Мария Огузкова и Константин Пятихатов как ни в чем не бывало продолжали гостить на половине Павла Петровича. Много гуляли вдвоем по имению и окрестностям, сами готовили на кухне на своей половине.
Практика совместных обедов-ужинов прекратилась.
Фенечка нянчила сыночка, но пару раз выезжала в Москву. Также и невенчанный ее супруг Николай Петрович. Говорили, что его призывают в столицу дела вузовские.
Окольно я узнал, что всех шестерых вышеупомянутых вызывал на допрос в Следственный комитет мой друг Юрец.
Продолжал гостить и осиротевший Мигель. Он заявил, что увезет тело Антонины Николаевны на новую родину, в Америку. Однако для начала следовало дождаться окончания экспертиз и разрешения на это от властей. Молодежь – Евгений, Аркадий, да и Фенечка – языкового барьера с ним не имела, но и особого стремления к общению не выказывала. В результате, не умея ни с кем толком объясниться из русскоязычных, он бродил, неприкаянный, по дому и саду и часто закрывался в своей комнате.
Между тем следак Пшеничный сообщил мне по дружбе о результатах посмертного вскрытия Павла Петровича и Антонины Николаевны.
Во-первых, оказалось, что никаких следов пороховых газов на кистях рук гражданина Кирсанова не обнаружено. Из чего с вероятностью девяносто девять процентов следовало, что пистолета он в момент выстрела не держал. И, значит, его действительно убили.
И второй интересный момент: в крови Павла Петровича нашелся не только алкоголь. Еще – следы бензодиазепинов.
«В такой дозе, как будто, – прокомментировал мне Юрец, – он две-три таблетки снотворного, предположительно феназепама, принял».
– Или ему снотворное подмешали?
– Может, и так.
– Проверить бы кровь в то утро у всех остальных в доме. Может, они не просто так той ночью столь крепко спали?
– Поздно пить боржоми, мой дорогой. Раньше надо было о подобной экспертизе думать. Теперь остается только задаваться вопросом: кто в тот вечер суп разливал? Вино и чай?
– Кстати, Антонина Николаевна – единственная, кто в ночь первого убийства спала плохо. И хоть что-то видела. Убегавшую из комнаты Базарова Елену Сергеевну, например. И покойная, кстати, как я заметил, имела обыкновение свой личный, собственный чай попивать, из комнаты принесенный в пакетике. Кстати, и на вторую ночь – когда, в свою очередь, убили ее, старуху, – тоже всем остальным спалось сладко.
– Но в крови и в желудке Антонины Николаевны Кирсановой никаких следов снотворного нет.
– Ну да, у нее же личный чай был, собственный. «Сонный», как она говорила… А что эксперты по ее поводу говорят? Почему она померла?
– Эксперты утверждают: острая сердечная недостаточность. И высказывают предположение, что причиной остановки сердца стала резкая гипотензия, то есть падение артериального давления. А последнее могло быть вызвано бесконтрольным приемом лекарства, бета-блокатора, причем в сверхвысокой дозе. Как будто она около десяти таблеток этого бета-блокатора приняла – следы его и в крови обнаружили, и в желудке.
– Она знала, что сниженным давлением страдает, и все вокруг это ведали. Мне Майкл-Мигель о том говорил. Явно ей этот препарат не показан был.
– Значит, что? Самоубийство?
– Скорее, она бета-блокатор этот по ошибке приняла. Или ей кто-то его под видом невинного лекарства подсунул. Ты же вроде утверждал, Паша, что она гомеопатией увлекается?
– Да, было такое – видел я на ее тумбочке коробочку с пилюльками.
– Но при осмотре ее комнаты и вещей никаких гомеопатических средств не нашли.
– Значит, кто-то под видом гомеопатических гранул подложил ей бета-блокатор. Старушка приняла – и отправилась на тот свет. А потом этот кто-то коробку с гомеопатией (и остатком смертельных таблеток) с места происшествия изъял.
Итак, теперь было подтверждено: в доме Кирсановых действительно произошли два убийства.
И тем же вечером мы установили в комнате Базарова – с его согласия – скрытую видеокамеру. Тут имелась коллизия: по закону нам надо было спрашивать разрешения хозяина дома, то есть Николая Петровича, – но мне этого ни разу не хотелось. В конце концов решили обойтись без него. Наблюдение вели из комнаты Римки, мы с нею посменно.
А на следующую ночь наступила развязка.
– Перестаньте! Что вы делаете?! – закричал что есть силы Базаров.
Ему было от чего перепугаться. Посреди ночной комнаты перед ним стоял человек в шелковом халате поверх пижамы и направлял прямо в лицо Евгению «вальтер».
Слава богу, мы с Римкой оказались начеку и наготове.
Я первым вбежал в комнату Базарова, прыгнул сзади и сбил с ног человека с пистолетом.
«Вальтер» выскользнул из его рук и отлетел к кровати.
Я заломил за спину обе руки лежавшего подо мной ничком Николая Петровича Кирсанова.
Чуть ранее.
Фенечка проскользнула в комнату Базарова. Он спал, раскинувшись на кровати.
Девушка в одной ночной сорочке пересекла темную комнату и присела у изголовья. Наклонилась и поцеловала спящего в губы.
Тот пробудился.
– Ты кто? Что ты делаешь?
– Не ждал? А я так долго ждала тебя – с того поцелуя в беседке, помнишь? – что уже не могу терпеть. Подвинься, мой дорогой, я лягу. Что же ты медлишь?
– Феня, пожалуйста. Не надо.
– Ты не хочешь меня?
– Нет. Нет. Не хочу. Уходи.
– Ну почему же?! Милый! Никто не узнает. Маленькое ночное приключение.
– Нет, Феня! Отстань! Уйди!
– Ну что ты говоришь? Ведь я же знаю: я тебе нравлюсь. И я очень, очень хороша в постели. Тебе будет очень вкусно. И потом, как ты думаешь, каково мне замужем за стариком? Ведь он такой тусклый, унылый, вялый! А мне так хочется молодого, сильного, резвого тела! Так хочется – тебя!
– Иди к черту!
– Да что ты говоришь?!
– Я говорю – уходи! Убирайся!
– Ты еще пожалеешь!
– Вали отсюда, что тебе неясно!
– Ах так! Паршивый гад! Импотент! Мерзавец!
Она, словно разъяренная фурия, выскочила из комнаты Базарова и бегом помчалась по лестнице вниз, на второй этаж.
Вбежала в кабинет, где на диване спал Николай Петрович. Бросилась к нему, простирая руки:
– Николенька! Николенька! Спаси! Он покушался на меня! Заманил в свою комнату! Попытался изнасиловать! Грязно домогался!
– Да что ты говоришь?! Кто это?
– Как ты не понимаешь! Евгений! Базаров! Он завлек меня к себе, стал приставать! Разделся! Лапал! Предлагал мне денег. Потом стал ломать руки – вот, смотри, я вся в синяках, еле вырвалась. Пойди! Поговори с ним! Как мужчина с мужчиной!
– Ах, мерзавец! – Николай Петрович вскочил с дивана, накинул поверх шелковой пижамы халат.
– Подожди, стой! Он сильный! Он искалечит тебя! Подожди же, Коленька! Возьми оружие!
– Да стоит ли?
– А как ты еще от него добьешься толку? Ты что, не знаешь подобных проходимцев? Они только силу уважают! Кто силен – тот и прав!
И Николай Петрович, подзуживаемый Фенечкой, достал из сейфа дедовский «вальтер» и бросился на третий этаж, в комнату Евгения.
…Слава богу, что мы с Римкой были наготове. И успели вбежать в комнату Базарова очень вовремя и предотвратить еще одно смертоубийство.
Когда же мы показали Николаю Петровичу видеозапись того, как Фенечка пытается соблазнить Базарова, он бросился к своей сожительнице и потребовал объяснений.
И она упала к его ногам и повинилась во всем.
Прибывший в имение утром Юрец Пшеничный и наряд «пэпээсов» задержал гражданку Феодосью Ивановну Арбузову (Фенечку).
Фенечка
Вопреки буддизму ты жизнь живешь всего лишь раз, и никогда ничего нельзя исправить.
Ничего не зачеркнешь и не перепишешь заново – набело.
И поэтому надо постараться прожить максимально удобно и уютно – здесь и сейчас. Не откладывая на завтра и по возможности стараясь избегнуть мытарств, страданий и терзаний.
Потому что то, что говорит христианство о загробной жизни и посмертном воздаянии, это тоже блеф. Ничего там, за гробом, нет. Пустота и чернота.
У тебя – только одна жизнь. И только одна попытка.
Фенечка помнила, как одноклассники переделывали в школе хрестоматийную цитату из Николая Островского. «Жизнь дается человеку один раз, – говорилось в первоисточнике, – и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Дальше там еще коммунистическое бла-бла-бла про то, что надо отдать, дескать, эту жизнь борьбе за освобождение человечества – глупость, в которую даже при социализме никто не верил. Братья Кирсановы, во всяком случае, точно не верили – она от Николая Петровича слышала в этом месте глумливое: «…Надо прожить так, чтобы не было мучительно больно». И – точка.
А она бы еще добавила: «…чтобы не было мучительно больно, а только приятно».
На ее беду, стартовых условий у Фенечки – в отличие от тех же братьев Кирсановых, баловней советских времен, – имелось кот наплакал.
Вернее, первые-то лет десять были хороши – жаль, не ценила, разницы не знала. А потом папаша, чудак и подонок, связался с молодухой, завел новую семью, бросил прежнюю, всех троих: мать Фенечки, ее самое и сестру.
С отцом у девушки со временем отношения наладились. Она даже в новую его семью стала в гости приезжать, со сводным братиком (которого немедленно сделала отцу молодуха), типа подружилась. Плохой мир, известное дело, лучше доброй ссоры. А отец свою неизбывную вину перед брошенными дочерями пытался искупить: то деньжат подбрасывал, то летний отдых оплачивал, то смартфон новый покупал.
Матери-то сильно поплохело после развода. Особенно в материальном смысле. При отце она, как в декрет с первой дочерью ушла, больше и не работала. А тут – ба-бах. Алименты, конечно, алиментами, но отец особо не расщедривался, пришлось снова пойти ишачить. Плюс моральные страдания. И от предательства, конечно. И еще от отсутствия перспектив – кому она нужна, сорокалетняя, с двумя девчонками, одной – десять, второй – четырнадцать? И от каждодневной необходимости добывать свой хлеб в поте лица своего: бежать по утрам на электричку, душиться в переполненных вагонах, чтобы после двухчасовой дороги – еще восемь, а то и все десять-двенадцать, с переработками, часов гнуть спину над постылым компьютером. И то хорошо, и то спасибо, что такую службу нашла!