— Считаешь, я мало для тебя сделал?! — Ефимова так и подбросило со стула. Подскочив к Степану, он закричал ему прямо в лицо: — Да я тебя в люди вывел! Из ничтожества в человека превратил! Кем бы ты был сейчас без меня? А благодаря мне вторым лицом в партии стал. Ведь все, о чем другие только мечтать могут, ты получил!
— А ему всего этого мало! Он власти хочет! — тут же подлила масла в огонь Алла Викторовна.
— Слушайте, что вы меня своими благодеяниями попрекаете? — огрызнулся Можейко. Железный человек, а не выдержал упреков, сорвался. — Даром я, что ли, все получил? Да я вместе с тобой, Паша, эту партию строил! Только ты на трибунах стоял да речи толкал, а я по стране мотался и всю черную работу выполнял. Забыл, кто ячейки на местах организовывал, с администрацией местной контакты налаживал, спонсоров выискивал? А выборные кампании помнишь? Это не ты — я ночей не спал, по стране мотался, акции в поддержку нашей партии организовывал! И голоса избирателей я покупал! Все я делал! Хитростью, лестью, глоткой луженой! Как получалось, так и делал! Если б не я, не было б в помине никакой партии! У тебя, Паша, характера бы не хватило такую махину из ничего поднять! И деньги, что у тебя, Паша, в банках лежат, я заработал! Я, а не ты! Я своей шкурой рисковал, а ты их потом по иностранным счетам распихивал! Вот ты сейчас своими подачками меня попрекнул, благодетель. А сколько ты мне давал, помнишь? Крохи! А ты никогда не задумывался, что я чувствовал в тот момент? Ведь мне точно было известно, сколько ты взял себе, потому что это я добыл те бабки. Так что, если по справедливости судить, партия эта моя, а не твоя! Моими руками построена!
— Ты, Степа, подлец, — с тихой ненавистью прошептал Ефимов. — Неблагодарный, завистливый интриган! И всегда таким был! С детства!
— Какой пафос! — скривился Можейко и, язвительно прищурившись, спросил: — Выходит, я дрянь человек, а ты чистенький и непорочный? Может, тогда скажешь, откуда у тебя те дворянские побрякушки взялись?
Ефимов дернулся, как от удара, и побледнел, а Алла Викторовна с недоумением воззрилась на Можейко.
— Ты это о чем?
— О часах, кольце, запонках! — не скрывая злорадства, усмехнулся тот.
— Так ведь... они достались Павлу от матери...
— Это он тебе так сказал! Потому что лучше, чем есть, хотел казаться! Значимее! Ведь твой папаша его в упор не видел, за беспородного плебея, чуть не на помойке выросшего, держал. Не уважал он своего зятя, чего уж тут скрывать, и возможности это продемонстрировать не упускал. А наш Пашенька такого обращения не любит. Он у нас всегда первым должен быть! Вот и придумал красивую сказочку...
Тут у Ефимова окончательно сдали нервы. Подскочив к бывшему дружку, он вцепился в лацканы его щегольского пиджака и принялся трясти, приговаривая:
— Так ведь это твоя идея была! Твоя! Ты мне ее подсказал! И вещи эти проклятые ты мне принес. И историю ты придумал!
— А я и не отрицаю, — спокойно промолвил Можей-ко, брезгливо отцепляя пальцы Павла Юрьевича от своего пиджака. — Деньги были нужны, а из ценностей только эти побрякушки и имелись. Достались они мне по случаю, я ими не дорожил, вот и предложил тебе купить. А помочь, между прочим, хотел искренне. Видел же, как ты от высокомерия новых родственников страдаешь.
— Помочь! — взвизгнул Ефимов. — А цену по старой дружбе заломил такую, что я год с тобой расплачивался.
— Павел! Что ты говоришь? — простонала Алла Викторовна.
— Правду он говорит, — жестко оборвал ее стенания Можейко. — Что ты смотришь на меня круглыми глазами? Не верится, что наш идеальный, чистенький Паша на самом деле всего лишь мелкий и тщеславный лгун?
— Вот кто за всей этой историей с родословной стоял, — хмыкнула я себе под нос и уже во весь голос спросила: — Так это вы меня по голове стукнули, Степан Степанович?
— Глупости! — отмахнулся Можейко. — Зачем мне это?
— Так больше некому! Получив фото от Гаршиной, я тут же позвонила Алле Викторовне и поделилась с ней радостью. Она меня приглашала приехать, но я отказалась. Сказала, домой нужно, встреча с подругой назначена. Отлично помню, она тогда мне сказала, что немедленно все расскажет вам, Степан Степанович. Выходит, пока я домой добиралась, вы меня опередили. И когда я во двор вошла, вы там меня уже ждали. А я еще удивлялась, что за странный грабитель попался — на руке у меня кольцо с бриллиантом, дорогие часы, в кармане мобильник, деньги, а он забирает только фотографию. И заметьте, ведь здорово рискует, роясь в сумке рядом с моим распростертым на земле телом. Нормальному урке проще было ее просто с собой забрать.
Можейко посмотрел на меня с интересом и, скупо улыбнувшись, спросил:
— И почему же я сумку не взял?
— А тогда пришлось бы и вещи, принадлежавшие Денисову-Долину, забирать. А это в ваши планы не входило. Вещи должны были остаться у меня, чтобы расследование не прервалось.
— Не сходится, — покачал головой Можейко. — Если я был так заинтересован в поисках, зачем мне было красть фото?
— В данном случае подлинные фото Лили вам только мешали. Пока у меня на руках не было изображения настоящей Денисовой-Долиной, на ее место можно было прилаживать любую другую девушку. Хоть мать Павла Юрьевича, хоть кого иного, лишь бы биографии схожи были. А уж с биографией Лили прокола быть не могло, вы все заранее знали. И не качайте так скептически головой, никогда не убедите меня, что я не права. Вы, Степан Степанович, всегда были немного романтичны, об этом еще Зинаида-покойница упоминала. И когда вам в руки попали все эти часы, кольцо, запонки, вы просто не могли ими не заинтересоваться. Уверена в этом! Как и в том, что, заинтересовавшись, начали разузнавать о семье Денисовых-Долиных все, что только было возможно. Буду справедливой, тогда вы это делали из чистого любопытства. Это много позже вам в голову пришла идея превращения Павла Юрьевича в дворянина. Толчком, очевидно, послужило то, что в общих чертах биографии Лили и Ольги Петровны были схожи. А причиной вашей затеи стали зависть и желание погубить более удачливого приятеля.
— Насчет моего интереса к семье Денисовых-Долиных вы заблуждаетесь. До начала вашего расследования я понятия не имел, кому эти вещицы принадлежат.
— Не думаю. Откуда же тогда взялась эта страсть к масонской атрибутике? После семнадцатого года масонство в нашей стране было под негласным запретом. О нем мало что было известно широкой публике, и вдруг вы, выросший в маленьком городке, в специфической среде, человек не слишком образованный, начинаете увлеченно собирать культовые предметы масонов.
— При чем здесь начитанность и образованность?
— Не смешите меня, Степан Степанович. Серьезное коллекционирование, а именно этим вы и занимаетесь, неизбежно предполагает наличие глубоких знаний о собираемых предметах. Коллекция, из чего бы она ни состояла, — это не хаотичное скопище случайных вещей! Это система! И тот, кто эту систему строит, досконально знает историю и предназначение каждого экспоната. В вашем случае интерес к столь специфическим предметам родился в результате изучения истории семьи Денисовых-Долиных. У них ведь и дед, и внук были масонами. Помимо того что масонство само по себе достаточно таинственно, так еще сама графская семья окутана легендами. Вашу юную и романтичную натуру все это неизбежно должно было заинтриговать и увлечь.
— Вопрос с коллекционированием и масонами оставим в стороне. В конце концов, это мое личное дело. А вот обвинение по поводу фотографии звучит неубедительно. Это случайность.
— Совсем нет! Если бы пропала только фотография, принадлежащая Гаршиной, вы еще могли бы так утверждать. Однако фото из музея тоже пропало!
— И что?
— А то! Вы не были до конца уверены, что у Павла Юрьевича не сохранились старые фотографии матери. Конечно, он всегда говорил, что после нее ничего не осталось, но вы ему не особенно верили. И если бы вдруг Павел Юрьевич, который всегда был против проводимого нами расследования, предъявил портрет матери, и он бы не совпал с фотографией реальной Л или, все разом и кончилось бы. Тогда даже Алла Викторовна, чрезвычайно увлеченная идеей дворянского происхождения мужа, заподозрила бы неладное и отступилась. А вам это было невыгодно.
Наши с Можейко препирательства по поводу фотографий Аллу Викторовну не интересовали. Если Ефимов слушал с великим любопытством, то она сидела с отсутствующим видом и думала о чем-то своем. Стоило мне замолчать, как она потерянно спросила мужа:
— Павел, как же так? Выходит, ты меня все это время обманывал?
Ефимов, внимательно следивший за Можейко, оторвал взгляд от бывшего друга и с неохотой перевел его на жену.
— Получается, твоя мать ничего тебе не дарила? И никаких знаменитых родственников у тебя нет? Вот почему ты так противился моему расследованию...
— Поэтому! Ты все правильно поняла! И было бы просто отлично, если бы ты одновременно задумалась над тем, что вынудило меня на эту ложь.
Брови Аллы Викторовны изумленно взлетели вверх.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Догадайся!
— Ты намекаешь на папу?!
— Именно! Твой папенька ежеминутно заставлял меня ощущать себя плебеем. Думаешь, приятно было жить рядом с этой напыщенной знаменитостью? А ты сама? Разве ты лучше его? Думаешь, я не понимаю, почему ты вышла за меня? Только потому, что мне пророчили блестящее будущее. Будь я просто парнем из глубинки, ты в мою сторону и не посмотрела бы.
— Я тебя любила... Во всем помогала, жила твоими интересами.
— Своими интересами ты жила! Пока я был перспективным ученым, я тебя устраивал. А потом, когда времена переменились? Когда грянула перестройка и ученое звание гроша ломаного больше не стоило? Вспомни, как ты психовала, как злилась на меня. Быть просто женой нищего доктора наук тебя не прельщало. Потому и придумала создать эту партию!
— Я для тебя старалась! Я хотела помочь тебе занять достойное место в жизни!
— О себе ты пеклась! Как, впрочем, и всегда! Сказать тебе, почему ты затеяла эти дурацкие поиски родственников? Сказать? От непомерного тщеславия!