— Далеко идти времени нет, но рядом с моим домом есть неплохой кафе. «Старый Томас» называется. Если бы вы смогли подъехать…
— Конечно, без проблем. Минут через пятнадцать буду.
— Адрес…
— Я знаю, — ответил он и отключился.
Не успела я положить мобильник, как затрезвонил городской телефон. Конечно же это был Голубкин.
— Ну что там у тебя? Кто звонил? — грозно потребовал он ответа.
Кося глазом в сторону платяного шкафа, я сладким голосом пропела:
— Господин Можейко. Срочно вызывает на встречу. Вот сию минуту собираюсь и еду. Будем обсуждать дело Ефимовых.
Мои старания дать Алексею понять, что на нем свет клином не сошелся, даром не пропали.
— Гони его в шею, — проорал он. — Можейко известный бабник. Ничего общего у тебя с ним быть не может.
— Хорошо, что предупредил. Обязательно учту, — проворковала я и быстренько начала прощаться.
— Ты там поосторожней, когда из квартиры выходишь, — напутствовал меня напоследок Голубкин, и это он говорил уже вполне серьезно.
Беспокойство Алексея мне было понятно. Когда в домашнем сейфе время от времени хранятся ценности на значительную сумму, а в комнате, бывает, ждет своего часа картина немалой стоимости, поневоле будешь осторожной. Неудивительно, что из-за этой и некоторых других особенностей своей работы посторонних я в свой дом не вожу. С клиентами у себя в квартире принципиально не встречаюсь. Со знакомыми, которых у меня великое множество, предпочитаю пересекаться на нейтральной территории. Слесарей, сантехников и прочих подобных граждан на порог не пускаю. Вот и получается, что ходят ко мне лишь близкие друзья. Ну теперь вот еще Ефимовы повадились. Слава богу, хоть Можейко в гости не просится. И тут вдруг сообразив, что назначенное для встречи время уже прошло, я нырнула в джинсы, натянула блузку, накинула на себя пиджак и, вихрем пронесшись по комнатам, выскочила из квартиры.
Влетев в кафе с уже приготовленными фразами извинения, с удивлением обнаружила, что Можейко моим отсутствием совсем не тяготится. Устроившись в одиночестве за дальним столиком, он поглощал гигантскую порцию мороженого и выглядел очень довольным. Завидев меня, Степан Степанович приветственно взмахнул рукой, приглашая присоединиться. А стоило мне подойти, как он улыбнулся и без смущения сообщил:
— Я ужасный сластена. Не представляете, как обрадовался, когда вы назначили встречу именно здесь.
— Почему? — опешила я.
— Легальный повод лишний раз побаловать себя сладким. Я здесь по делу, и, значит, совесть моя чиста. Кстати, присоединяйтесь. Мороженое здесь отличнейшее.
— Нет, спасибо. Я ненадолго.
— Понимаю, — кивнул Можейко, с сожалением отодвигая в сторону вазочку с недоеденным мороженым. — Я свалился вам на голову без предупреждения. Простите, но так уж получилось. Был тут неподалеку и решил по дороге завернуть. Нужно поговорить.
Господин Можейко оказался человеком деловым, тратить время попусту не стал и сразу приступил к главному:
— Вчера мы с Аллой обсудили трудности, с которыми вы столкнулись в ходе порученного расследования. Я ее еще раньше предупреждал, что одних ваших усилий будет недостаточно, но она мне тогда не поверила.
— Мне действительно бывает нужна консультация специалиста. Дело двигалось бы значительно быстрее, будь у меня развязаны руки. К сожалению, Алла Викторовна категорически возражает.
— Ее можно понять, — скорбно поник головой Можейко. — Она боится огласки. Павел — человек публичный, весь на виду, а тут выборы не за горами. Любой неосторожный шаг может привести к скандалу. А неприятностей нам и так хватает. Максим, сын Ефимовых, последнее время доставляет массу хлопот.
— Я его видела. Столкнулась в доме Ефимовых.
— И он конечно же был пьян, — удрученно качнул головой Можейко.
— Да, было дело.
— Жаль! А какой был парень совсем недавно! С отличием окончил МГУ, поступил в аспирантуру. Профессора нахвалиться не могли, сулили блестящее научное будущее... а Максим вдруг как с цепи сорвался. То в одну историю влипнет, то в другую. Недавно учинил драку в баре, попал в милицию. Как я ни пытался замять эту некрасивую историю, журналисты все равно разнюхали, и информация попала в газеты. Павлу это не на пользу. Он, лидер, должен быть кристально чист. И так среди руководства партии наблюдается недовольство. Боятся, что избирателям подобные эксцессы могут не понравиться. Подумают; если человек не способен справиться с собственным сыном, как же он может браться решать судьбу страны... Ситуация складывается не слишком хорошая.
— Мне трудно об этом судить, я не интересуюсь политикой...
Можейко сдержанно кивнул:
— Помню. И говорю все это лишь для того, чтобы было ясно, что опасения Аллы имеют под собой реальную почву.
Я пожала плечами:
— Проблему это не снимает.
Степан Степанович энергично рубанул воздух рукой:
— Это слишком важное дело...
— Павел Юрьевич думает иначе, — не сдержавшись, перебила его я. — Он категорически против данного расследования.
— Знаю, — кивнул Можейко, — но это потому, что он идеалист.
— А вы? Нет? — я усмехнулась.
— Конечно нет! — вполне искренне воскликнул Степан Степанович. — Идеалистам в политике делать нечего. Это весьма и весьма грязное дело.
— А как же Павел Юрьевич? Идеалист — и в то же время глава партии? Не стыкуется, знаете ли!
— Паша свое место занимает по праву, — нахмурился Можейко, явно недовольный моей непочтительностью к своему другу. Уперев тяжелый взгляд мне в переносицу, он отчеканил: — Павел — необычайная умница, в его голове рождаются блестящие идеи. Мало кто из ныне существующих политиков способен стать с ним в один ряд.
Я смотрела на него с веселым интересом. Его раздражение меня ни капли не задело, а вот необычайная горячность позабавила. Степан Степанович уловил в моем взгляде насмешку и криво усмехнулся:
— К сожалению, блестящие идеи не могут существовать без солидной материальной базы. Ну сами понимаете... Деньги, спонсоры, раздача постов... Это все не для Паши...
— Для этого у него есть вы! — хмыкнула я.
— Точно! Я грязи не боюсь и легко со всем этим справляюсь.
— Выступаете в роли Плохиша? — съязвила я.
— Друга Павла, — очень серьезно поправил меня Можейко. — Я беру все это на себя потому, что иначе Паша не сможет работать.
— Жертвуете собой, — снова не удержалась я от шпильки. Мое замечание Степана Степановича развеселило.
— Совсем нет! — от души расхохотался он. — Мне моя работа нравится.
— Чем?
— Возможностью принимать решения. Я не такой головастый, как Паша, и ничего толкового придумать не смогу, как бы ни пыжился. А вот в работе с людьми мне равных нет! Я ведь человек очень конкретный. Поставь мне задачу, и я ее выполню! Причем, чем она сложнее, тем большее удовольствие я от нее получаю. Можно сказать, благодаря Паше я нашел себя. Но если б даже эта работа мне не нравилась, я все равно бы ею занимался. Ради Павла! Ему одному такого дела не поднять.
— Значит, все-таки жертвуете.
Степан Степанович кинул на меня короткий взгляд, отвел глаза в сторону и задумчиво протянул:
— Назовите это иначе. Это не жертва, дружба. Ради нее можно и не такое сделать. Заметьте, имею в виду настоящую дружбу, а не ту, о которой кричат на каждом углу.
Пока я молчала, переваривая услышанное, Степан Степанович деловито заявил:
— Все это лирика, а нас ждут практические дела. И здесь не должно быть проблем. А если они все же возникли, нужно срочно их ликвидировать. К счастью, это в наших силах. В общем, я убедил Аллу быть более гибкой и разрешить вам при необходимости прибегать к помощи специалистов.
Такого подарка от него я не ожидала.
— Спасибо! — выпалила я, искренне обрадованная.
Можейко строго погрозил мне пальцем:
— Но, разумеется, с соблюдением крайней осторожности. Никто ни о чем не должен догадываться.
— Я буду осмотрительна. Обещаю!
— Тогда у меня все. Позвольте откланяться. Да, вот еще что! Послезавтра мы едем в Вуславль. Нас ждет архив. Я уже обо всем договорился.
Едва расставшись с Можейко, я тут же развила бурную деятельность. Раз уж мне развязали руки, глупо было бы этим не воспользоваться. Заскочив домой, я в спешке переоделась, схватила ключи от машины и понеслась на стоянку. Ехать, естественно, намеревалась к Дарье. Даша была моей самой близкой подругой и неоценимым помощником. Она работала в очень солидном научно-исследовательском институте, созданном еще в стабильные советские времена. Первоначально он задумывался как учреждение, занимающееся исключительно научным изучением произведений искусства, но постепенно поле его деятельности расширилось. К помощи физических и химических лабораторий института стали прибегать реставрационные мастерские музеев, у которых постоянно возникает нужда провести то микроанализ красочных пигментов для установления подлинности картины, то рентгеноскопию полотна, «подозреваемого» в более позднем дописывании. Занимаясь оказанием технической помощи музеям, институт постепенно оброс собственными мастерскими и превратился в научно-реставрационный комплекс, в котором можно и пришедшее в плачевное состояние произведение искусства восстановить, и любое исследование провести. Заведующей одной из таких лабораторией и являлась Дарья. В тех случаях, когда мне в руки попадало произведение искусства, подлинность происхождения которого вызывала сомнение, я обращалась к ней за помощью. Даша проводила необходимые исследования и выносила вердикт, которому я верила безоговорочно. Дарья была специалистом высокого класса.
Подругу мое появление не взволновало. С головой уйдя в изучение разложенного на столе куска ткани, ни на что другое реагировать она была просто не способна.
— Садись, скоро закончу. — Не поднимая глаз, Дарья махнула рукой в сторону ближайшего стула.
Я покорно опустилась на краешек, но усидеть не смогла. Распиравшее меня нетерпение не давало покоя, и в следующее мгновение я снова вскочила на ноги. Сделав круг по комнате, пристроилась за спиной подруги и заглянула ей через плечо.