Почувствовав, что чересчур разоткровенничалась, Алла Викторовна оборвала себя на середине фразы и сердито закончила:
— В общем, отец был против этого брака.
— Но вы его все равно не послушались!
— Не послушалась! В принципе я всегда соглашалась с родителями, но в этом случае сделала по-своему. Понимаете, мы с Павлом учились на одном курсе. Я влюбилась в него сразу, как только увидела, а он на меня не обращал внимания. Он вообще на девушек не глядел. Все дни пропадал в читалке. Занимался. Павел ведь очень честолюбив. Он всегда и во всем должен быть первым. Иначе не может!
— С таким характером нужно идти в президенты.
Алла Викторовна вызывающе вздернула подбородок:
— А почему бы и нет? Павел вполне достоин!
Вспышка погасла так же внезапно, как и возникла. Уже в следующую минуту Алла Викторовна совершенно спокойно заявила:
— Не о политике сейчас речь. Мне пришлось буквально завоевывать Павла, разве после этого я могла от него отказаться только потому, что его мать из себя ничего не представляла? При чем здесь мать, если я выходила замуж за Павла? Он был лучшим, кого я знала. Его ждала блестящая научная карьера… К счастью, прошло некоторое время, и отец меня понял. Он очень нам помогал… купил кооперативную квартиру, по мере сил способствовал Павлу в становлении его карьеры. У него ведь были колоссальные связи! Павел, кстати, ценил то добро, что ему делали, и очень тепло относился к моим родителям.
— Короче, вы любили Павла, но с его матерью знакомы не были.
— Она меня не интересовала, — брезгливо поджала губы Ефимова.
Сказать на это было нечего, и я попробовала зайти с другого конца:
— Муж рассказывал о своих родителях? Знаете, такие трогательные воспоминания детства, смешные случаи?..
— Ничего и никогда. Он человек целеустремленный и живет будущим! Копаться в прошлом — не в его натуре.
— Хорошо. Что конкретно вы знаете о своей свекрови?
Алла Викторовна надолго задумалась и в конце концов без особой уверенности сообщила:
— Работать она начала рано. Совсем девочкой. Приехала из своей деревни в Вуславль и поступила на фабрику.
— Что за деревня?
— Понятия не имею.
— Есть сведения о родственниках? Родители, братья, сестры?
— Никаких родственников. Она была сиротой.
— Ясно. Что еще?
— Потом перебралась в Москву…
— Почему?
— Ну откуда мне знать?! В поисках лучшей доли, наверное. Тогда ведь многие из деревни в Москву ринулись…
— Дальше что было?
— Замуж вышла. В каком году — не знаю. Не интересовалась, но, думаю, поздно. Павел родился в сорок втором.
— Кем был отец Павла Юрьевича?
— Военным. Представления не имею, как они встретились, но он на ней женился.
— Дальше что было?
— Да ничего! Жила с мужем в Москве. Потом война. Отец Павла ушел на фронт, а она вдруг сорвалась с места и снова вернулась в свой городишко.
— Почему? Бомбежек боялась?
Алла Викторовна неопределенно передернула плечами, показывая, что никогда над этим не задумывалась.
— Возможно… Она ведь уже беременная была…
— Как жила после переезда?
— Да никак! Сами подумайте, что интересного могло быть в судьбе такой женщины? Работала, растила сына. Умерла в семьдесят девятом.
— А муж?
— Погиб. Замуж она так больше и не вышла.
— Не густо. Больше ничего не знаете?
Алла Викторовна отрицательно мотнула головой.
— Девичья фамилия свекрови вам, наверное, тоже неизвестна…
— Иванова. Ольга Петровна Иванова. Однажды мы с Павлом говорили о президентских выборах, и он смеялся, что идеально подходит на роль президента, потому что у него хорошая биография и фамилии в семье исключительно русские. Ивановы да Ефимовы.
— Может, что-то еще вспомните?
— Больше ничего не знаю.
— Мало. Здесь оттолкнуться не от чего.
Ефимова не удостоила меня ответом, только в крайнем раздражении нервно передернула плечами. Мол, рассказала, что знала, а дальше действуй сама, зря, что ли, деньги плачу? Мне ее точка зрения была ясна и понятна, вот только такой подход к делу меня совершенно не устраивал, и я без малейших угрызений совести пошла на шантаж:
— Алла Викторовна, сами знаете, в этом расследовании вы куда больше моего заинтересованы. Мне что? Здесь не сложится, другого клиента возьму, более склонного к сотрудничеству. Клиентов, слава богу, хватает! А у вас, сами говорили, ситуация другая. Так что если хотите получить результат —помогайте! Ничего не знаете сами, тогда, может, стоит расспросить вашего мужа?
Спокойствие мигом покинуло Ефимову. Одарив меня яростным взглядом, она отчеканила:
— Исключено!
Другого ответа я не ожидала, но и на месте топтаться надоело.
— Без вашей помощи мне не обойтись, — твердо заявила я.
Лицо Аллы Викторовны приобрело страдальческое выражение. Прижав унизанные кольцами пальцы к вискам, она раздраженно простонала:
— Я хочу помочь, хочу! Но мне мало что известно, а Павла спрашивать нельзя. Будет грандиозный скандал. Знаете же, как он к этому относится.
Теперь наступила моя очередь пожимать плечами.
— Какой же тогда выход?
Ефимова перегнулась через стол, схватила мои руки и запричитала:
— Анечка, придумайте что-нибудь! Я вам буду бесконечно благодарна!
На меня мольбы Аллы Викторовны впечатления не произвели, я уже поняла, что она великая актриса и ни одному ее слову верить нельзя. Но тут мне очень некстати вспомнился Голубкин, которому я была сильно обязана, и уже полученный весьма щедрый аванс, который нужно было возвращать в случае отказа, и еще больше внушительное вознаграждение, которое меня ждало при удачном завершении дела. А самое главное — угроза так никогда и не узнать, кому же принадлежали часы с гербом Денисовых-Долиных… В общем, я поняла, что не смогу ей отказать.
— Есть семейные документы? Фотографии, письма, дневники. Старые справки, наконец, — без всякой надежды на положительный ответ поинтересовалась я.
— Нет!
— Неужели после смерти матери Павел Юрьевич ничего не привез из родного дома?
— Что там было брать? — скривилась Алла Викторовна. — Старье? Да и зачем? Она — это она, а мы — это мы, и между нами нет ничего общего!
1919 год. Осень
Сначала Варвара Федоровна услышала, как гулко бухнула входная дверь флигеля, и по комнате разнесся зычный голос:
— Варвара Федоровна! Барышня! Есть кто дома?
Потом раздались быстрые, легкие шаги на лестнице. Это сбегала с верхнего этажа Лили.
— Луша? Что случилось? Чего ты кричишь? — сердитым шепотом спросила она.
— Барыня где?
— Мама лежит.
— Как из города вернулась, так и не поднимается?
Луша пыталась понизить голос, но ей это плохо удавалось, и Варвара Федоровна слышала каждое слово.
— И не кушает ничего, — пожаловалась Лили.
— Ох, горе какое… Только, барышня, мне все одно ее увидеть надо.
Варвара Федоровна через силу поднялась с дивана, на котором лежала, и, зябко кутаясь в пуховый платок, пошла навстречу гостье.
— Варвара Федоровна, беда, — выпалила Луша, едва завидев ее в проеме двери.
— Какая? — спросила Варвара Федоровна.
Спросила просто так, без всякого интереса. Самая страшная для нее беда уже стряслась, и ничего хуже теперь случиться не могло.
— Рябой в деревню явился. Тот, что барина увозил. Сейчас в избе председателя замкома сидит, самогонку глушит. Люты-ы-й! Сказывает, за тобой приехал.
Варваре Федоровне все это было глубоко безразлично. Хотелось остаться одной, укутаться с головой в платок и лежать тихо-тихо. Вот только перед Лушей неловко. Она бежала, беспокоилась…
Чтобы не обижать преданную Лукерью, Варвара Федоровна равнодушно проронила:
— Откуда ты знаешь?
— Так своими ушами слышала! Как сани в председателев двор свернули, так и я туда следом кинулась. Заскочила в избу, будто к хозяйке по делу, а сама-то слушаю, чего они там орут.
Варвара Федоровна видела, как вопросительно Луша смотрела на нее. Понимала, что та ожидает от нее каких-то действий или хотя бы слов. Понимала, но в ответ только махнула рукой.
— Барыня, очнись. Он скоро будет здесь. Уходить тебе надо, — тревожно запричитала Луша.
— Пусть идет. Мне все равно.
— Тебе-то, может, и все равно. А о барышне ты подумала?
Впервые за последние дни Варвара Федоровна вынырнула из вязкого тумана тоски. Словно очнувшись, она с тревогой посмотрела на Лили.
Луша заметила перемену в хозяйке и удовлетворенно крякнула:
— То-то!
Повернувшись к Лили, приказала:
— Иди собирай вещи. Да много не бери. Только носильное да теплое. Зима впереди.
— Я мигом, — крикнула Лили и вихрем унеслась наверх.
Проводив дочь взглядом, Варвара Федоровна тоже заспешила в свою комнату. Подумав немного, вытащила из бюро пачку бумаг и стала быстро их сортировать. Большую часть просто отбросила в сторону, другую безжалостно порвала. Попавшиеся на глаза справки, выписанные Чубаровым, сначала тоже хотела порвать, но потом передумала. Нужно подумать о Лили. С их собственными документами далеко не уйдешь. Идет физическое уничтожение таких, как они. А эти бумажки дают призрачную уверенность, что их не арестуют в первый же день.
Покончив с бумагами, взяла в руки стоящий на ночном столике портрет мужа. Подержала, задумчиво посмотрела на дорогое лицо и осторожно вернула фотографию на прежнее место. Нет, пусть остается здесь. Они с дочерью начинают новую жизнь, и в ней нет места таким вот портретам. Если его случайно увидят у них, ничем хорошим это не кончится. Да и зачем ей фотография, если лицо мужа днем и ночью стоит перед глазами?
Пока Варвара Федоровна возилась с документами, Луша споро укладывала белье и одежду. Роясь в шкафах, она не переставала горестно причитать:
— Сколько раз я тебя, Варвара Федоровна, в дорогу собирала, а никогда даже не мыслила, что до такого дожить смогу. А теперь, вона, из собственного дома бежишь, ровно преступница.