Ингер Стрём толкает Таггена в грудь, так что он отшатывается назад.
– Исчезни! – вопит она. – Исчезни и попробуй только появиться здесь еще раз, грязный засранец!
Тагген плохо соображает, но ее визг молнией пробивается до его замутненного сознания. Шатаясь, он спускается по лестнице и выходит на улицу. В соседней квартире открывается окно, и мужчина смотрит, как Тагген, сунув руки в карманы, поворачивает в сторону Ялмар-Лундбомсвеген. Тихое летнее утро, на улицах нет машин, зато птицы заливаются вовсю. Тагген ничего этого не замечает. Он голоден. Хочет сосиску с картофелем фри. И печенье «Мария» с маслом. Бутерброд с сыром и икорную пасту.
В один из августовских вечеров в клубе объявляется Бёрье Стрём. Не такой уж он и маленький, каким Тагген его себе представлял. Ниркин-Юсси и Сису-Сикке сразу берут его под свое крыло. Когда они с Бёрье спаррингуют, Тагген молотит от души. Бёрье хорош, но ему не хватает напора. Когда появляется и напор, Тагген оставляет его в покое.
Деньги по-прежнему лежат под большим камнем. Тагген так и не вернулся на это место и все так же часто думает об Ингер Стрём. Все остальное – как дурной повторяющийся сон. Иногда до отвращения реальный, вроде того, как он стоит в спальне отца со Свеном-Эриком Стольнаке и Бёрье Стрёмом и не знает, что отец им скажет.
Но по большей части это сны, и только. Как будто ничего не было.
– Ну вот вам и отличная погода, – Кристер вышел из машины.
– Не погода, а снюс. – Бёрье Стрём прищурился на реку.
Ребекка вышла из машины и огляделась. На этом самом месте зимой работает знаменитый Ледяной отель в Юккасярви. Мимо прошла группа туристов – похоже, японцы. Они оживленно разговаривали друг с другом; наверное, были в мастерской, вырезали фигурки из льда. Летом здесь все какое-то сонное, как будто сама земля набирается сил после туристического сезона.
Голубая Турнеэльвен – река ее детства. Несколькими милями вверх по течению – дом Ребекки. Солнце играет на воде, легкий ветерок отгоняет комаров. На другом берегу – Пойккиярви, где похоронен Винни со своим папой. И Томми.
«Всё в порядке, – успокоила себя Ребекка и отвела взгляд от другого берега. – Хорошо, когда на земле есть место, с которым так тесно связана моя жизнь. Ничего невозможно забыть. Но даже если что и забудется, река не исчезнет».
Рагнхильд отнесла поклажу в резиновую лодку. Повеселевшая, подошла к машине и выпустила Виллу.
– Не думаю, что она убежит, – сказала Рагнхильд. – Вилла теперь одна из нас.
Собаки в машине Ребекки тут же принялись лаять и рычать.
– Пусть поздороваются с Виллой, – решила Ребекка и выпустила Тинтин, Роя, Беллу и Снурриса.
Некоторое время все внимание двуногих занимал ритуал собачьего знакомства, в котором были и беззаботные щенячьи заигрывания, и оскаленные клыки. Пока, спустя некоторое время, не прояснилось, кто есть кто в новой стае.
– Ну а ты, как всегда, самый маленький. – Ребекка потрепала Снурриса за ушами.
– Все будет хорошо, – успокоил Рагнхильд Сиввинг. – Белла за вожака.
– Даже не сомневаюсь, – ответила Рагнхильд. – Вилле не повредит немного собачьего общения.
– И она будет рада вернуться на остров, – подхватила Ребекка. – Мы привезем ее через два дня. Ты выживешь с нами, малыш.
Последнее относилось к Вилле, которая боролась со Снуррисом.
– Если сами выживете, – добавил Сиввинг, глядя на реку. – Еще одно испытание на прочность.
Рагнхильд коснулась взглядом Ребекки. Теперь она молилась не только за Паулу, но и за нее, и это сблизило в глазах Рагнхильд Ребекку и Паулу больше, чем она могла того ожидать. Рагнхильд не была уверена в том, что ее слышит некая высшая сила. Но до сих пор все работало.
Рагнхильд продала квартиру и выкупила у Улле Пеккари дом и землю на острове. Улле с Андерсом нет дела ни до чего, пока их предприятием занимается полиция. Но Рагнхильд почти уверена, что им все сойдет с рук. Они ведь начинали честно, пока не заполучили нового совладельца. И откровенно нарушали закон только под угрозой. Рагнхильд радовалась, что в будущем ей не придется иметь дела ни с братом, ни с племянником. Улле без разговоров уступил ей владения на острове. Бог-паук плел свою паутину добра, натянутую на черные гвозди жизни.
Кристер погладил руку Ребекки. Рагнхильд и Бёрье запрыгнули в лодку, которую Ребекка с Кристером тут же оттолкнули от берега. Вилла тревожно залаяла с причального мостика.
– Ты точно помнишь, как это делается? – Бёрье, улыбаясь, положил шлем под скамью. Он понадобится позже.
– Надеюсь, все вспомнится, – улыбнулась в ответ Рагнхильд.
Встала за рулевые весла и уверенными движениями вывела лодку на середину реки.
Бёрье Стрём переходил от одного борта к другому по команде Рагнхильд, подгребал вспомогательными веслами. Оставшиеся на берегу махали вслед.
Бёрье снова чувствовал себя молодым. Наслаждался силой собственного тела, взрезая гладь воды. Рагнхильд стояла за его спиной.
После поединка в Гамбурге Бёрье не сомневался, что все кончено. Что никогда больше не забурлит в жилах кровь в предвкушении борьбы…
Июль 1977 года
Стадион в Народном парке в Гамбурге кипит. Когда Бёрье прибывает на место с Парисом и его катменом, идет второй предварительный матч. Под сводами огромного помещения стоит несмолкаемый рев – кто-то кого-то нокаутировал.
– Всё в порядке, парень? – спрашивает Парис, завязывая Бёрье перчатки в раздевалке.
Парис умеет это делать как никто другой. Обмотать, чтобы защитить хрупкие кости, и так, чтобы рука при этом не потеряла чувствительности. С Бёрье только Парис и катмен. Этого достаточно. Свита, которая будет громко болтать, да еще подавать советы из угла во время матча, Бёрье ни к чему.
Он отвечает, что все хорошо, и не узнает собственный голос. Как будто внутри него говорит кто-то другой.
Бёрье боится, и это нормально. Боксер должен нервничать перед выходом в ринг, если только страх не мешает ему ясно мыслить. Тоска по рингу, радостное предвкушение – это тоже нормально. Ринг – особое место в этом мире. Лучше, чем женская постель, чем пивная, где алкоголь обволакивает сознание словно мягкой ватой. Ринг – планета в другой галактике, долететь до которой способны лишь единицы. Никто из не бывших там не в состоянии даже приблизиться к пониманию того, что сейчас чувствует Бёрье.
В последние месяцы он тренировался как никогда. Пробегал милю за милей, мчался вверх-вниз по лестницам, толкая отяжелевшее тело. Парис непонятно где набрал для спаррингов целую армию боксеров-левшей, которые возникали перед Бёрье откуда ни возьмись с раннего утра и до позднего вечера.
Боксеры поддерживали Париса, но так, чтобы об этом не знал Биг Бен. Нашли для Бёрье небольшой спортзал в Бронксе. «У тебя связи не хуже, чем у Биг Бена», – сказал Бёрье Парису. Тот пожал плечами: «Я больше тридцати лет в этом бизнесе и всегда был хорошим парнем».
Судья входит в раздевалку, чтобы напомнить правила. Это формальность, его никто не слушает. Будет десять раундов, потому что это не титульный поединок.
Кто-то проверяет обмотку. Парис завязывает Бёрье перчатки и закрепляет скотчем под одобрительные возгласы окружающих. Все внутри Бёрье сжимается. Кто-то вешает ему на плечи синий боксерский плащ.
Несколько пружинистых прыжков для разминки, легких ударов по воздуху, чтобы освободить часть скопившегося внутри углекислого газа. Холодная голова, горячее сердце, и не наоборот.
Изначально Хосе Луис Перес, который победил Бёрье в Катскилл-Маунтинс, должен был встретиться не с Бёрье, а с каким-то бразильцем. Парис разузнал, что жена бразильца должна родить их первого ребенка как раз во время соревнований в Гамбурге. Бразилец не хотел ехать. Парис заключил небольшую финансовую сделку с его администратором, задействовал кое-какие связи – и в результате за неделю до матча пришло известие из Бразилии, что их боксер повредил икроножную мышцу и вынужден пропустить матч. Тем не менее поединок не отменяется, потому что, как прописано в контракте мелким шрифтом, организатор имеет право заменить претендента другим боксером в случае болезни или смерти первого или других форс-мажорных обстоятельств.
И вот за три дня до поединка было объявлено, что бразильца заменит Бёрье Стрём.
Можно себе представить, в какую ярость впал Биг Бен О’Шонесси по другую сторону Атлантики. Контракт предусматривал большой штраф за нарушение прописанных в нем условий, а западногерманский организатор оставался непоколебим. В результате Биг Бен согласился.
Газеты тут же подхватили эту историю. «Швед, конечно, жаждет реванша, – писали они, – но шансов у него нет». Бёрье не читал газеты. Зрительские трибуны были распроданы до последнего места. Нэнси вложила в Бёрье половину своих сбережений. Вопрос Бёрье, не сошла ли она с ума, ее как будто удивил. «Ты ведь едешь туда, чтобы победить?» – в свою очередь спросила Нэнси.
Когда Бёрье рассказал об этом Парису, тот также заверил его в победе. И вот теперь он по ступенькам поднимается на ринг. Парис следует за ним. Его слова – единственное, что сейчас слышит Бёрье:
– Просто делай свою работу, – говорит тренер. – Ты готов.
На ринге нервозность исчезает. Теперь только бой – до победы. Бёрье трется спиной о канаты по четырем сторонам ринга, вскидывает кулаки в воздух – «вот и я!» Таков ритуал.
Потом садится в своем углу на табурет. Некоторые боксеры кладут руки на канаты, когда сидят так, но Парис считает, что это препятствует притоку крови к кистям. Поэтому руки Бёрье лежат на коленях.
На ринг выходит Хосе Луис Перес. Проделывает те же действия. Садится в своем углу.
Парис обнимает Бёрье. Судья зовет боксеров на середину, и все исчезает, кроме Бёрье и Переса. Табуреты убраны. Лампы – как солнца в зените. Публика стихает, словно накрытая тенью.
– Touch gloves[93]