Еще через три месяца отдал богу душу ее отец.
Я немедленно позвонила и доложила о своих изысканиях Пашке.
Надо заметить, что мой босс, с одной стороны, все мои достижения воспринимает как должное. (А раскрутить за полдня историю целой семьи, причем четвертьвековой давности – это ли не достижение!)
Но с другой, Пашка и на добрые слова в мой адрес не скупится.
Вот и сейчас бросил:
– Молодец, Римма Батьковна! Хорошая работа! И вот, слушай теперь: надо…
Я так и знала, что одним поиском данных тридцатилетней давности дело не ограничится.
Паша Синичкин
Вечером все обитатели дома снова сошлись за обеденным столом в большой гостиной.
Теперь недоставало умершей Антонины Николаевны, не пришла и соседка Елена Сергеевна Одинцова.
Зато моего полку прибыло. Приехала моя помощница-секретарша, рыжуха-секси Римка. Я был рад видеть ее, такую милую, в окружении если не враждебном, то, совершенно точно, подозрительном.
Настроение у собравшихся было, откровенно говоря, самое паршивое. Две смерти в одном доме в течение двух суток. Это было как-то слишком.
Слуги подали горячее. Николай Петрович откупорил и разлил водку – помянуть свою новопреставленную матерь Антонину Николаевну.
Выпили. Постепенно завязался общий разговор.
Константин Пятихатов (возлюбленный Марии Кирсановой-Огузковой), ничтоже сумняшеся завел разговор:
– Кто же теперь будет наследником всего огромного имущества Павла Петровича? Раз матери тоже не стало? Кто получит половину этого дома? Квартиру на Садовом кольце?
– По закону выходит – унаследует Николай, – молвила ему в пандан Мария. – Брат родной покойного Павла. Ты доволен, Николаша? Разбогатеешь теперь. Сам весь здешний дом займешь? У тебя, вона, семейка-то растет. Или продашь братнину половину? Или весь особняк целиком загонишь? А квартиру на Новинском? Тоже реализуешь, а? Она на миллионы долларов тянет. Или сдавать будешь? И еще мы про коллекцию какую-то разговоры слышали – может, поведаешь, что к чему?
И Николай Петрович, и Фенечка в процессе этого монолога метали на Марию злобные взгляды.
Но тут неожиданно попросил слова Евгений. Он даже встал и призвал к тишине. Момент, странное дело, выглядел торжественным. Все обратились в слух. Фенечка на правах хозяйки стала переводить краткое содержание речи Майклу-Мигелю.
– Прежде всего, я хочу извиниться. Перед всеми вами. А особенно перед тобой, Аркадий. Когда два года назад мы с тобой познакомились в оксфордском ресторанчике «The Head of the River», где я, как ты помнишь, подрабатывал официантом, можно было подумать, что наше знакомство стало следствием чистой случайности. Да, в каком-то смысле это так. И, конечно, никак и никем не подстроено, что мы с тобой оба оказались в одно и то же время студентами столь престижного универа. Однако личное наше знакомство произошло намеренно – с моей стороны. Ты уж меня извини за это. Другое дело, что ты, Аркадий, оказался милым человеком, и я отнюдь не кривил душой, когда предложил стать моим «рум-мейтом». И позже, когда начал – совершенно искренне – называть тебя (и считать!) своим другом. Я бесконечно рад, что мы подружились, и я надеюсь, ты простишь мое изначальное маленькое лукавство, и мы продолжим наши добрые между собой отношения… Кое-кто, кстати, может подумать, что я злоупотребляю гостеприимством этого дома… И, возможно, вы спрашивали себя: почему это я решил оставаться под его крышей даже после того, как случилось наше несчастное недоразумение с Павлом Петровичем, о котором многие из вас осведомлены. И дело тут заключалось не только в том, что покойный Павел Петрович вызвался компенсировать расходы по моему излечению… Нет, тут все непросто… Я, как многим присутствующим известно, – сирота. Воспитывался в приемной семье в Тверской области. Мои новоявленные родители никогда не изображали, что они мне родные. Честно говорили мне, что моя мать умерла, и только просили не наводить о ней справки, пока я не окончу школу. Но вот когда я поступил в универ в Москве, я узнал, наконец, как звали мою родную, к сожалению, так рано погибшую мать: Юлия Ростиславлева, в замужестве Кирсанова.
Николай Петрович Кирсанов и Мария Огузкова в один голос ахнули.
– Да! – воскликнул Евгений. – Именно на этой женщине, как многие из вас знают – взбалмошной и, как утверждают, даже не вполне нормальной – женат был в молодости, в конце восьмидесятых годов, покойный Павел Петрович Кирсанов… И когда я вдруг узнал – там, в Англии, – что в одном из колледжей учится парень с фамилией Кирсанов, я приложил усилия, чтобы познакомиться с тобой… Я справедливо рассудил, что ты на деле можешь оказаться моим двоюродным братом… Прости меня, Аркаша, что я не раскрывал перед тобой всех карт… Ты можешь счесть, что я воспользовался тобой, но это неправда… Если встретился я с тобой в тот самый первый момент нарочно, то подружился уж никак не специально, а от чистого сердца…
Аркадий сидел за столом понурив голову, весь красный. На этом месте пассажа Евгения он вдруг вскочил, с грохотом отодвинул стул и опрометью выбежал из гостиной.
– Я потом еще раз извинюсь перед ним лично, – продолжал Базаров. – Надеюсь, он простит меня! Простите и вы меня, Николай Петрович, и все те, кто принимал меня как друга Аркадия – я был (и остаюсь!), поверьте, его другом… Вы можете спросить меня: как я мог выходить драться на дуэли против своего предполагаемого отца? Но, во-первых, что мне оставалось делать, чтобы сохранить самоуважение? А во-вторых, даже рискуя собой, я дважды во время поединка стрелял в воздух…
Мы все смотрели на Евгения во все глаза, слушали во все уши – а Фенечка вполголоса переводила речь молодого человека Мигелю. А Базаров продолжал:
– Неслучайным оказалось и то, что здесь, в вашем доме, появился частный детектив Синичкин. Да, его пригласил сюда Аркадий, однако сделал он это по моей наводке. И подлинная цель сыщика заключалась в том, чтобы определить достоверно, являюсь ли я родным сыном Павла Петровича. К сожалению, Синичкин не смог познакомиться с живым-здоровым Кирсановым-старшим, однако в ходе осмотра спальни погибшего он позаимствовал пару волосков с его расчески, затем волосы Павла Петровича он отправил на срочное исследование ДНК вместе с образцами моей крови. И вот сейчас результат ДНК-теста готов. И, как мне сказали, помощница Синичкина Римма прибыла сюда, чтобы огласить вердикт.
Римка с полуслова поняла, что настал ее выход. Она достала из сумочки конверт, развернула его и прочитала:
– С вероятностью девяносто девять, запятая, и девяносто девять десятых процента пробы совпадают, то есть Евгений Базаров является родным сыном Павла Петровича Кирсанова.
– А раз так, – подхватил я мысль своей прекрасной помощницы, – именно он, Евгений Базаров, является по закону наследником всего состояния Павла Петровича Кирсанова.
Я внимательно следил за тем, как реагируют на новость все присутствующие в гостиной.
До не владевшего русским Мигеля дошло лишь пару минут спустя, когда достиг своей цели перевод Фенечки – она, кстати, оставалась бесстрастной и никак не переменилась в лице. Слуги, Нина и Глеб, остановились в обалдении, словно массовка в телевизионных шоу… Марии Огузковой и ее сожителю Константину новость явно пришлась не по вкусу, хотя, казалось бы, какое им дело до имущества Павла Петровича! А Николай Петрович, опять вмиг лишившийся наследства, застыл в изумлении.
– Так что же это? – вымолвил изумленный Кирсанов-старший. – Теперь он будет считаться моим племянником?
– Судя по всему, так, – с любезным поклоном объявил Евгений. – И коль скоро зашла речь. Тут несколько раз при различных обстоятельствах упоминалось о некой коллекции, которая принадлежала будто бы в равных долях Николаю Петровичу и Павлу Петровичу. Раз я являюсь законным (и единственным) наследником Павла Петровича, я хотел бы, не сочтите за наглость, как можно скорее ознакомиться с вышеупомянутым собранием. Кроме того, предлагаю немедленно пригласить экспертов для оценки вышеуказанной коллекции.
Вдруг возникший разговор о собрании, да еще со стороны постороннего человека (а пока Евгений таковым и выглядел), показался всем присутствующим, даже мне, довольно наглым. Не понравился он, что естественно, ни Николаю Петровичу, ни Фенечке, ни Марии с Константином (хотя, казалось бы, последним что за дело?).
– Прежде чем претендовать на что-то, – грудным голосом проговорил Кирсанов, – или хотя бы даже знакомиться с коллекцией, рассматривать ее или вызывать экспертов, следует для начала официально вступить в права владения. Дело это, насколько я понимаю, небыстрое, не один даже месяц тянется.
– То есть до улаживания всех формальностей вы мне коллекцию не покажете, я правильно вас понял?
– Все верно. Нечего вам ее видеть.
– Да? Хм. Новые наследники маринуются, как я знаю, полгода. А если вы за это время самое ценное из собрания распродадите?
– Придется вам поверить нам на слово.
– Думаете, на вас, Николай Петрович, не найдется никакой управы? Посмотрим. У меня имеются хорошие помощники, – Базаров кивнул на нас с Римкой.
Кирсанов после того только засопел, нахмурился, но ничего не сказал.
После этой стычки ужин заканчивался в напряженном молчании.
Разве что Базаров, явно чувствуя себя хозяином положения, принялся недвусмысленно ухаживать за моей помощницей.
Римка вся млела, и мне, признаюсь, эти ухаживания пришлись не по вкусу.
Прошло несколько дней.
Римку я в предчувствии надвигающихся событий попросил задержаться в имении.
Каждый здесь, в хаупском доме, занимался своими делами.
Аркадий продолжал искать себе места и пару раз выезжал в столицу на собеседования.
То же самое и Евгений. Вдобавок он много гулял по окрестностям, катался на велосипеде, а однажды я видел его возвращающимся от калитки, ведущей к участку Одинцовой.
Между Аркадием и Евгением после признания последнего пробежала, как мне казалось, черная кошка. Я больше не видел, как они сходятся вместе и задушевно, как раньше, беседуют.