очему бы в таком случае не попытаться поймать свой шанс?
Миссис Фэррелайн продолжала следить за ней насмешливым взглядом. Эстер открыла было рот, сама еще точно не зная, что собирается сказать, и смех в глазах ее собеседницы погас.
– Постарайтесь разобраться, дорогая, кому из них вы отдаете предпочтение, – посоветовала она девушке. – Если вы сделаете ошибочный выбор, то будете раскаиваться всю оставшуюся жизнь.
– Тут нет и речи ни о каком выборе! – с излишней поспешностью отозвалась Лэттерли.
Мэри ничего не сказала, но на лице ее отразилось понимание, смешанное с недоверием. Поезд вновь начал тормозить, а потом с грохотом остановился. Двери открылись, и чей-то голос прокричал что-то неразборчивое. По платформе прошел начальник вокзала, выкрикивая у каждого вагона название станции. Эстер поплотнее запахнула на коленях плед. Снаружи, в колеблющейся тьме, раздался удар гонга, и паровоз вновь тронулся, выпустив струю пара.
Было уже половина одиннадцатого. Сиделка все острее ощущала усталость, накопившуюся с прошлой ночи, проведенной в пути, но в глазах Мэри не было и следа сонливости. По словам Уны, лекарство ее матери следовало давать не позже одиннадцати часов, в крайнем случае – в четверть двенадцатого. Очевидно, старая дама редко ложилась рано.
– Вы не устали? – поинтересовалась медсестра. На самом деле ей было приятно находиться в обществе этой женщины, а рассчитывать на продолжение разговора утром не приходилось. Поезд прибывает в самом начале десятого, после чего потребуется время, чтобы выгрузиться, получить багаж и отыскать Гризельду и мистера Мердока.
– Нисколько, – бодро отозвалась Мэри, хотя перед этим уже раз или два подавила зевок. – Уна, без сомнения, объяснила вам, что я должна быть в постели не позже одиннадцати? Я так и думала. Из Уны получилась бы великолепная сиделка. Она исключительно сообразительна и трудолюбива. Самая практичная из моих детей. Но главное, она умеет заставить людей поступать так, как от них требуется, с твердой уверенностью, что они делают это по собственной воле. – Миссис Фэррелайн состроила легкую гримасу. – Знаете, ведь это настоящее искусство. Мне иногда очень хочется обладать им. А как она рассудительна! Я была поражена, насколько быстро она сумела заставить Квинлена считаться с собой. Мужчина с его характером редко испытывает такое уважение к женщине, да еще ровеснице. Причем совершенно искреннее. Это совсем не то вежливое внимание, которое этот человек проявляет ко мне.
Эстер нетрудно было этому поверить. Она уловила в лице мистера Файфа силу и решительность, а в остром взгляде его голубых глаз – проницательность. Он мог найти друга в Уне скорее, чем в любом другом члене семьи. Байярд испытывал к нему откровенную неприязнь, Дейрдра, занятая собственными делами, была равнодушна, а Элестер, судя по рассказу Мэри, с самого детства во всем полагался на Уну.
– Да, наверное, сиделка вышла бы неплохая, – согласилась мисс Лэттерли. – Но рассудительность и дипломатичность не лишние в любой большой семье. Они – залог счастья в доме.
– Вы совершенно правы, – кивнула ее старая собеседница. – Но не каждый, наверное, способен их оценить.
Медичка улыбнулась. Она вовсе не имела намерения демонстрировать собственную проницательность.
– Как вы собираетесь проводить время в Лондоне? – спросила она. – Удастся ли вам сходить в гости или в театр?
Прежде чем ответить, Мэри минуту размышляла.
– Не уверена, – сказала она задумчиво. – Я не слишком хорошо знаю Коннела Мердока и его семейство. Он достаточно чопорный молодой человек, очень чувствительный к чужому мнению. Гризельда, возможно, не захочет выезжать. Если же мы все-таки отправимся в театр, то уж, боюсь, на что-нибудь сугубо положительное, не вызывающее никаких споров.
– Он, наверное, постарается понравиться вам, – предположила Эстер. – Все-таки вы – его теща, и ему небезразлично ваше о нем мнение.
– Ох, милочка! – Миссис Фэррелайн со вздохом прикусила губу. – Правильно. Конечно, постарается. Помню, когда Байярд только-только женился на Уне, он держался до боли робко. Он был тогда так влюблен! – Она опять глубоко вздохнула. – Конечно, когда лучше узнаешь друг друга, страсть проходит. Исчезает налет тайны, восхищение сменяется пониманием… Обожание и преклонение сохраняются очень недолго.
– Но на смену приходит дружба, и взаимная симпатия, и… – Голос сиделки прервался. Слова эти ей самой показались наивными. Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки.
– Дай-то бог! – мягко проговорила Мэри. – Счастлив тот, кому удается навсегда сохранить нежность и взаимопонимание, так же как и светлые воспоминания. – Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, на то, что оживало в ее воображении.
Лэттерли вновь вспомнила человека на портрете, столь прекрасного в те годы, когда этот портрет был написан, и попыталась представить, как менялся он с течением времени, как с годами его очарование превращалось в обыкновенность. Это ей не удалось. Лицо покойного Фэррелайна оставалось для нее все таким же непостижимым, а его чувства – недоступными. Сумела ли Мэри разгадать их и все же сохранить свою любовь к нему? Этого Эстер никогда не узнать. Вот и Монк такой же. Он не перестает удивлять своими неожиданными вспышками, проявлениями чувств и убеждений, которых никто в нем и не предполагал.
– Идеализм – плохой спутник в семейной жизни, – неожиданно произнесла пожилая леди. – Мне необходимо поговорить об этом с бедняжкой Гризельдой, а еще больше – с этим типом, ее мужем. Можно мечтать о прекрасном принце, за которым готов следовать на край света, но наутро все равно просыпаешься рядом с простым смертным. А поскольку мы сами – тоже всего лишь простые смертные, то это, без сомнения, не так уж и плохо.
Сиделка невольно улыбнулась и собралась встать:
– Уже поздно, миссис Фэррелайн. Наверное, мне пора приготовить вам лекарство?
– Приготовить? – подняла брови Мэри. – Наверное. Но я еще не собираюсь его принимать. Да, так вот, о вашем неожиданном вопросе. Думаю, я все-таки пойду в театр. Я буду на этом настаивать. У меня с собой на такой случай несколько подходящих туалетов. К сожалению, мне не удалось взять мое любимое шелковое платье, поскольку я посадила на него пятно.
– Его можно отчистить? – с сочувствием спросила Эстер.
– Разумеется. Просто не успели до отъезда. Уверена, что Нора позаботится об этом за время моего отсутствия. Помимо того, что это платье я очень люблю, оно – единственное, к которому подходит моя брошка с серым жемчугом. Она исключительно хороша, но серый жемчуг нельзя носить с чем попало. Мне не нравится, как он выглядит на цветных платьях или с чем-нибудь блестящим. Ну да неважно! В моем распоряжении всего неделя, и вряд ли будет случай надеть ее. Я ведь еду, чтобы повидать Гризельду, а не вращаться в лондонском свете.
– Она, наверное, очень ждет своего первенца?
– Пока нет, – с легкой гримасой ответила миссис Фэррелайн. – Но со временем это придет. Боюсь, она чересчур обеспокоена своим здоровьем. Хотя серьезных оснований для этого нет. – Мэри наконец встала, и сиделка поднялась, чтобы помочь ей. – Спасибо, милочка, – поблагодарила та. – Дочка тревожится из-за любой ерунды, воображая, что все это может плохо сказаться на ребенке, приведет к неизлечимым дефектам. Весьма скверная привычка, да и мужчин это очень раздражает. Если, конечно, у них у самих все в порядке! – Она стояла в дверях купе, стройная и прямая, с улыбкой на губах. – Я отучу Гризельду от нее. И постараюсь внушить ей, что причин для волнения нет. С ее ребенком все будет в порядке.
Поезд опять замедлил ход, и когда он достиг станции, обе дамы вышли из вагона по естественной надобности. Эстер вернулась первой. Она привела в порядок диваны, расстелила для своей подопечной плед и встряхнула ножную грелку. Стало уже достаточно прохладно. Темное окно было усеяно снаружи крапинками дождя. Девушка достала аптечку и открыла ее. Флакончики лежали плотно в ряд, и первый из них был вскрыт и пуст. В Эдинбурге, рассматривая их, Эстер этого не заметила. Впрочем, сквозь темное стекло флакона микстуру было плохо видно. Должно быть, Нора использовала его еще в утренний прием. Глупо. Теперь у них на одну порцию меньше. Если бы мисс Лэттерли вовремя обратила на это внимание, его нетрудно было бы заменить.
Эстер с трудом сдерживала зевоту. Все-таки она очень устала. Уже тридцать шесть часов она по-настоящему не спала. Сегодня ей, по крайней мере, удастся нормально вытянуть ноги и расслабиться вместо того, чтобы сидеть стиснутой между двумя другими пассажирами.
– А, вы достали аптечку, – раздался в дверях голос пожилой дамы. – Наверное, вы правы. Уже скоро утро. – Она вошла, слегка покачнувшись, поскольку поезд в этот момент резко дернулся, трогаясь с места. Сиделка протянула руку, чтобы поддержать ее, и Мэри присела. В дверях появился кондуктор в вычищенной форме с блестящими пуговицами.
– Добрый вечер, сударыни. У вас все в порядке? – Он дотронулся до козырька фуражки.
Пожилая пассажирка смотрела в окно, хотя разглядеть там что-нибудь, кроме темноты и капель дождя, было невозможно. Она резко обернулась. Лицо ее на мгновение побледнело, но тут же вновь обрело прежнее спокойное выражение.
– Да, спасибо. – Он судорожно вздохнула. – Да, все в порядке.
– Прекрасно, мэм. В таком случае, спокойной ночи. В Лондоне будем в четверть десятого.
– Спасибо. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – откликнулась и Эстер, и он поспешно удалился, тщетно пытаясь сохранить равновесие при движении по трясущемуся вагону. – Вам нехорошо? – повернулась девушка к пациентке. – Он вас напугал? Боюсь, мы пропустили время приема лекарства. Мне нужно было настоять, чтобы вы его выпили. Вы побледнели.
Мэри укрылась пледом, и мисс Лэттерли тщательно подоткнула его края.
– Со мной все в полном порядке, – проворчала старая дама. – Просто этот тип на минуту кое-кого мне напомнил. Тот же длинный нос и карие глаза – вылитый Арчи Фрэзер!