Бена «босс». И он, похоже, действительно рад встрече с Бёрье.
Парис заказывает кофе, апельсиновый сок и тост с жареным яйцом. Как бы между прочим сообщает, что больше не работает тренером в спортзале.
– С меня довольно.
Парис рассказывает, как последние четыре года тренировал одного многообещающего черного боксера. Бешеный темперамент – только не на ринге, где его приходилось подбадривать, иначе все время старался уйти от соперника. И удар… как будто у него не получалось развернуться как следует.
– Черт, как я с ним бился! Пока не увидел, что у парня что-то не то с ногой… Да ты его помнишь, он тренировался с тобой в одно время.
Но Бёрье не помнил. Парис разочарованно поджал губы.
– Мне так повезло тогда, что я заполучил тебя, белого парня… Так я смог помочь своим парням, если ты меня понимаешь.
Бёрье кивнул.
– Так вот, он ведь был еще совсем молод, – продолжал Парис. – И я сказал Биг Бену, что парень не готов к серьезным схваткам. Но ты ведь знаешь Биг Бена… он легко уговаривает таких неопытных. «Парис скажет, что ты готов не раньше, чем у тебя пойдут внуки».
В общем, чернокожему боксеру на ринге приходилось тяжко…
– Больше он не боксирует, – закончил его историю Парис. – Рухнул на ринге головой вперед и отправился на боксерскую пенсию, прежде чем с него успели снять перчатки. Двадцать пять лет…
Нэнси принесла заказ Париса, и он расстелил салфетку на коленях, чтобы не запачкать брюки.
– А ведь парень умел читать соперника, – продолжал он. – Смышленый, только вот техника подкачала… А теперь – как набитая песком груша. Я ведь просил Биг Бена пожалеть его…
Парис заморгал и перевел взгляд на потолок.
– В общем, я тоже покончил с этим. Не могу больше. Не работа, а сплошные похороны. А то, что Биг Бен сделал с тобой… Хотя именно за этим я сюда и явился. Срок твоего контракта с ним уже истек?
Бёрье подтвердил, что это так. И что теперь ни один администратор не берется с ним работать, чтобы не ссориться с Биг Беном. Бёрье в черном списке.
Он показал Парису свои рабочие руки и улыбнулся.
– Но ты ведь можешь боксировать в Европе. – Парис перегнулся через стол.
Нэнси принесла им кофе. Спросила Париса, понравился ли ему завтрак.
– Да, у вас очень уютно, – ответил тот.
– Мне тоже здесь нравится, – подтвердил Бёрье.
– Я вижу, парень, – Парис намекающе подмигнул в сторону Нэнси. – Но я здесь не за этим. Хосе Луис Перес…
Бёрье почувствовал, как его лицо сделалось каменным. Он вспомнил поединок в Катскилл-Маунтинс. На следующий день после того, как для Бёрье все кончилось, Перес перешел к Биг Бену, а в ноябре завоевал чемпионский пояс.
– …Перес сейчас гастролирует в Европе, – продолжал Парис. – Такой довольный, что ему удалось сохранить пояс… Ему и здесь не будет достойного соперника. Это ведь вопрос денег. Чем дольше Перес остается «непобедимым», тем больше… – Парис с ухмылкой потер большим пальцем об указательный. – Тем больше ему поступает от спонсоров. Перес – хороший боксер. А хороший боксер достоин на ринге хорошего боксера. Сейчас он выходит на матчи, где иного исхода быть в принципе не может. Скоро и сам поверит в собственное бессмертие.
Парис замолчал, как будто давал Бёрье время усвоить услышанное.
Бёрье посмотрел на часы, теперь уже не золотые. Пора отправляться на работу.
– И еще… – Парис хитро прищурился. – У Переса матч в Гамбурге. У меня там остались кое-какие связи. Ты как будто в хорошей форме. Тренируешься?
– Ну… меня ведь больше не пускают в спортзал… Но я бегаю по утрам. Иначе сошел бы с ума.
– Скорость – это важно. Как у тебя сейчас с реакцией? Боксируешь все так же красиво, как раньше?