Когда мать вошла в комнату, он уже сидел на диване и с безразличным видом глядел в окно.
— Что ты тут делаешь? — грозно осведомилась Алла Викторовна, обнаружив в комнате присутствие любимого сына.
— Просто сижу. Ты против?
— Выйди! Мне нужно поговорить с Анной.
Неизвестно, как повел бы себя Макс в этой ситуации, но тут дверь неожиданно распахнулась, и на пороге показался Ефимов.
— Вот ты где! — недовольно пробормотал он. — Я уезжаю. Проводи меня.
— Ты взял все, что нужно? — вскинулась Алла Викторовна, тревожно оглядывая мужа с головы до ног.
— Конечно! Вчера еще уложил.
— Проверь! Вдруг что важное забыл. Нехорошо получится.
— Алла! — моментально взвился Ефимов. — Оставь эти бабские глупости! Времени нет! Степан уже в машине.
Алла Викторовна вспышку мужа проигнорировала и железным голосом припечатала:
— Проверь!
Выхватив из рук Павла Юрьевича элегантную кожаную папку, положила ее на стол и дернула за молнию. Два следующих события произошли с разрывом в одну короткую секунду. Сначала взвизгнула молния, а следом за ней Алла Викторовна.
— Ой! Что это?
Брезгливо отведя руку в сторону, она с недоумением смотрела на зажатый в ней кусок какой-то темной ткани. Оторопь длилась недолго. Уже в следующее мгновение она развернулась в сторону сына и с нескрываемой яростью прошипела:
— Твоя работа?!
— Доклад где? — пролепетал Павел Юрьевич, растерянно вертя в руках пустую папку.
Макс ничего не ответил, но взирал на родителей с веселым любопытством. Судя по тому, как побелела Алла Викторовна, ей было не до шуток и дело вполне могло дойти до рукоприкладства. К счастью, подобному развороту событий помешало внезапное появление Можейко. Приоткрыв дверь, он просунул голову в комнату и нетерпеливо позвал:
— Павел, ты здесь? Пора ехать.
От Можейко не ускользнуло царившее в комнате напряжение, тем более что на вопрос ему никто так и не ответил. Да что там ответил! Никто, кроме меня, в его сторону даже головы не повернул. Окинув одним взглядом всю нашу компанию, Можейко с недоумением спросил:
— Что тут происходит?
— Он совсем свихнулся! — истерично выкрикнула Алла Викторовна, тыча пальцем в сторону сына. — Ты только посмотри, что он сделал! Выкрал у отца доклад, а вместо него сунул в папку эту грязную тряпку.
— Это не я! — подал голос Макс, но прозвучали его слова неубедительно.
— Не лги! — возмутился Павел Юрьевич. — Сделал пакость, так хоть имей смелость признаться! Я вчера лично укладывал бумаги в папку. Этой дряни там не было!
— Не заходил я в кабинет! — огрызнулся уже пришедший в себя Макс. — Ни вчера, ни сегодня! И эта тряпка — не моя!
— Вот как? А чья же тогда? — язвительно вскрикнула Алла Викторовна.
— Позвольте? — спросила я, осторожно вынимая ткань из ее судорожно сведенных пальцев.
Расправив полотнище, полюбовалась на него и тихо заметила:
— Макс правду говорит.
Ефимов, до того момента демонстративно не замечавший моего присутствия в комнате, отреагировал мгновенно.
— А вы как тут оказались? — разъяренно вскинулся он.
— Поговорить приехала.
— Немедленно убирайтесь из моего дома! — проревел он, окончательно теряя над собой контроль. — Вас тут только не хватало!
— Перестань кричать, — вмешалась Алла Викторовна. — Толку от твоих криков никакого. Давай и правда разберемся.
Покончив с мужем, она повернулась в мою сторону и властно приказала:
— Рассказывайте!
— Макс правду говорит. Это не его вещь. Она принадлежит совсем другому человеку.
— Кому? — нетерпеливо подхлестнула меня Ефимова.
— Степану Степановичу.
Супруги переглянулись и разом посмотрели на Можейко. Тот ответил им удивленным взглядом.
— Что за чушь? — пожал он плечами. — В жизни этой тряпки в руках не держал.
— Ну зачем же так, Степан Степанович? Во-первых, это не тряпка, а запон. Часть ритуального облачения масонов. Во-вторых, вам, как коллекционеру, стыдно так отзываться об экспонате из собственной коллекции.
Можейко укоризненно покачал головой:
— Странные у вас фантазии, однако, девушка. Масоны! Коллекция!
— Отнюдь не фантазии. Я за свои слова ручаюсь. Вы действительно коллекционируете масонскую атрибутику. Если потребуется, Рязанцев это подтвердит. Согласитесь, кому, как не ему, знать всю подноготную столичных коллекционеров. Какой утверждает, вы в Москве единственный, кто увлекается собирательством подобных предметов.
— Рязанцев никогда ничего подобного не скажет.
— Рассчитываете на его порядочность? Мол, не сдаст выгодного клиента? Не обольщайтесь, Степан Степанович. Еще как сдаст! Ему очень хочется заполучить одну редкую шкатулку. Он о ней давно мечтает, а шкатулка принадлежит мне... Улавливаете связь? Если попрошу, он таиться не станет. Выложит все как на духу. Сами понимаете, ради ваших интересов он своими поступаться не станет.
— Если такое случится, я в суд на вас обоих подам. За клевету! — с ледяным спокойствием пообещал Можейко.
— Вот даже как? Пожалуйста! Только зря вы меня судом пугаете, Степан Степанович. Проиграете! У меня ведь и другие свидетели имеются. Например, сотрудники лаборатории, куда вы приносили этот запон на реставрацию. Правда, вы там представились под другим именем, но это пустяки. В лицо-то они вас обязательно узнают, верно?
Удар был рассчитан точно, но желаемого результата не принес. Можейко не дрогнул и лишь невозмутимо полюбопытствовал:
— Откуда узнали про лабораторию?
Честно говоря, его умение владеть собой вызывало уважение.
— Случайно. Хотите верьте, хотите нет, но абсолютно случайно. Пришла навестить подругу, она у меня там работает, и вдруг услышала ваш голос. Подруга сказала: хозяин, мол, пришел забирать отреставрированный запон.
— Если даже я и коллекционирую подобные вещи, с чего вы решили, — тут он позволил себе легкую насмешку в голосе, — что речь шла именно о том запоне, что вы держите в руках? На нем написано, что он мне принадлежит?
— Так я же его видела! В мастерской!
— Ну что я могу на это сказать? Ложь! Гнусная, отвратительная, грязная ложь! — скорбно констатировал Можейко и, не желая и дальше глядеть на жалкую лгунью, демонстративно отвернулся. Взгляд его обратился в сторону четы Ефимовых, но если он рассчитывал на их поддержку, то сильно просчитался. Те стояли с вытянутыми лицами и потрясенно молчали. Высказывать дружеское участие и тем более бросаться грудью на защиту друга они явно не собирались. А я между тем не унималась:
— Степан Степанович, что вы ведете себя как ребенок, честное слово? К чему отрицать очевидные и легко доказуемые вещи?
— Оттого, что это провокация! — с мягкой укоризной произнес Можейко, одаривая меня полным сокрушенного сожаления взглядом. — Не понимаю, что за цель вы преследуете, но это точно провокация.
— Не люблю я таких слов, но раз вы сами его произнесли... Наверное, знаете, что говорите, — вздохнула я, вытаскивая из сумки газету. Помахав ею в воздухе, спросила собравшихся: — Узнаете?
— Это же та гнусная статья! — вскрикнула Алла Викторовна. — В ней Павла Юрьевича обвиняют в принадлежности к международной организации масонов.
— А знаете, кто ее заказал? — спросила я и, не дожидаясь вопросов, туг же сама и ответила. — Степан Степанович Можейко.
— Очередная клевета! — холодно отчеканил Можейко, глядя мне прямо в глаза.
— Как? Я же поручал тебе все узнать! А ты сказал, что автора выявить не удалось, — прохрипел Ефимов, нервно дергая узел галстука.
— Потому и сказал, что автором он сам является, — заметила я. — Одного Степан Степанович не учел: в нашей стране тайн не существует. Любая информация продается, весь вопрос только в цене.
— Зачем тебе это? — страшным шепотом спросил Ефимов своего друга детства.
— Неужели ты до сих пор не понял? — взвизгнула Алла Викторовна. — Он же подкапывается под тебя! Пытается дискредитировать в глазах общества! Не удивлюсь, если перед началом конференции каждому журналисту вручат по экземпляру этой гнусной газеты.
— Представляю себе картину! — вдруг захохотал Макс. — На глазах у прессы депутат Ефимов извлекает из папки вместо доклада масонскую тряпку. Скандал вышел бы феерический, а вы с мамой опять обвинили бы во всем меня. Верно?
Внезапно перестав смеяться, Макс очень серьезно спросил:
— Что ж ты, дядя Степан, так меня подставить решил?
— Максим, хоть ты чушь не пори! — с досадой вздохнул Степан Степанович. — Какая подстава? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Всегда, чем только мог, помогал. Утешал, конфликты улаживал, на путь истинный наставлял.
— Это точно! Наставлял! — истерично захохотал Макс. — А между делом ядом капал. Только я, дурак, этого не понимал. Ты мне нашептывал, что мать высокомерная, честолюбивая, амбициозная. Мол, никто ей не нужен и ничего, кроме собственного благополучия, ее интересует. А я, идиот, слушал!
— Так вот почему Макс так переменился, — ахнул Павел Юрьевич.
— Да подожди ты! — раздраженно оборвала его жена. — С Максом потом разберемся. Ты о другом сейчас думай. Понимаешь теперь, откуда брожение в партии взялось? Его работа! — Алла Викторовна обвиняюще ткнула пальцем в сторону невозмутимо взиравшего на нее Можейко. — Он на твое место метит! С его подачи все происходит, точно тебе говорю! Он всему зачинщик!
На мгновение она замолчала, переводя дух, а потом, осененная новой идеей, прошептала:
— А ведь это Степан подбил меня искать доказательства твоего дворянского происхождения, Паша. Неспроста это! Ох неспроста! Какую-то пакость против нас затеял...
— Что?! Так это твоя идея была? — взвился Ефимов, сверля ненавидящим взглядом Можейко. — Ну ты и сволочь, Степа! Ну и сволочь! — Упав без сил на стоящий рядом стул, Павел Юрьевич принялся раскачиваться из стороны в сторону и бубнить: — Опозорить меня решил! Идиотом перед всей страной выставить! Подлостью за все мое добро решил отплатить!
— Слушай, только вот про добро не нужно! — с досадой заметил Можейко, до того момента с интересом наблюдавший за моральными страданиями недавних друзей.