– Чем они только там занимаются, – посетовал Гуннар Паульссон, имея в виду ракетный полигон[87].
– Запускают вышедших на пенсию ездовых собак в космос, – пошутил Петер Аутио.
Тут оказалось, что тренер из Оинаккаярви когда-то работал учителем физики и ему есть что сказать на эту тему с профессиональной точки зрения. Тем более что там работала невестка его сестры. Кируна – самое подходящее место для конструирования приборов, которыми измеряют содержание ионов и богатых энергией нейронов.
– Вон оно что! – усмехнулся Петер Аутио.
Тут тренер из Оинаккаярви пояснил, что речь идет о чисто фундаментальных исследованиях, то есть не направленных на разработку чего-то полезного – лекарств, к примеру, – а проводящихся исключительно в познавательных целях. Чистое исследовательское любопытство, так сказать.
– И этим они занимаются у нас в Кируне, представляете?
Аутио и Паульссон рассмеялись, и оба дружно решили, что явно ошиблись в выборе жизненного пути. Удовлетворять собственное любопытство за государственный счет – вот чему действительно стоило бы посвятить жизнь. Интересно, что именно они стали бы исследовать?
Тут посыпались самые невероятные предложения, в том числе и почти неприличные. Тренер из Оинаккаярви спросил, слышали ли они о Шнобелевской премии. Она присуждается за самые смешные открытия, которые при ближайшем рассмотрении могут оказаться не такими уж бесполезными.
Он вспомнил отмеченное этой премией одно исследование из области математики, в котором было подсчитано, сколько групповых снимков нужно сделать, чтобы получился хотя бы один, на котором никто не моргнул. Оказывается, семь, если на снимке меньше двадцати человек.
А Шнобелевская премия мира за 2006 год досталась одному валлийцу[88], который изобрел прибор, посылающий в пространство отпугивающие звуки на частоте, которую могут воспринимать исключительно подростки.
Оба помощника полицейских тут же согласились, что последнее изобретение могло бы иметь огромное социальное значение. Такую штуку нужно монтировать на крышах вместо антенн.
Петер Аутио собрал картонные коробки, чашки и салфетки, разбросанные по всему салону после перекуса, и направился к ближайшей мусорной корзине. Его телефон засигналил – сообщение от Карла фон Поста. «Задержите Марию Меки» – коротко и ясно.
Петер выбросил бумаги в переполненную мусорку на парковке и вернулся к машине.
– Пора работать, – сказал он коллеге и повернулся к тренеру из Оинаккаярви: – Приятно было пообщаться, но и нам пора послужить делу общественного спокойствия.
Петер мотнул головой в сторону торгового центра «Куп». Гуннар Паульссон вышел из машины и поставил ее на сигнализацию. Тренер из Оинаккаярви распрощался, уважительно поглядывая на «парней».
По пути к «Купу» Петер рассказал Гуннару про сообщение.
Оба помощника полицейских пробирались сквозь толпу покупателей с переполненными корзинами и тележками. Заглянули в аптеку, проверили рестораны и вернулись в продовольственный магазин.
Петер Аутио выбежал на парковку. Машина Марии Меки стояла на месте.
После пятидесяти минут поисков можно было отправить отчет начальству. Мария Меки и Тоня Литвинович бесследно исчезли.
Ребекка Мартинссон то сидела, то лежала на снегу. Подложила под себя рюкзак и все, что только было можно.
Она не просто устала – мышцы на руках и ногах превратились в желе. Вдобавок палило солнце. Ребекка понимала, что ее ослепил яркий свет. Такое ощущение, будто роговицу натерли гравием. «Вот отдохну немного, – подумала она, – и пойду через Корсавагге к Абиско. Так я точно не заблужусь».
Обезвоживание от обильного потоотделения, жаркого солнца и недостаточных запасов воды вызвало страшную головную боль. Язык бесформенным комом заполнил весь рот. При этом он стал жестким, как наждачная бумага. У Ребекки не получилось даже подтянуть его к нёбу. Попытка лишь усугубила неприятные ощущения.
Ребекка глотала снег, горсть за горстью, смутно осознавая, что он не содержит солей, а ее тошнит от недостатка натрия. Тень канюка заскользила по сугробам. Ребекка не нашла в себе сил поднять глаза на птицу.
Времени больше двух часов, пора двигаться дальше. Ребекка попробовала подняться, но ноги не слушались. Артериальное давление упало. «Паршиво», – подумала она, имея в виду не то свое нынешнее состояние, не то затею с походом в горы в целом.
С другой стороны, идея была не такой уж и глупой. Ребекка отправилась в горы одна, и у нее все получилось. Она прошла между волчьими лапами смерти, Бираном и Куоблой. Глупость, конечно. Боялась, что ее захватит лавина. Умереть, вкрутившись в лавину штопором, с забитым снегом ртом и ноздрями.
Но чем лучше жить так, с вечно протянутой для подаяния кружкой? На что она, собственно, надеется? Что ей могут туда положить?
Внутри как будто что-то оборвалось, и Ребекка вдруг почувствовала себя свободной. Все это не имело никакого значения. Это было не то, что можно передать словами или пришпилить на доску в качестве непререкаемой истины.
Но это чувство поставило ее на ноги.
Ребекка надела рюкзак и пристегнула лыжи. Снежная корка размягчилась. Каждый шаг был прорывом вперед по неукатанному снегу. Ребекка висела на лыжных палках, которые погружались все глубже.
Ей не удалось пройти и двухсот метров, прежде чем силы иссякли. Ребекка сдалась – и в этот момент услышала гул мотора.
– Ребекка Мартинссон! – послышался радостный мужской голос. – Ты ли это?
Ребекка прищурилась.
– Ниссе?
Как и всегда, на нем был снегоходный комбинезон с желтыми полосками от «Ски-Ду», туго затянутый ремень с футляром для ножа и белыми, синими и красными заклепками, массивные ботинки с вытянутыми в форме клюва носками и неизменная лисья шапка, низко надвинутая на лоб. Загорелое в морщинах лицо было похоже на табачный лист.
Ниилас Скорпа был средний сын в семье оленеводов. Его старший брат Анден-Хейкка с рождения унаследовал родительское дело и теперь, по выражению Ниссе, скользил по жизни, как на оленьей упряжке. Ниилас же так и не нашел своего места в жизни. Ему, конечно, тоже достались олени от деда. Но дед и сам был мятущейся душой. Бутылка да туристки из Стокгольма – вот и все его интересы. Он владел несколькими оленями, которых разделил со своим кузеном. Но потом, по какой-то непонятной причине, стадо кузена стало прибывать, в то время как у дедушки Ниссе осталась пара захудалых самцов. А потом, когда вышел первый закон об оленеводстве, дело и вовсе пришлось свернуть.
У Ниссе был небольшой шанс встать на ноги в молодости, когда на него положила глаз Ристен Поиднакк из Деллика. Она была старшей дочерью в семье, где были одни девочки и много оленей. Черноволосая Ристен была красавицей. Однажды Ниссе посчастливилось помочь ей завязать разболтавшийся шнурок. Ристен положила руку на его плечо. Той же осенью Ниссе явился на саамские танцы в Гироне с серебряными побрякушками на куртке и улыбкой от уха до уха. Но Ристен исчезла с его старшим братом. Ей тоже хотелось иметь большое оленье стадо. Что может быть лучше?
Потом они поженились, и со временем у старшего брата появилось то, о чем так мечтал Ниссе, – Ристен, дети и олени. Ниссе наезжал к ним на маркировку телят и разделение стада, в остальном они виделись редко.
Ребекке не нужно было говорить, как она рада видеть Ниссе. Он сразу все понял. Протянул термос с соком черной смородины, шоколадный кекс и зеленое яблоко, которое предварительно разрезал на кусочки.
– Ешь, – сказал Ниссе и сделал отклоняющий жест, когда Ребекка протянула ему половинку шоколадного кекса. – И пей. Все выпей!
Вот уже много лет Ниссе пытался пристроиться в туристическом бизнесе. Ремонтировал разную технику для управления коммуны, развозил газ и дрова для бытовок. Все его имущество умещалось в двух коробках – несколько клетчатых рубашек, носовые платки для снюса, которые он завязывал на шее, скрепляя кольцом из оленьих рогов, шерстяное белье, пара джинсов и кожаные штаны. Трусы он покупал в «Купе» упаковками по двенадцать штук и не стирал, выбрасывал.
Ниссе посмотрел на ее лыжню, уходящую к перевалу на севере.
– Ты идешь с Локты?
Ребекка кивнула. Лгать не имело смысла, да и зачем. Ниссе как будто задумался. Посмотрел на нож на ее поясе и сразу определил, какой мастер его сделал.
– Слушай, можно мне взглянуть на твою руку? – спросил Ниссе, пока Ребекка опустошала термос, слизывала крошки от шоколадного кекса с упаковки и дожевывала яблоко.
Она протянула руку. Ниссе взял ее в свою грубую, медвежью ладонь, быстро осмотрел, ущипнул чуть пониже костяшек. Кожа расправилась не сразу, складка сохранялась несколько секунд. Ребекка почувствовала себя круглой дурой – в горах, с обезвоженным до крайности телом и ослепшая от снега. Но Ниссе, как всегда, был сама любезность.
Они познакомились на прокурорской вечеринке в Нутти-Сами-Сиида – открытом для туристов саамском поселении в Юккасярви. Уставшая от бесконечного нытья коллег и своего собственного – по поводу плохих адвокатов (уму непостижимо, из каких соображений клиенты платят им деньги, если в зале суда имели бы лучшие шансы, защищаясь самостоятельно), никуда не годных судей (они покупаются на такие дешевые уловки; достаточно взглянуть, в чьих руках колотушка, и обвинение можно снимать, все равно не добьешься толку), испорченного отпуска из-за дел в апелляционном суде и нечеловеческой загруженности, низкой зарплаты и туповатых полицейских, – Ребекка убежала в тундру, к стаду оленей-самцов. Там она и познакомилась с Ниссе, который кормил своих питомцев оленьим лишайником.
Ребекка спросила разрешения – и была допущена к животным. Ниссе объяснил, как подходить к оленям и что с ними все время нужно разговаривать, чтобы они знали, где она. Ребекка спросила, нет ли среди них агрессивных и как от них уберечься, и Ниссе ответил, что, если с ними обращаться по-человечески, дружить можно почти со всеми.