Я назвал.
– Я заплачу вам в полтора раза больше!
– Очень щедро.
– Тогда приступайте!
– Пожалуйста. И для начала я опрошу вас. Итак, кому может быть выгодна смерть вашего брата?
– В смысле?
– Грубо говоря, кто его наследники?
– Ммм… Я не знаю. А кто по правилам?
– Он был женат?
– С женой он в разводе. Давно. С юности. Еще с начала девяностых годов. И более не женился.
– Дети?
– Кажется, у него их не было и нет.
– Кажется?
– Да, жили они с супругой очень нехорошо, ругались… Расстались очень плохо и никаких больше отношений не поддерживали. Кажется, она умерла… А впрочем, точно не знаю… Брат больше не женился… Он вел довольно рассеянный образ жизни… Поэтому, если вы спрашиваете о детях, отвечаю: все может быть. И дети тоже.
Но я ничего о них не знаю. Брат ни о ком никогда не говорил, никому не помогал.
– Может, он завещание написал?
– Я об этом тоже ничего не ведаю.
– Значит, по закону наследниками являются его родители. Мать Антонина Николаевна. И отец. А что с вашим отцом?
– Насколько я знаю – как нам рассказывала мама, – он погиб, утонул. Давно.
– Тело нашли? Где похоронен?
– По-моему, вы слишком глубоко копаете. Его не стало еще в конце семидесятых.
– Ладно. А что насчет недоброжелателей?
– Брат был чиновник… Высокого ранга… Поэтому, наверное, недоброжелателей и даже врагов у него хватало…
– А кого из них знаете лично вы?
– Я? Хм. Ну, вот, к примеру. Наш сосед. Тимофей Одинцов.
– Сосед? Вот как?
– Но он давно в бегах. Скрывается за границей. Уже много лет, больше пяти – точно. Тут у нас осталась только его, что называется, соломенная вдова – Елена Сергеевна. Кстати, давеча она как раз была здесь, в особняке, в гостях.
– Тогда расскажите о ней, пожалуйста.
– Извольте.
Одинцовы купили дачу, находящуюся забор в забор с кирсановской, еще когда был жив дед, академик архитектуры Николай Петрович Кирсанов-старший. Дача принадлежала раньше гроссмейстеру Бланку. Гроссмейстер умер, сын его эмигрировал в Америку, в девяносто третьем вслед за ним отправилась и вдова шахматиста. Дачу она продала Тимофею Евгеньевичу Одинцову – выскочке и нуворишу (по мнению деда). Одинцов почти сразу развернул на участке грандиозную стройку. Был он юрким, общительным и веселым. Приходил к Кирсановым знакомиться. Дед, которого страшно нервировал строительный шум с соседского участка, не смолкавший даже и ночью, принял Одинцова холодно.
Зато когда деда не стало (а на соседском участке вырос хай-тековский особняк с окнами в пол, нелепый с точки зрения архитектуры, зато с зимним садом и бассейном), Одинцовы и Кирсановы подружились. Особенно в дружбе преуспел Павел Петрович, у которого с новым хозяином сразу нашлись деловые интересы. Однажды он даже отдыхал на одинцовской яхте, барражировавшей в Средиземном море.
В нулевые годы Одинцов занялся строительным бизнесом. Одним из его проектов было строительство многоэтажного жилого квартала близ деревеньки Матвеевки все на том же престижном Рублево-Успенском направлении. Он даже ходил по этому поводу консультироваться у властительного соседа, Павла Петровича, и тот заверил его, что никаких проблем не будет.
Одинцов приобрел земельный участок, заказал проект. Однако по закону требовалось пройти так называемые общественные слушания, то есть получить одобрение стройки у проживавшего рядом народонаселения. Обычно о подобных слушаниях, как и о самих проектах застройки, никого не извещали. На собраниях, куда привозили заранее заряженных двух-трех алкоголиков из местных, втихаря штамповалось одобрение. А когда начинали урчать бульдозеры и махать крыльями строительные краны, и жители спохватывались – их отшивали: где ж вы раньше-то были? Уже поздно, ваши же представители новострой одобрили!
Но в тот раз келейно решить не получилось. О стройке откуда-то прознали ушлые местные депутаты. Начали мутить, возбуждать народ. В итоге на слушанья в маленьком физкультурном зале местной школы собралась толпа в сотни человек. Набили весь зал, холл школы, еще и во дворе толпились, куда была выведена прямая трансляция. Пришли с плакатами: «Долой!», «Нет стройке!» и прочими. Кто-то подогнал журналистов да с телевидения. В СМИ появилось несколько репортажей. Ситуация вознеслась до губернатора области. И тот личной властной рукой стройку зарубил.
Не совсем напрочь, но семнадцатиэтажные типовые дома заменил четырехэтажками. Жителям Матвейки пообещали канализацию и бесплатные абонементы в строящийся в жилом квартале спортивный комплекс. Пришлось переделывать проект, ставить новостройки вплотную друг к другу, чтобы хоть как-то компенсировать потери в этажности. И все равно Одинцов лишился едва ли не половины запланированной прибыли.
Павел Петрович после этого волновался: вдруг сосед к нему придет с предъявой? Видит бог, вины его в том, что народонаселение возбухло, не было. Однако и за гораздо меньшие оплошности людей в нынешние времена заказывали и убивали. Однако Тимофей Одинцов оставался по отношению к Кирсанову прежним – ласковым и веселым.
Павел Петрович объяснял это для себя умягчающим влиянием супруги Одинцова, Елены Сергеевны. Спокойная, выдержанная, не по годам мудрая (она была младше Тимофея лет на десять), дама всегда облагораживала порывистый до сумбурности характер Тимофея.
Однако неполная, далекая от ожидаемой и незапланированно половинчатая удача Одинцова с кварталом в Матвейках стала, как впоследствии оказалось, только первой в череде его неприятностей. Долгое время он конкурировал на девелоперском рынке со своим заклятым соперником, главой некоего «Треста СМУ-17» Игорем Корнильевичем Жолобовым. И все свои неприятности – в том числе, кстати, и с Матвейками – списывал на козни Жолобова. И вот на Одинцова вдруг завели уголовное дело, да по целому букету статей: там и взятки, и уклонение от налогов, и чуть ли даже не рабовладение. Хитрый Одинцов (и тут ему Павел Петрович слегка помог) вышел на руководителя следственной бригады по своему делу, следователя по особо важным делам З***. Им устроили встречу в ресторане, и Одинцов без обиняков предложил: за прекращение моего уголовного дела плачу один миллион долларов США. Неизвестно, сработала ли магия круглых цифр, но следователь по особым делам, ранее кичившийся своей неподкупностью, дрогнул. И согласился. А в момент передачи ему пресловутого миллиона был повязан безпекой и фобосами9.
Казалось, Одинцов мог торжествовать – но он не удовлетворился локальной победой и решил одним махом покончить и со своим ненавистным недругом Жолобовым. Он заказал его убийство. Однако то ли с самого начала исполнитель работал под контролем спецслужб, то ли по ходу перекинулся на сторону добра и донес – но он не только не исполнил заказ, но и дал показания против кирсановского соседа. Вдобавок прежнее дело против Тимофея Одинцова, невзирая даже на задержание бывшего главы следственной бригады, слегка забуксовав, все равно закрутилось.
Короче, в один прекрасный день (а случилось это уже лет семь назад) Тимофей Одинцов отъехал за границу и больше в страну не возвращался. Где он, что с ним, объявлен ли в розыск и скрывается или просто живет в свое удовольствие, – об этом даже соседи по даче, Кирсановы, не ведали.
Елена Сергеевна продолжала жить в своем доме в Хаупе на положении соломенной вдовы. Впрочем, раза два в год она выезжала за рубеж. Где была, что делала, встречалась ли с Тимофеем – об этом не распространялась, но возвращалась довольная, веселая, счастливая.
У Кирсановых она на правах ближайшей соседки продолжала бывать. Несколько раз Павел Петрович выводил ее в свет – на мероприятия, на которых неприлично появляться в одиночестве. И она, и он на вопросы, порой не задаваемые, но подразумеваемые, отвечали: «Нас связывают чисто дружеские отношения». Но как обстояли дела на самом деле и был ли между ними роман, не знал даже брат, Николай Петрович.
После этого рассказа я мысленно расширил свой список подозреваемых еще на одного человека:
12. Елена Сергеевна Одинцова, точный возраст неизвестен, на вид, если присмотреться, около сорока, не работает, ведет рассеянный образ жизни. Видимо, содержит ее муж, который пребывает в бегах, за границей.
Мой новый заказчик рассказал также о других персонажах и о том, что происходило в усадьбе в последние дни. Что интересно, ни о какой дуэли между братом и молодым Базаровым он не знал и выдал мне официальную версию: неосторожное обращение с оружием.
– Расскажите мне о прошедшем вечере и ночи.
– Ничего странного, ничего настораживающего. Вечером мы все собрались за обеденным столом в большой гостиной. Как шутили между собой брат и Аркадий, устроили некое пре-пати…
– Участвовали все гости?
– Да-да, абсолютно все, с обеих половин дома. С нашей – моя подруга Фенечка, я, Аркадий с Евгением, моя мамаша со своим бойфрендом… – последний термин Николай Петрович произнес крайне скептически. – Плюс со своей половины пришел Павел Петрович и его гости: моя бывшая, – лицо Кирсанова исказилось брезгливой и неприязненной гримаской, – и ее хахель. Плюс заглянула на огонек соседка Елена Сергеевна. По-моему, она явно неровно дышит к нашему гостю Евгению, потому и зашла.
– А прислуга?
– Да-да! Конечно! Прислуживали оба. И Нина, большей частью, и Глеб. Ну, и моя Фенечка на правах хозяйки иногда им помогала и руководила процессом.
– А как вели себя Евгений и Павел Петрович? Опять вздорили?
– Нет-нет. Как бы игнорировали друг друга. Не замечали.
– Когда закончился ужин?
– Разошлись по комнатам около двенадцати.
– А ночью? Вы что-нибудь слышали? Видели?
– Вы знаете, я спал очень хорошо. Наверное, выпил лишнего. Во всяком случае, дрых сном праведника. Даже не слышал, просыпался ли Сашенька, плакал ли.