— Не нужно Глафиру! — жалобно пискнула я.
— Еще как нужно! Она за тобой присмотрит, и я смогу спокойно уехать. Вот только загляну домой, побреюсь и сразу назад, в Испанию. А ты выкинь из головы свою затею с Ефимовыми, иначе я снова прилечу и тогда уже разберусь со всеми вами по-своему!
Оттого, что он вот так легко мог оставить меня, беспомощную и больную, на растерзание Глафире, сердце болезненно сжалось. Я даже стала подумывать о том, чтобы тихонько всплакнуть, но тут вдруг меня словно кольнуло.
— Леш, а меня ограбили?
— Понятия не имею... А что у тебя с собой было?
— Только сумка. Она пропала?
— Сейчас спрошу. Даша!
На крик в дверях моментально материализовалась Дарья.
— Чего кричишь, Алексей Антонович?
— Сумка ее на месте?
— Да. В прихожей на столике лежит.
— Даша, дай мне ее, пожалуйста, — жалобно попросила я.
Стоило Дарье протянуть мне сумку, как я перевернула ее кверху дном и без церемоний вытряхнула все содержимое прямо на одеяло. Многочисленные мелочи покатились во все стороны, образовав тем не менее довольно внушительную кучку. Я принялась лихорадочно ее разгребать, ища нужные мне вещи. Часы и запонки нашлись сразу, а вот кольца не было. Жалобно всхлипнув, я по новой перебрала каждую вещицу и в конце концов все-таки нашла злополучное кольцо в складках покрывала. Закатилось, будь оно неладно.
Голубкин, с интересом следивший за моими манипуляциями, спросил:
— Все на месте?
Я с облегченным вздохом ответила:
— Кажется, да. Главное, реликвии Ефимовых целы, а остальное все чепуха.
— Слушай, а зачем ты все это с собой таскаешь? — с любопытством поинтересовался Голубкин, кивая на разбросанное по покрывалу барахло.
— Как зачем? — искренне возмутилась я. — Это все нужно!
— Неужели? Вот в этой коробке, к примеру, что?
— Косметика.
— Зачем она тебе на улице? Ты же выходишь из дома уже накрашенная!
— А освежить лицо?
— А в этом футляре что? — не отставал настырный Голубкин.
— Маникюрный набор.
— Зачем он тебе, к примеру, за рулем?
— А вдруг ноготь сломаю? Так и ходить неряхой?
— А эта железка зачем?
Теряя последние капли терпения, я сердито выпалила:
— Это не железка, а шпилька для волос. Она осталась с тех пор, как у меня были длинные волосы. Помнишь?
— Отлично помню, это было несколько лет назад. Теперь у тебя стрижка, зачем же тогда эта штука лежит в твоей сумке?
— Ею очень удобно открывать замки. Случается, нужно. И вообще, чего ты привязался? Пойми, тут нет ничего случайного. Каждая вещь может пригодиться, — сказала я и осеклась.
— Что с тобой? — тревожно встрепенулась Дарья, глядя, как постепенно бледнеет мое лицо.
— Там фотография должна быть...
Дарья кинула взгляд на одеяло и уверенно сообщила:
— Нет здесь ничего.
— Ее украли, — горестно всхлипнула я.
— Что за фотография? — тут же вмешался Голубкин.
— Натальи Денисовой-Долиной. Мне ее на время дали, а я только сейчас про нее вспомнила. Ефимовские вещи искала, а про нее совсем забыла...
— Может, у тебя еще что пропало, а ты не заметила?
Я печально качнула головой:
— Все остальное на месте.
— Странный грабитель тебе попался. У тебя на руке кольцо с бриллиантом, дорогие часы, в кармане мобильник, деньги, а он забирает только фотографию, — задумчиво сказал Голубкин.
У меня оказалось сотрясение мозга. Легкое. Мной почти неощутимое. Однако приглашенное по требованию Голубкина медицинское светило упрямо настаивало на постельном режиме и абсолютном покое. Дарья и Голубкин это мнение поддерживали с небывалым единодушием, несмотря на то что одна находилась в Москве, а другой вояжировал по далекой Испании, Я, единственная из всей компании, была против, но меня никто не слушал. Чувствовала я себя, если не принимать во внимание головных болей и легких головокружений, вполне сносно и из-за таких пустяков откладывать на неопределенное время все дела считала непростительной глупостью. Будь я одна, уже дня через два стояла бы на ногах и напрочь забыла бы о всех болячках. К сожалению, рядом находилась Дарья и, что еще хуже, приставленная Голубкиным Глафира, которую он мне все же всучил в качестве сиделки и помощницы по дому. К счастью, только на время. Помощницей Глафира оказалась отличной, но вся беда заключалась в том, что она была чрезвычайно добросовестна и с маниакальной точностью выполняла все изуверские инструкции своего хозяина. Мало того что домоправительница не выпускала меня из квартиры, не позволяла читать и безжалостной рукой на вечные времена вырубила телевизор, так она еще полностью лишила меня связи с внешним миром. Мобильники прошлепала еще в первый день своего пребывания в постели. Его у меня, воспользовавшись немощью, самолично отобрал Голубкин. Признав, что для поражения имелись объективные причины, я смирилась и притихла. Любимый принял мое смирение за покорность, я же просто дожидалась его отъезда. Рассчитывала, что после исчезновения Голубкина из моей жизни обрету свободу и возможность безнаказанно пользоваться городским телефоном. И вот тут я здорово пролетела, потому что аппарат взяла под контроль новоявленная домоправительница. Всякого звонившего Глафира подробно расспрашивала о причинах звонка, терпеливо выслушивала даже самые длинные тирады и уже после этого категорично объявляла, что хозяйка болеет и к телефону подойти не может. Жизнь наполнилась беспросветной тоской. С утра еще было ничего, терпимо, а к вечеру она превращалась в пытку. Изнывая от безделья, я уже утром ждала вечера, чтобы принять снотворное и поскорее заснуть.
Унылые дни медленно тянулись один за другим, не отличаясь даже погодой. За окном, к которому мне также подходить запрещалось, стояли жаркие солнечные дни.
Вечерами, сразу после работы, приезжала Дарья, но ее визиты меня, к сожалению, больше не радовали. Бывшая подруга перекинулась на сторону врага и полностью разделяла политику, проводимую кликой Голубкина. Хуже того, она подружилась с моей мучительницей, и все только потому, что та оказалась прекрасной поварихой. Я молчала, терпела и готовилась к реваншу. Когда наконец план был готов, я объявила голодовку. Бессрочную. Поначалу тиранки не восприняли мое заявление всерьез, но, когда я за целый день не взяла в рот ни крошки, заволновались. На второй день нервы у них сдали и они пошли на переговоры. Тут я и объявила им свой ультиматум: или позволение читать, или моя голодная смерть. Прошел не один час, прежде чем мне удалось выклянчить себе послабление. После долгих и выматывающих торгов разрешение читать мне все-таки дали. Но только в постели и только два часа в день.
Уже на следующее утро я потребовала выполнения вчерашних договоренностей. Глафира, наивная женщина, думала, что дело обойдется уже имеющимися в доме книгами, но я их в руки брать категорически отказалась. Сурово нахмурившись, объявила, что раз уж я отвоевала себе право на развлечение, то вовсе не собираюсь перечитывать старье. Как ни сопротивлялась эта упрямица, но в конце концов ей все-таки пришлось отправиться в книжный магазин. В отместку за все свои мучения я заказала добыть мне литературу о масонах. Тема пришла на ум случайно, только потому, что накануне я от нечего делать вспоминала тот запон, что видела в лаборатории у Дарьи, однако ценности моей идеи это нисколько не преуменьшало. Литература была специфическая, и я очень надеялась, что голубкинская наймитка потратит немало времени, разыскивая ее.
Стоило моей тиранке выйти за дверь, как я бросилась к телефону. Первым делом позвонила Ирине Ильиничне.
Разговор предстоял не слишком приятный, но я должна была поставить ее в известность, что фотографии Лили у меня больше нет. Я держала трубку не меньше минуты, но в квартире Гаршиной к аппарату так никто и не подошел.
Следующий звонок был Алле Викторовне, и тут мне повезло больше. Она оказалась дома, но стоило мне назваться, как сразу же на мою голову посыпались упреки:
— Анна, разве так поступают? Куда вы пропали? Ни одного звонка за все время! А вы мне нужны, у нас тут сплошные неприятности!
— У меня тоже.
Сообщение Ефимову слегка озадачило, и она недоверчиво спросила:
— Вот как? Так вы и вправду больны?
— Вправду.
— Надо же... Дело в том, что я тут на днях вам звонила, но ваша прислуга... Кстати, имейте в виду, она ужасная хамка. Абсолютно не понимает, как и с кем нужно говорить. Я назвалась и попросила передать, что вам следует как можно быстрее приехать к нам. Но эта женщина нагло заявила, что вы никуда не поедете, потому что плохо себя чувствуете. Должна сказать, звучало очень вызывающе.
— Она такая, но сказала правду. Я действительно чувствую себя неважно и никуда не выхожу. У меня сотрясение мозга.
— У вас? Откуда?!
— По голове стукнули, — мрачно призналась я.
— Кто?
— Понятия не имею! Он не захотел представиться.
Я считала, что объяснила все достаточно ясно, но Алла Викторовна не унималась:
— И вы его не разглядели?
— Нет! Специально подошел сзади — так, чтобы я его не видела, — раздраженно фыркнула я.
— И никаких догадок? — продолжала нудить Алла Викторовна.
— О чем я могу догадываться, если никого не видела?
— Ну да... Конечно. И зачем он это сделал?
Если предыдущие вопросы я еще могла понять, то этот поставил меня в тупик. Она что, давно по улицам не ходила, не знает, зачем людей по голове бьют?
— Это было ограбление, — терпеливо объяснила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос не сильно дрожал от ярости.
— У вас что-то пропало?
— К сожалению, да! Фотография Натали Денисовой-Долиной.
— Ужас! — ахнула она.
— Именно.
— Какая неприятность! — простонала Алла Викторовна. — Ну надо же! Все одно к одному! У нас опять проблемы с Максом, совсем от рук отбился. Диссертацию забросил, целыми днями где-то шляется, неожиданно исчезает, так же неожиданно возвращается... А спросишь — в ответ только грубит. И с Гаршиной мы не встретились...