— Здравствуйте.
По опыту зная, что улыбка здорово способствует налаживанию взаимопонимания, улыбнулась я широко и жизнерадостно.
— Добрый день, — сдержанно отозвалась женщина, с любопытством оглядывая меня с головы до ног.
Я кивком указала на ворота за спиной:
— Это ведь бывшая графская усадьба? Я не путаю?
— Она самая.
— А я уж было решила, что попала на режимный объект. Охрана тут больно серьезная. Видели, как погнали меня? — ухмыльнулась я.
Губы женщины тронула легкая усмешка.
— Видела. Раньше тут санаторий ведомственный был, а теперь вот эти оккупировали.
— Кто такие? — деловито осведомилась я.
— А бог их знает! Они сами по себе, а мы сами. Одно плохо, работать больше негде. Раньше у нас почти вся деревня в санатории трудилась. Горничными, поварами, рабочими. А совсем недавно санаторий продали. Новым хозяевам мы не нужны, и они всех уволили.
— И что теперь тут будет?
— Кто ж знает? Может, опять дом отдыха, только теперь для богатых. Зря, что ли, внутри все ломают? Вон какой ремонт затеяли. А тебе зачем? На работу наняться хочешь?
Последняя фраза была сказана с явной насмешкой, но я не обиделась. Должен же человек хоть чем-то душу отвести, если по жизни все складывается совсем уж погано.
— Нет. — Я улыбнулась. — Работа у меня есть. Усадьбу хотела посмотреть.
Ответ ее искренне удивил:
— Усадьбу? Да что ж там смотреть? Стены да крыша. От старых времен только лестница резная да печи остались.
— А парк? Я в журнале прочитала, там должны быть беседки, садовые павильоны. Они сохранились?
— Что им сделается? Стоят себе.
— А грот?
— И грот есть. Да не один, а целых два.
— Вот! Их и хочу посмотреть!
— Как же! Так тебя туда и пустят!
— А я и спрашивать не стану. Через забор махну!
Женщина покосилась на меня и задумчиво произнесла:
— Рискуешь здорово. Охранники там злющие. С собаками ходят. Наши мужики, как санаторий только закрылся, пробовали через забор лазить. Так их чуть не затравили.
— Я осторожно. Одним глазком посмотрю — и назад.
— Зачем тебе это?
Она глядела на меня с недоумением, искренне не понимая, что это за блажь такая — по старым усадьбам лазить?
— Я стариной увлекаюсь, — не стала лукавить я. — Даже профессию выбрала себе такую, чтобы любимым делом заниматься. Старинные вещи разыскиваю.
— Ишь ты! Доходная, видно, у тебя работа, раз такую дорогую машину купить смогла.
— Не жалуюсь. Хлопотно, но интересно.
— Скажешь тоже! Хлопотно! — хмыкнула женщина. — Да тут на любые хлопоты согласишься, лишь бы с голоду не подохнуть.
— Это точно. — Я сочувственно вздохнула, одновременно мысленно прикидывая, как бы половчее перевести разговор на интересующую меня тему усадебного парка.
— А скажи ты мне, что это за старые вещи, если за них деньги дают? — не унималась моя собеседница, у которой на уме были совсем другие заботы.
— Не старые — старинные. Все, что до революции делалось, теперь в моде, — попыталась я подоходчивее сформулировать суть того, чем занимаюсь.
Собеседница мои пояснения слушала внимательно, а когда я смолкла, сердито подвела черту:
— Богачи с жиру бесятся. Все новое могут купить, а им старья захотелось.
Выпалила и задумалась. Я собралась уже было задать ей тот вопрос, ради которого, собственно, и подошла, как она вдруг спросила:
— Слушай, а не посмотришь у меня кой-чего? Может, приглянется и купишь!
— Отчего ж не посмотреть? — согласилась я, по собственному опыту зная, что в таких вот заброшенных деревнях можно случайно натолкнуться на неплохую икону.
Я не ошиблась, весь угол в горнице был действительно завешан иконами. Однако стоило мне сделать шаг в их направлении, как хозяйка строго прикрикнула:
— Не продается. Бабкино наследство.
Оставив меня у двери, она метнулась в соседнюю комнату и вскоре вернулась с небольшим узелком.
— Вот, гляди, чего есть, — сказала она, разворачивая носовой платок, в который вещица была аккуратно завернута.
На ладони у нее появилась малахитовая пластина с распластавшейся на ней миниатюрной серебряной ящерицей.
В то время как я во все глаза смотрела на открывшееся мне чудо, мой мобильник вдруг разразился яростным трезвоном. Отвлекаться в такой момент на посторонние разговоры было выше моих сил, и я без колебаний просто вырубила его. Тот, кто хотел со мной связаться, мог и подождать, а вот это дело отлагательства не терпело.
— Откуда она у вас? — спросила я, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения.
А волноваться было из-за чего, потому что то, что она мне показывала, было настоящим произведением искусства.
— Из барского дома. Как хозяина убили, а хозяйка с дочкою сгинули, наши поначалу ничего не трогали. А потом по деревне слух прошел, что из флигеля все в город вывозить собираются. Добра-то там было немерено! Тут уж наши деревенские ждать не стали и кинулись хватать, кто что успеет. Поверишь ли, за одну ночь все растащили. Дед вот эту штуковину принес и две иконы. Бабка его за то до самой смерти костерила!
— Чего ж это?
— А ты как думала? Другие-то домой подушки с атласными одеялами тащили, а наш убогий вот эту фитюльку приволок.
— Он красоту чувствовал, — пробормотала я, не в силах оторвать взгляда от ящерицы.
— Толку с той красоты, когда семеро по лавкам сидят, — пренебрежительно фыркнула женщина.
Спорить с ней было бесполезно, да и невыгодно, поэтому я предпочла промолчать.
— Ну, возьмешь? — нетерпеливо спросила хозяйка. — Подходит тебе она?
— Возьму. За сколько отдадите?
— Тысячу давай, — твердо сказала она и сердито поджала губы.
Поколебавшись для видимости, я согласно кивнула:
— Хорошо, пусть будет тысяча.
Когда деньги уже перекочевали в руки хозяйки ящерицы, она вдруг заявила:
— Слушай, а ведь маловато будет! Вещица-то тебе приглянулась, я по глазам видела. У меня за копейку покупаешь, а продашь-то задорого!
— Ну, положим, не за копейку, а за тысячу рублей, — усмехнулась я. — А насчет продажи вы заблуждаетесь, не так и легко ее будет пристроить. Сами только что говорили, что вещь бесполезная. Тут любитель нужен.
— Ну хоть пару сотенных еще набавь. Чтоб уж по справедливости!
— Я по справедливости и заплатила. Сами цену назвали.
— Добавь еще пятьсот, и я скажу, куда тебе еще зайти следует. У всех остальных простыни да скатерти давно поизносились, а вот у Машуни, может, для тебя чего ценное и найдется.
— Что за Машуня?
— Сама по себе она тебе неинтересна. Поварихой в санатории трудилась. А вот бабка ее Лукерья у самой барыни доверенной горничной была!
— И что?
— А то! Барыня с дочкой исчезли, а Лукерья по-прежнему продолжала во флигель шастать. Говорила всем: хозяйское добро, мол, берегу. Только людей не обманешь, они все видят. По деревне слух прошел, что она добро из барского дома таскает. Вот!
— Может, те же подушки со скатертями и носила. — Я пожала плечами.
Мое упрямство женщину разозлило.
— А ты пойди да спроси! Чего попусту гадать? Только я точно знаю, что тряпками там дело не ограничилось, — фыркнула она. Между прочим, Машуня в деньгах нуждается. У нее сын недавно женился. Теперь с молодой женой и дитем по съемным квартирам в райцентре мыкается.
— Хорошо. Держи еще пятьсот. Где наша не пропадала! — я снова улыбнулась.
— Не прибедняйся! — рассмеялась владелица ящерицы, пряча деньги в карман фартука. — Ты свое не упустишь, я ж вижу.
Машуня, как ее называла моя новая знакомая, жила на другой стороне улицы. Стоило нам подойти к калитке, как хозяйка дома сама вышла на крыльцо. Хоть и кликала соседка ее запросто Машуней, но было той Машуне уже далеко за пятьдесят, и отличалась она необычайной грузностью.
— А я к тебе гостью привела, — весело крикнула моя спутница, отпирая калитку.
— Да вижу я, — прогудела Машуня. — Только вот никак не пойму, кто это. Лицо вроде бы незнакомое.
— Из Москвы человек приехал. Вещами старыми интересуется.
— Ишь ты! — неопределенно хмыкнула Машуня, одаривая свою соседку не слишком приветливым взглядом. — А ко мне чего приволоклись?
— Как — чего? — возмутилась та. — Доброе дело тебе сделать хочу. Деньги ж сыну нужны!
— Нет у меня ничего, — отрезала Машуня и, бросив еще один неприязненный взгляд на подругу, собралась уйти в дом.
— Да ты что, Машка, ополоумела? Я ж тебе абы кого не приведу! — возмутилась моя провожатая. — Она человек порядочный! У меня самой ящерицу купила аж за полторы тыщи рубликов! Так что не опасайся, не обманет!
Машуня пару минут колебалась, потом все-таки решилась и сдержанно проронила:
— Ладно, заходите.
Соседка первой хотела прошмыгнуть в дом, но Маша ее остановила:
— Не тебе сказано. Ты, Светка, домой иди. Потом поговорим.
Светлана обиженно фыркнула, резко развернулась, так что юбка вокруг ног завилась, и, не оглядываясь, заспешила к калитке.
— Проходите, — без всякой приветливости пригласила меня хозяйка.
Стоило нам оказаться в комнате, как хозяйка повернулась ко мне лицом и сумрачно заявила:
— Не знаю, что там вам Светка наплела, только никаких особых ценностей у меня нет.
— Ничего такого она и не говорила. Просто сказала, что у вас могут быть старинные безделушки.
— Подождите, сейчас принесу.
От вида того, что она положила передо мной на стол, у меня дыхание перехватило. Стараясь не выдать волнения, я перебегала глазами с одной вещи на другую и молчала.
— Ну что? Не подходит? — с легким нетерпением прервала затянувшуюся паузу Машуня.
— Откуда это у вас?
— Боитесь, что ворованное? — усмехнулась женщина. — Можно и так считать. Только хозяев у этих вещей давно нет. Бабка из барского дома натаскала.
— Сколько за все хотите? — собравшись с духом, спросила я.
— Ваших цен я не знаю. Сама скажи. Если по-людски будет, отдам. Деньги мне действительно нужны.