— Кто этот Рязанцев?
— Автор данного труда. Так вот, он утверждает, что это все огульные обвинения. Интересы ордена лежат в совсем иной плоскости. Масонов не занимает обыденная жизнь, на первое место они ставят духовные ценности. А главной их целью является стремление помочь людям жить по-братски. Недаром их лозунг «Свобода, равенство, братство».
— Церковь занимается тем же, но масонство она осуждает!
— Осуждает, — согласилась я, — но, как считает Рязанцев, совершенно необоснованно. Масонство не является ее врагом, поскольку в его основе лежит вера в Бога. Просто у них он зовется иначе — Великий Архитектор Вселенной. По понятиям масонов, Великий Архитектор сотворил окружающий нас мир по четко задуманному плану и оставил человечество в покое. Теперь он больше не вмешивается в наши дела и лишь наблюдает со стороны. Получив в свое распоряжение поля, леса, горы и моря, люди сами должны выбирать себе пути, по которым будут двигаться. В идеале мы должны построить справедливое общество, но... это напрямую связано с нашим нравственным самосовершенствованием, а мы пока к нему не стремимся.
— На мой взгляд, церковь не может принять подобную трактовку своих постулатов, — заметила Дарья.
— Она и не принимает. Несмотря на то что масоны уважают церковные святыни, сама церковь относится к масонам отрицательно. Смягчить этого неприятия не может даже тот факт, что одним из трех великих светочей, всегда присутствующих во время орденских работ, является книга Святого Писания.
— Ты сказала трех светочей. А под двумя другими что подразумевается?
— Наугольник и циркуль как напоминание о строительной профессии.
— Ну это здорово смахивает на сектантство... Нет, с таким подходом масоны, что бы они ни говорили о своей лояльности, всегда будут вызывать у церкви подозрения. Ладно, тут все более-менее понятно, но светская власть... Она ведь тоже воспринимает орден с определенной опаской. Тут в чем дело? Видит в нем скрытую угрозу?
— Очевидно. Хотя господин Рязанцев и утверждает, что причин для этого нет. Масонами особо культивируется уважение к законной власти. По его словам, они в принципе не приемлют насильственных революций. Говоря современным языком, масоны предпочитают не враждовать, а договариваться. Сотрудничество считается невозможным лишь с убийцами, что вполне понятно — ведь в этом случае идеалы масонства становятся лишенными смысла.
Дарья скептически хмыкнула:
— Это все теоретические выкладки. А реальность? Например, революция семнадцатого года в России? Согласись, убеждения — это одно, а полное разорение привычных основ бытия — совсем другое.
— Теория не выдержала испытания практикой, — вздохнула я. — Революция и последовавшая за ней Гражданская война привели к расколу среди российских масонов. Часть из них бежала из страны, оставив ее на произвол судьбы. Часть примкнула к белому движению...
— Советскую власть не поддержал никто?
— Ну почему же? Были и такие.
Глава 16
Утром — еще и десяти не было — раздался звонок в дверь. Для гостей рановато, да и не ждала я никого, а потому сильно удивилась. Опустив на колени книгу Рязанцева, за чтение которой уселась, едва успев покончить с завтраком, я прислушалась к тому, что происходит в прихожей. Сначала раздались шаги Глафиры, потом до меня донеслось клацанье открываемой двери и наконец звуки приглушенных голосов.
«Может, Даша что-то забыла и вернулась?» — промелькнуло в голове, но тут в комнату вошла Глафира и нерешительно остановилась у порога. Нерешительность — черта характера моей домоправительнице совершенно несвойственная, а уж неуверенность на лице и вовсе дело непривычное. Слегка кося глазами в сторону, чтобы не встречаться со мной взглядом, Глафира с запинкой сообщила, что ко мне пришел гость.
— Гость?!
Изумленная, я опустила увесистый том на колени и в немой растерянности уставилась на непохожую на саму себя домоправительницу.
— Очень приличный господин! — зачастила Глафира, старательно избегая глядеть в мою сторону. — Звонил на неделе несколько раз, теперь вот пришел засвидетельствовать почтение.
— Кто пришел? — спросила я, заинтригованная даже не столько самим нежданным визитом, сколько тем, что Глафира по доброй воле пустила постороннего в квартиру.
— Я, Анночка! Я! — раздался жизнерадостный голос, и за спиной Глафиры возникла приземистая полная фигура Щетинина.
Приобняв Глафиру за плечи, знаток геральдики бочком протиснулся мимо нее в проем двери и застыл, сияя улыбкой. Щетинина я знала давно и всегда подозревала, что он любит пофрантить, но таким шикарно одетым не видела никогда. Серый, отлично скроенный костюм сидел на нем как влитой, не только удачно скрадывая круглый животик, но даже намекая на некоторую стройность фигуры. Голубая рубашка необычайно шла к широкому загорелому лицу, а кокетливая синяя бабочка, уютно устроившаяся под двойным подбородком, являлась удачным завершающим штрихом всего этого великолепия. Задорно тряхнув букетом из лилий, Щетинин с беззаботной непосредственностью сообщил:
— Знаю, не ждали! И визит не ко времени! Все понимаю, но удержаться не мог.
Развернувшись всем корпусом в сторону Глафиры, Щетинин взял ее руку и с чувством прижал к собственной необъятной груди. Домоправительница моментально залилась пунцовым цветом. Щетинин заметил ее смущение, довольно хохотнул и церемонно приложился к руке не знавшей, куда деться от неловкости, Глафиры.
— Ваша милейшая помощница говорила мне по телефону, что вы больны, — невозмутимо признался он. — Но когда я услышал это в третий раз, то понял, что вас нужно срочно спасать. Мыслимое ли дело, молодая женщина лежит в одиночестве и чахнет без дружеского участия. Ей нужна поддержка, решил я, собрался и вот приехал. Надеюсь, не выгоните?
— Как можно, Михаил Яковлевич? — запротестовала я. — Я вам очень рада. Проходите, присаживайтесь.
— Сейчас чай принесу, — невнятно пробормотала Глафира и опрометью вылетела из комнаты.
Михаил Яковлевич проводил ее взглядом завзятого сердцееда, хмыкнул и только потом подошел ко мне вручить букет.
— Спасибо. Должна сказать, выглядите вы просто потрясающе, — с самым серьезным лицом проговорила я, на самом деле еле удерживаясь от смеха.
— Я старался, — важно произнес Щетинин, аккуратно устраиваясь в кресле против меня.
Усевшись так, чтобы ненароком не помять костюм, он посмотрел на меня и голосом доброго доктора Айболита поинтересовался:
— Ну так что с вами, голубушка, стряслось?
— По голове получила. Причем в собственном дворе.
Ответ поверг Щетинина в шок.
— Кошмар! Что за нравы? — ужаснулся Щетинин, бессильно откидываясь на спинку кресла. — Ударить по голове молодую красивую женщину. Полная деградация! Они что, не могли кого постарше найти?
— Михаил Яковлевич, опомнитесь. Что вы такое говорите? Если постарше, значит, не жалко?
Щетинин на секунду задумался, потом решительно тряхнул своими необъятными подбородками и рассудительно ответил:
— В принципе и это плохо, но если уж иначе нельзя, то лучше выбрать кого постарше. Например, старика вроде меня. Не так жалко.
— Вы — циник! Жалко всех, — сердито запротестовала я, но на Щетинина эти возражения впечатления не произвели.
Равнодушно пропустив мимо ушей мои слова, он деловито поинтересовался:
— Что пропало?
— Из материальных ценностей ничего, но я жалею о фотографии. Мне ее дала ваша знакомая. Гаршина.
— О, Ирина Ильинична! — Щетинин закатил в восторге глаза. — Потрясающая женщина. Сколько лет ее знаю и никак не могу к ней привыкнуть. Всегда полный сюрприз.
Я со Щетининым была полностью согласна, и именно потому меня так волновал предстоящий разговор с Ириной Ильиничной.
— Теперь придется перед ней оправдываться, — уныло пробормотала я.
— Что за фотография? Важная?
— Ее родственницы, Натали Денисовой-Долиной.
— Ага, расследование продолжается, — с довольным видом хмыкнул Щетинин.
— Теперь уже нет... Я получила по голове и безвылазно сижу дома, фото похищено, и в дополнение ко всем неприятностям предстоит объяснение с Гаршиной.
— Пустяки, она поймет, — пренебрежительно отмахнулся мой легкомысленный гость. — Вещи для Ирины Ильиничны никогда не имели значения. Однажды потеряв все, она стала выше этого.
— Хорошо бы, — вздохнула я, совершенно не веря в благополучное завершение истории.
Щетинин наклонился вперед и покровительственно похлопал меня по колену:
— Не берите в голову и поправляйтесь. Все образуется, вот посмотрите.
Решив на этом, что сочувствия высказано достаточно и тема фотографии полностью исчерпана, Михаил Яковлевич уже совсем другим тоном спросил:
— Чем глаза портите?
Я подняла книгу с колен и молча показала ему переплет.
— Рязанцев? Анатолий Гаврилович? — с детской непосредственностью восхитился Щетинин.
— Вы его знаете?
— Конечно! Иногда он обращается ко мне за консультацией.
— По вопросам масонства?
Щетинин моментально надулся и подозрительно покосился на меня.
— Шутить изволите?
— Нет, что вы! Просто вы так выразились...
— Эта не моя проблема, и меня она не интересует, — сердито буркнул он. — Масонами никогда не занимался. А консультирую я Рязанцева исключительно по своей прямой специальности. Он, знаете ли, коллекционер.
— И что собирает?
Щетинин скроил елейную физиономию и ласково осведомился:
— Вы, Анночка, сегодня не в духе и потому злите меня? Или это от того удара по голове задаете глупые вопросы? Прекрасно же знаете, что о делах своих клиентов говорить нельзя.
Щетинин был совершенно прав, отчитав меня. Клиент для нашего брата является той священной коровой, которую нужно холить и лелеять и в дела которой посвящать посторонних ни в коем случае не следует.
— Простите, Михаил Яковлевич. Само собой сорвалось, — искренне взмолилась я.
Щетинин посмотрел на меня с подозрительностью, подвоха не уловил и моментально оттаял: