себя не представлял. Небольшой по размеру, в половину тетрадного листа. Плоский и очень легкий. Создавалось впечатление, что внутри находятся некие документы, завернутые в обрывок пожелтевшей газеты. Пристроив сверток на коленях, я осторожно развязала узел стягивающей его ленточки. Как я и предполагала, это действительно оказались бумаги. Несколько листков, исписанных четким бисерным почерком.
«Дорогая Нина!
Из Москвы на два дня приехала Лили. Рассказывает, что ей удалось вас разыскать. После нескольких лет неизвестности удивительно узнать, что ты с дочерью продолжаешь жить на той же улице и в той же квартире, что и раньше. Согласись, за это время так все переменилось, что найти вас на прежнем месте кажется невероятным чудом. Милая Нина! Лили сказала мне о гибели Олега. Как все печально! Ты потеряла Олега, а я своего горячо любимого Андрея. За что? Мы не сделали им ничего дурного, а они забрали у нас самое дорогое, что мы имели! Поверишь ли, я постоянно размышляю над этим, а ответа не нахожу. Одно знаю твердо: все хорошее осталось в прошлом, впереди ничего уже не ждет. Ради чего тогда жить? Я знаю, что ты ответишь: ради детей. И ты конечно же права. Лили единственное, что держит меня на этой земле. Если бы не она, давно бы руки на себя наложила.
Нина, не подумай, что я жалуюсь. Я полна смирения. Если так сложилась судьба, значит, мы это заслужили и должны терпеть. О себе писать не стану. Нечего. Поцелуй за меня Ирочку. Варвара».
«Милая Нина!
Посылаю тебе с Лили маленькую записочку. Просто чтобы обозначиться, что я еще жива. Писать особо нечего. У меня все без изменений, и это уже хорошо. В нашей жизни уже случилось достаточно изменений, и ничего доброго они не принесли, а так — все нормально. Меня никто не беспокоит. Живу тихо и даже умудряюсь зарабатывать себе на жизнь. Шью дамские нижние сорочки, а моя хозяйка продает их на рынке. Как все-таки много хороших людей вокруг! Вот, например, моя квартирная хозяйка. Совсем не знает меня, а приютила и терпит. Или вот еще пример. После отъезда Лили меня разыскала дочь Сидельникова. Ты, конечно, знаешь, о ком я говорю. Признаюсь, встретила я ее не слишком приветливо, но потом стало жаль девочку. Она ни в чем не виновата, и живется ей не просто. Сидельников ведет себя в семье, как настоящий тиран. Сильно пьет, бьет жену и обижает дочь. Сейчас, слава Богу, уехал на другое место службы. И вот парадокс! Им с матерью живется не сладко, приходится немало терпеть от этого изверга, а девочка характером совсем не похожа на отца. Такая милая и опекает меня, как может. Моя же собственная дочь... Вот не хотела писать, а не удержалась. И все потому, что расстроена разговором с Лили. Вчера она приехала и застала у меня Ксюшу (это дочь Сидельникова). Не разобравшись, накинулась на меня с упреками, а бедную девочку просто вытолкала вон. И никакие доводы на нее не действовали. Лили так изменилась. Ты ведь помнишь ее? Была такая нежная, деликатная, а теперь стала непримиримой до жестокости... Меня это пугает. Она не верит ни словам, ни поступкам. А Ксюша между тем доказала свое расположение к нам. Она ведь рискует навлечь на себя гнев отца...»
В этом месте буквы расплылись, будто от капнувших слез или воды, и часть слов стала совершенно нечитаемой. Удалось разобрать только обрывок фразы: «...в нашем положении это просто бесценный подарок...» Оставив бесплодные попытки, я пропустила это предложение и двинулась дальше.
«...надеется таким образом обеспечить нам безопасность. Бедный, наивный ребенок, не понимает, что для таких, как мы, в этой стране не существует никаких гарантий. Мы тут лишние.
Ну вот! Собиралась написать несколько строк, а вышло целое послание. Надеюсь, ты меня корить не станешь. Это потому, что никому другому рассказать не могу, а выговориться хочется. Трудно все держать в себе.
Целую, Варвара».
«Здравствуй, Нина!
Извини, что так долго не давала о себе знать. Жизнь идет своим чередом, а писать нечего. Один день похож на другой, и хорошо, когда он уже прожит. Ближе желанный конец. Чувствую себя неплохо, даже выхожу во двор подышать воздухом. Это теперь мое единственное развлечение. Стою у ворот, смотрю по сторонам и размышляю. Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? А ведь это символично, что после всего случившегося я оказалась именно здесь. Наверное, это теперь и есть мое законное место. Справа город и где-то там, за ним, в голубой дымке стоит Марьинка. Это мое счастливое прошлое. Там протекли мои самые лучшие годы. Прямо передо мной холмы и дорога. По ней меня и понесут в последний путь. Вон туда, на то кладбище, что я вижу вдалеке. Там меня и похоронят. Забавно, да? Справа прошлое, слева будущее, а я посредине...
Письмо вышло грустное, но ты, Нина, обо мне не печалься. Все не так плохо. Это настроение у меня такое... немного унылое. Да, чуть не забыла! Поздравляю всех с Новым годом! Счастья вам, мои дорогие. Пусть этот год будет счастливее прошедшего. Варвара».
«Здравствуй, Нина!
Лили обещала по возвращении в Москву навестить вас с Ириной, и я пользуюсь случаем передать весточку. У меня все по-прежнему. Живу все так же и там же. Теперь, когда Лили уехала, не имеет смысла что-либо менять в своей жизни. Она уже на излете, и я просто доживаю отпущенные мне дни. На улицу не выхожу, ноги не держат. Даст Бог, к следующей весне поправлюсь. Не думай, не о себе беспокоюсь. Моя жизнь кончилась со смертью Андрея. О Лили пекусь. Не хочу слечь и стать ей обузой.
Нежно целую тебя и Ирину. Варвара».
Я опустила последний листок на колени и задумалась. Это были письма Варвары Федоровны, жены Денисова-Долина, к матери Ирины Ильиничны Гаршиной. Очень грустные письма и, к сожалению, для меня совершенно бесполезные. О Лили в них упоминалось вскользь и ничего нового к тому, что я уже знала, не добавляло. Аккуратно собрав листки в стопку, я уже намеревалась снова завернуть их в газету, как мое внимание привлекла подчеркнутая газетная строка со знакомой фамилией. Сидельников! Отложив письма Варвары Федоровны на соседнее сиденье, я осторожно расправила хрупкую газету на коленях. Это была «Правда» за август 1936 года.
Статья называлась «Волки в овечьей шкуре» и была написана в обычном для того времени трескучем стиле. «Органами НКВД раскрыта банда предателей в количестве пяти человек. Сидельников 3. И., КозловА. П., Афанасьев К. У., Чубаров С. В., Боков Ф. Д., являясь сотрудниками НКВД, а на самом деле грязным антисоветским элементом, затесались в ряды честных чекистов и много лет делали свое черное дело, занимаясь злостным вредительством. Сколотив враждебно настроенную антисоветскую группировку, возглавляемую ренегатом Сидельниковым. И они всеми доступными им способами вредили нашей родной советской власти, повсеместно распространяя провокационные слухи о ее скорой гибели и проводя среди населения антисоветскую агитацию, направленную на дискредитацию мероприятий партии и правительства. Благодаря бдительности сотрудников НКВД группка грязных предателей, подручных продажного немецкого империализма, понесла неизбежное и заслуженное наказание. Проклятых гадов раздавили, как бешеных псов. Решением суда все пятеро были наказаны по всей строгости советского закона: приговорены к ВМН — расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».
Глава 18
Убийство Гаршиной так потрясло меня, что мне требовалось выговориться. Возвращаться домой смысла не имело, там хозяйничала Глафира, с которой беседа по душам исключалась напрочь. В тех случаях, когда у людей нет семьи, они обычно едут за сочувствием к друзьям, но у меня, при огромном количестве знакомых, близких друзей до чрезвычайности мало. Если быть точно, так всего двое. Голубкин и Даша. Раньше был еще Герасим, но после истории с картиной «Христос в терновом венце» наши с ним пути разошлись. От Голубкина проку на тот момент было мало, он в своей Испании был недосягаем. Значит, никого, кроме Дарьи, не оставалось.
— Ты откуда? — грозно нахмурилась подруга, увидев меня на пороге своей каморки, которую она гордо именовала кабинетом.
— По делам ездила и вот решила к тебе завернуть, — пробормотала я и рухнула на ближайший стул.
Мое поведение подруга сочла вызывающим и с присущей ей прямотой не стала свое возмущение скрывать.
— По каким еще делам? Какие могут быть дела, если тебя по голове долбанули? — во всю мощь своей глотки заорала она.
— Перестань кричать. Тебя в коридоре слышно, — горестно скривилась я. — Подумаешь, ссадина. Заживет! Тут дела пострашнее творятся.
Дарья побледнела и тяжело опустилась на соседний со мной стул. Тот возмущенно заскрипел под ее тяжестью, грозя в следующий раз просто развалиться на части, но в этот раз все же выстоял.
— Что случилось? — почему-то шепотом спросила Даша.
— Гаршину убили.
— Кого?!
— Ну ту женщину, что дала мне фотографию Лили. Дарья громко перевела дух.
— Ты чуть до инфаркта меня не довела. Разве так можно? — с укором спросила она. — Я уже черт знает что успела напридумывать! Решила, с тобой опять какая-то беда стряслась.
— Почти. Ее из-за меня кончили.
— Ты что несешь? — побледнела Дарья.
— Точно тебе говорю. Все сходится. Вечером на меня напали и отобрали фото, а на следующий день убили Гаршину. В квартире все перевернули. Искали что-то.
— Что именно?
— Понятия не имею. Помощница Гаршиной тоже не знает, но мы обе думаем, что дело не в банальном ограблении. Там брать нечего. Точно тебе говорю, это связано с моим посещением.
— Она тебя обвиняет? — выкатила глаза Дарья.
— Да нет! До этого не дошло. Просто считает, что эти два события связаны между собой.
— Дела... — простонала Дарья. — Теперь по допросам затаскают.
— Помощница Ирины Ильиничны сказала, что о своих догадках распространяться не собирается. Она вообще в ближайшее время продает квартиру и уезжает.