ж я все равно находилась в городе, то имело смысл навестить свидетеля немедленно.
В этот раз, в отличие от предыдущего, дверь мне открыли сразу же, и сделавшая это женщина разительно отличалась от Зинаиды. Молодая, аккуратно одетая и, главное, абсолютно трезвая.
— Вам кого? — не скрывая удивления, настороженно спросила она.
Понять ее недоумение было можно. Даму с моей внешностью и в центре их маленького городка едва ли встретишь, а уж на окраине, в прогнивших от времени бараках, таким точно не место. Тут жизнь совсем другая, и люди, приноравливаясь к ней, одеваются соответственно. Моя стрижка «под новобранца» не нравилась даже многоопытному Голубкину, в этих же местах она выглядела просто вызывающе. Да и одежду, приобретенную в дорогих магазинах, оценить могла разве что столичная модница, жителям же бараков она должна была показаться по крайней мере странной. В общем, я вполне понимала всю неуместность собственного облика в сложившихся обстоятельствах, но изменить что-либо была бессильна. Ну не планировала я заезжать в тот день в те трущобы. Иначе, без сомнения, оделась бы совсем по-другому.
Как бы там ни было, но женщина глядела на меня с большим подозрением, и положение требовалось срочно спасать. Быстро прикинув возможные варианты, играть решила на обаянии.
— Мне бы Зинаиду, — с максимально доступной мне проникновенностью проворковала я.
Получилось, на мой взгляд, совсем не плохо, жаль только глядеть на женщину пришлось сверху вниз. Но тут я точно ничего не могла поделать! Не от меня зависело, что во мне росту метр восемьдесят в тапочках, а у нее от силы набиралось сто шестьдесят сантиметров с каблуками.
— Зинку? — растерянно переспросила женщина, переменилась в лице и неуверенно промямлила: — Так нет ее...
С легкой застенчивостью, чтобы, не дай бог, не показаться нахальной и не вызвать ненужного раздражения, я робко поинтересовалась:
— А не скажете, когда она может вернуться?
Вроде бы все аккуратно сделала, а женщина ни с того ни с сего вдруг заполошно взмахнула руками и раздраженно выкрикнула:
— Да не знаю я ничего! Что вы меня спрашиваете? Вон к Гришке идите и с ним разговаривайте. Он ее дружок закадычный.
Из опасения, что, откричавшись, молодуха просто захлопнет дверь и оставит меня с носом, пришлось срочно выйти из образа. Отбросив в сторону нежную застенчивость, надежно подкрепленную бархатными модуляциями голоса, я быстро подалась вперед и жестко спросила:
— Он дома?
Не ожидавшая такого оборота женщина глянула на меня с легким испугом.
— Где ж ему быть? Он на работу отродясь не ходил.
— С ним еще можно разговаривать или уже дошел до кондиции?
— А бес его знает! — в сердцах выпалила она и, неожиданно потеряв интерес к разговору, развернулась, чтобы уйти.
Дверь, правда, оставила распахнутой, и я посчитала это хорошим знаком. Получалось, меня признали за свою и разрешали войти. Плохо было только то, что комната, в которой проживал Григорий, была мне неизвестна, а спрашивать не хотелось. Свои такие вещи должны знать, а иным и соваться нечего. Не успела Гришкина соседка пройти и пары шагов, как на пороге ближайшей к ней двери возник сам Григорий.
— Чего разоралась? — угрюмо поинтересовался он. — Ни днем, ни ночью покоя от тебя нет. С утра глотку дерешь.
Сквозившая в голосе соседа угроза женщину не испугала, и в долгу она не осталась.
— Лучше орать, чем, как ты, зенки водкой заливать, — отрезала она.
Коммунальную жизнь я знала не понаслышке и потому понимала, что эти двое, закаленные кухонными дрязгами, друг другу не уступят. Прямо у меня на глазах назревал грандиозный скандал, а такой поворот событий меня абсолютно не устраивал, поскольку разом мог свести на нет все мои планы. Я уже начала было подумывать о вмешательстве, как женщина сама обо мне вспомнила:
— Не нравится шум, сам дверь открывай. Вон к тебе пришли. Зинку спрашивают.
Хотя Гришка развернулся в мою сторону не слишком уверенно, но в стельку пьян не был и меня признал сразу.
— Ты? Хорошо, что пришла. Пошли ко мне, — без малейшего удивления сказал он.
Соседка правильно назвала его комнату конурой. Стоило перешагнуть через порог, как от ударивших в нос запахов в голове у меня помутилось.
— Садись, — гостеприимно предложил Гришка и для большей доходчивости ткнул пальцем в сторону единственного имеющегося в наличии стула. Садиться на засаленное сиденье не хотелось, но проявление явной брезгливости могло обидеть хозяина, и скрепя сердце я все-таки заставила себя сесть. Хозяин, занятый домашними хлопотами, моих терзаний даже не заметил.
— Сколько наливать? Чуток или по полной? — галантно осведомился Григорий, водружая на стол стаканы и уже початую бутылку водки.
— Каплю. Мне еще в Москву ехать.
— Как скажешь, — покладисто кивнул он. — И каплей помянуть можно, ежели от души. А ты девка ничего, свойская.
— Ты кого поминать собрался? — насторожилась я.
Гришку мои слова удивили. Он даже граненый стакан с готовой к употреблению жидкостью снова на стол поставил.
— Так Зинку! Ты ж за этим сюда явилась?
Слегка наклонившись в его сторону, я ласково спросила:
— Ты, Гриша, что несешь? С чего это мы ее поминать станем?
— Так умерла ж...
— Как — умерла?!
Григорий вздохнул и с тихой грустью отозвался:
— Погано. Умирать вообще погано, но так, как подохла Зинка, и врагу не пожелаешь. — Искоса глянув на меня и удостоверившись, что слушаю его внимательно, пояснил: — Ей камнем висок проломили, а потом той же каменюкой еще и лицо размолотили.
— Кто ее так?
— Кавалер очередной, кто ж еще? Всегда Зинка дурой была. Сколько раз ей говорил: Зин, давай сойдемся. Будем жить тихо, по-людски. Так нет, не гож я ей был. Все принца ждала. Вот и дождалась.
— Уже известно, что это был за мужчина?
— Откуда? Кто его видел, того убийцу?
— Что ж тогда зря болтаешь? С чего решил, что это был ухажер?
— У меня глаза есть! В тот вечер она точно на свиданку собиралась. Я подхалтурил немного, бутылку купил и к ней зашел. Хотел предложить по-свойски посидеть. А она по комнате мечется, вся такая расфуфыренная!
Представить Зинку расфуфыренной мне было сложно, но Григорию я поверила на слово. Сама-то покойную знала плохо.
— И представляешь, что было обидно? Она ведь надо мной посмеялась. Я к ней с открытой душой, а она мне: «Чего я с тобой на вонючей кухне сидеть буду, когда меня приличный человек ждет! В кафе сейчас иду!» И насмешливо так ухмыляется, зараза!
— В кафе?
— Слушай ее! Какое кафе? Болтала, чтоб меня позлить. Кафе! Да гадюшник это, а не кафе! Все наши там пасутся.
— Как все-таки называется?
— «Солнышко».
— А откуда тебе известно, что она именно туда собиралась? Могла ведь и в город отправиться.
Гришка смутился и, кося глазами в сторону, неохотно признался:
— Следил я за ней. Ты не думай, не ревновал. Зинку ревновать — дело пустое. У нее этих принцев за всю жизнь столько перебывало, не упомнишь. Я на это внимания не обращаю. Зинки не убудет. Понимаешь, обидно мне стало. Я ж ее по-людски выпить приглашал, а она ради какого-то козла мне отказала. Вот и решил глянуть, из-за кого это она так расфуфырилась.
— Значит, все-таки видел?
Он замотал головой и горестно посетовал:
— Не дошел. Только до двери той забегаловки ее и проводил. Зинка шасть внутрь, я тоже было собрался, а тут корешок подвалил. С бутылкой. Ну я и подумал: чего за Зинкой бегать? Оно мне нужно? А тут дружбан... В общем, пошли к нему. Хорошо посидели.
— Выходит, с мужчиной или с женщиной она встречалась, ты не видел?
Мои слова Григория потрясли.
— Зинка? С бабой?! — задохнулся он. — Ну ты придумала! — Отдышавшись, очень серьезно заявил: — Зинка с бабами не водилась. Ее смолоду одни мужики интересовали.
— А если это деловая встреча была? Может, им просто поговорить нужно было!
— Какого хрена они тогда на берег озера потащились?
— Ее нашли далеко от города?
— Да нет! От бараков пешком дойти можно. Мы туда подростками бегали. Соберемся компашкой — и туда. Картошку в костре пекли ну и, кто посмелей, — он хихикнул, — те к девчонкам под юбки лазили. Место тихое, от дороги кусты и деревья вид заслоняют. Песчаный пляж. Бревна валяются. Посидеть можно. Зинку тоже около бревна нашли.
— Значит, мужчина... Сидели, выпивали и, слово за слово, поссорились. Так?
— Не, ничего такого там не было. Ни бутылки, ни закуси.
— Выходит, серьезный разговор предстоял, раз ушли в безлюдное место?
Григория, утомленного разговором и выпитой водкой, неожиданно сморил сон. Ткнувшись лицом в липкую клеенку, он несколько раз глубоко вздохнул и затих. Понять, что это надолго и ждать не имеет смысла, было нетрудно. Да и чего было ждать, если мы с ним в принципе все обговорили? Другое дело, что пользы от этого разговора было ноль, но это уже не моя и не Гришкина вина. Про смерть Зинаиды он мне все, что знал, рассказал, а по поводу фотографии высказался отрицательно. Никогда, мол, не видел и даже не подозревал, что у Ольги Петровны нечто подобное имеется. Других соседей спрашивать отсоветовал, поскольку все они заселились позднее и мать Ефимова знали плохо. Последний раз глянув на сладко посапывающего Григория, я аккуратно притворила за собой дверь и быстрым шагом направилась к выходу. Хотелось поскорее оказаться на свежем воздухе, подальше от грязных, насквозь пропитанных отвратительными запахами стен. Выскочив на улицу, отдышалась, потом присела на лавку возле крыльца и закурила. Как ни печально это было признавать, но результаты поездки оказались прямо-таки удручающими. Сплошные потери и ни малейшего намека на удачу. Пока я грустила, сигарета кончилась, прикуривать следующую не стала, потому что вот так сидеть и оплакивать свое невезение можно было до самого вечера.
«Под лежачий камень вода не течет», — сердито напомнила я себе и отправилась разыскивать кафе «Солнышко».