лжна иметь представительную и обязательно запоминающуюся внешность. Такую, чтобы простой обыватель без труда мог узнавать приглянувшегося ему деятеля среди многих других беспрестанно мелькающих на экране телевизора лиц. Степан Степанович же всем своим видом опровергал мое дилетантское суждение. Коренастый, плотно сбитый, с простецким круглым лицом и мягким носом картошечкой, он являлся, как пишут в учебниках литературы, «типичным представителем трудящихся масс». Единственное, что отличало его от многих тысяч российских работяг, так это прекрасно скроенный костюм и ухоженные руки. И еще взгляд. Цепкий, умный, ироничный. Судя по всему, Степан Степанович отлично понимал неуместность этого взгляда на своем простецком лице и потому разумно прятал его под лениво прикрытыми веками.
Когда я пришла, друг и соратник после взаимного обмена дежурными и неизбежными при первом знакомстве фразами с отсутствующим видом устроился в дальнем углу комнаты и, казалось, тут же потерял всякий интерес к происходящему. Время от времени, томясь скукой, я искоса поглядывала на Можейко и всякий раз приходила к выводу, что его мысли витают где-то очень и очень далеко. Однако стоило Алле Викторовне обратиться к нему, как стало ясно, что мое впечатление было глубоко ошибочным.
— Абсолютно права, — тут же откликнулся Можейко. — Сегодня одного сухого изложения программы партии недостаточно. Слишком велик поток информации, ежедневно извергающейся на головы избирателей. Чтобы не потонуть в этой лавине, нужна фишка!
— Вот именно! Фишка! — с энтузиазмом подхватила Алла Викторовна.
Глаза сверкали, щеки разрумянились, и весь ее взволнованный вид говорил о том, что для этой женщины проблемы партии не пустой звук.
«Надо же, как ее зацепило!» — едва успела подумать я, как Алла Викторова развернулась в мою сторону.
— Павел такими вещами заниматься не станет, значит, это наша забота, — объявила она.
Заявление было настолько неожиданным, что я опешила.
— Вы и меня имеете в виду? — не слишком веря в утвердительный ответ, на всякий случай уточнила я.
— Естественно!
«Опа-на! Приехали!» — пронеслось в голове.
Неожиданно для самой себя я развеселилась. Это ж надо! Притащиться черте-куда, потратить уйму времени, терпеливо выслушивая абсолютно ненужные мне россказни, и в конце концов получить такое вот предложение. Нет, это что-то! Всякое в жизни случалось, но никогда еще меня не привлекали к партийному строительству.
Алла Викторовна между тем с увлечением продолжала меня инструктировать:
— Вы должны выяснить, кто был дедом Павла Юрьевича! Раскопать все, что только возможно, о его семье. Свекровь не зря хранила все это! И хотя она выражалась весьма туманно, я уверена, дед Павла был дворянином! Более того, он должен был иметь титул! Не зря же на часах помещен герб! Принадлежность Павла Юрьевича к старинной фамилии с незыблемыми традициями и станет той изюминкой, о которой я толковала.
Я смотрела на стоящую передо мной женщину и медленно закипала. Ну какое мне дело до некого депутата и его избирательных забот? И с чего она вдруг решила, что я стану в это ввязываться?
— Вы что-то путаете. Я совсем другим занимаюсь. Мой хлеб — поиски антиквариата! — заметила я, и оттого, что здорово злилась, голос звучал особенно мягко.
— А теперь займетесь этим, — безапелляционно оборвала меня Алла Викторовна, тут же высокомерно вздернув брови. — В конце концов, я предлагаю вам работу, а в наше время…
Закончить свою мысль Алле Викторовне не довелось. Дверь отворилась, и в комнату быстрым шагом вошел мужчина весьма импозантного вида. Высокий, статный, с правильными чертами лица и очень обаятельной улыбкой. На вид ему с большой натяжкой можно было дать лет шестьдесят, но на деле наверняка было больше. На эту мысль наводили обильная седина на поредевших висках и лучики вокруг глаз, да и сами глаза выдавали в нем человека пожившего, умудренного опытом и немало повидавшего на своем веку. Моложе своих лет он выглядел только благодаря ухоженной внешности, стройной фигуре и хорошему цвету лица.
«Наверняка не пьет, не курит и ведет здоровый образ жизни. И, может быть даже, по утрам бегает вокруг дома», — с легким ехидством подумала я, потому что сама являюсь особой хоть и не пьющей, но сильно курящей и уж точно не склонной вести здоровый образ жизни.
— Аллочка… — начал мужчина прямо с порога и осекся. — Прости, не знал, что у тебя гости.
— Познакомься, это Анна… — Алла Викторовна запнулась. — Извините, милочка, отчество запамятовала.
Насчет забывчивости супруга Павла Юрьевича сказала просто так, ради красного словца. При знакомстве я по привычке назвала только имя, а она моим отчеством не заинтересовалась. Кстати, по этому пункту у меня никаких претензий не было, а вот «милочка» сильно задела. Я почувствовала, что копившееся во мне раздражение вот-вот достигнет критической точки.
— Просто Анна, — буркнула я и крепко сцепила зубыё боясь ляпнуть что-то резкое и совсем не подходящее для ушей народного избранника.
Алла Викторовна почувствовала, что допустила оплошность, и тут же поспешила ее исправить. Лучезарно улыбнувшись, она сладко пропела:
— Просто Анна. Очаровательная женщина и большая умница. — Потом, глядя на мужчину с нескрываемым обожанием, торжественно объявила:
— Мой муж. Павел Юрьевич Ефимов.
Супруг ответил ей мимолетной, но полной тепла улыбкой, мне же, напротив, улыбнулся широко, но как-то формально и уж точно без всякой душевности.
— Рад познакомиться, — склонив голову в старомодном поклоне, с заученной вежливостью произнес он.
— Анна занимается произведениями искусства, — осторожно подбирая слова, отрекомендовала меня Алла Викторовна. При этом она бросила в мою сторону быстрый взгляд, смысл которого я в тот момент не поняла.
Сообщение Аллы Викторовны о том, чем занимается гостья, ее супруга ничуть не заинтересовало. Как минутой раньше не заинтересовала и сама личность этой гостьи. Не скрывая, что все происходящее ему скучно и разговор он поддерживает лишь из вежливости, Ефимов равнодушно проронил:
— В музее служите?
По большому счету, мне было наплевать, как он меня воспринимает, потому что Павел Юрьевич, со своей стороны, тоже не вызывал у меня ни капли любопытства. И в словах его не было ничего обидного, но я уже не справлялась с нахлынувшим на меня недовольством, и оттого мой ответ прозвучал почти враждебно:
— Нет, я вольный стрелок.
— Анна специализируется на антиквариате, — спасая положение, торопливо пояснила Алла Викторовна и снова бросила в мою сторону взгляд. Теперь уже откровенно раздраженный.
Зря она так нервничала, мою резкость ее супруг просто пропустил мимо ушей. Очевидно, по профессиональной привычке. Наверное, ему за его депутатскую карьеру пришлось выслушать немало резкостей, и у него на них уже выработался иммунитет.
— Вот как? Это, наверное, безумно увлекательно. Я в этом, конечно, ничего не понимаю, но мне так кажется, — скороговоркой пробубнил он в ответ, глядя туманным взглядом поверх моей головы.
— Мне тоже, иначе бы давно сменила профессию, — очень холодно отозвалась я, потому что мне эти ритуальные танцы уже порядком надоели, и мечтала я только о том, чтобы этот никому не нужный разговор закончился как можно быстрее.
Похоже, мне удалось добиться своего. Павел Юрьевич мазнул по мне безразличным взглядом и, коротко хохотнув: «Браво, люблю женщин с характером», — окончательно потерял ко мне интерес.
Разобравшись со мной, Ефимов повернулся к жене и с легкой усмешкой спросил:
— У тебя, дорогая, появилось новое хобби? Решила собирать картины? Или это будут милые безделушки? В любом случае, умоляю, не поддавайся на уговоры! Помни, депутатские доходы не так велики, как думают в обществе.
В модуляциях его бархатного голоса при желании можно было легко уловить и снисходительное понимание маленьких слабостей обожаемой женщины, и великодушное их прощение. Многоопытная Алла Викторовна, естественно, уловила и то, и то и, очень довольная, что супруга не разгневало общение со столь невоспитанной особой, как я, кокетливо пообещала:
— Я буду осмотрительна.
— Благодарю, милая. — Павел Юрьевич устало прикрыл глаза веками. — Ты меня успокоила.
Если депутату ответ жены понравился, то меня диалог супругов окончательно вывел из себя. Разворачивающаяся на моих глазах сцена очень напоминала плохой фильм из жизни великосветского общества, а сама я в данном случае выступала в роли болвана. Говорить, что подобные роли мне по душе, — зря слова тратить! Короче, я не сдержалась, выпалила:
— Я не торговка и ничего не продаю! Я здесь совсем с другой целью. Ваша супруга желает доказать, что ваш дед, Павел Юрьевич, являлся дворянином и имел не то графский, не то княжеский титул!
Говоря все это, я и представить не могла, что за этим последует. А между тем мое, в общем-то, невинное высказывание произвело впечатление внезапно разорвавшейся гранаты. Алла Викторовна дернулась, как от удара, и замерла. Можейко очнулся, вышел из полусонного состояния и настороженно уставился на друга детства. Что касается самого Ефимова, так то просто оцепенел. Правда, немая сцена длилась недолго. Не прошло и минуты, как лицо депутата налилось злостью и из загорелого стало пунцовым. Глаза в бешенстве выкатились из орбит, и он, забыв о своей роли персонажа с обложки глянцевого журнала, заорал на жену совсем как самый обыкновенный мужик:
— Это что еще за выдумки?! Ты с ума сошла?! Выкинь эти бредни из головы! Немедленно! Навсегда! Я тебе это уже говорил! Слышишь?! Я приказываю! — Кричал он долго, и, судя по тому, как внезапно смолк, эти вопли отняли все его депутатские силы. Откричавшись, глубоко вздохнул и с ледяным спокойствием заключил:
— А теперь, дамы, должен вас покинуть. Меня ждут дела. Пойдем, Степан.
Можейко с готовностью поднялся и, не говоря ни слова, двинулся к двери. Я уж было решила, что на этом все и закончится, но Павел Юрьевич задержался на выходе и с убийственной яростью процедил: