– В следующий раз я принесу тебе мыло. Прошу тебя… Пожалуйста, не впадай в отчаяние, – смущенно произнес ее брат таким тоном, словно говорилось это не столько от души, сколько по обязанности. – Мистер Рэтбоун – лучший из…
– Знаю! – перебила его сиделка, не в силах больше выносить его неискренности. – Спасибо, что пришел.
Чарльз шагнул к сестре с намерением поцеловать ее в щеку, но та резко отшатнулась. В первый момент он удивился, но тут же предпочел истолковать ее отказ как знак того, что он может наконец прервать как перепалку, так и сам его визит.
– До свидания… до скорого свидания, – проговорил он, повернувшись к двери, и начал колотить в нее, призывая надзирательницу выпустить его.
Очередной посетитель появился у Эстер лишь на другой день. На сей раз им оказался Оливер Рэтбоун. Девушка была слишком расстроена, чтобы обрадоваться его приходу, и это ясно читалось на ее лице. Едва успев поздороваться, она с тяжелым сердцем поняла, что и его настроение не лучше.
– В чем дело? – с дрожью спросила она. Ей казалось, что все чувства в ней уже умерли, и все же в эту минуту ее охватил страх. – Что случилось?
Они стояли лицом к лицу посреди беленой комнаты, всю обстановку которой составляли стол и деревянные стулья. Адвокат взял заключенную за руки. Это был не рассчитанный, а чисто инстинктивный жест, теплота которого лишь усилила тревогу мисс Лэттерли. Во рту у нее пересохло. Она хотела повторить вопрос, но язык не слушался ее.
– Решено, что вас будут судить в Шотландии, – очень тихо проговорил Оливер. – В Эдинбурге. Я лишен возможности протестовать. Они считают, что использованный яд – шотландского происхождения, а поскольку мы настаиваем, что он и в самом деле приготовлен в доме Фэррелайнов и вы не имеете к этому никакого отношения, получается, что это – чисто шотландское преступление. Мне очень жаль.
Эстер была в недоумении. Ну и что? Юрист выглядел подавленным, но она не могла понять, из-за чего.
Рэтбоун поднял на нее полный скорби взгляд темных глаз:
– Вас будут судить по шотландским законам. Я – англичанин. Я не могу представлять ваши интересы в суде.
Теперь Лэттерли наконец поняла. Ощущение было такое, словно ее ударили по голове. Одним махом у нее отнимали единственную поддержку, оставляя в полном одиночестве. Потрясение лишило ее способности не только говорить, но даже плакать.
Оливер так стиснул ей руку, что ей стало больно, и только эта боль связывала Эстер с внешним миром, принося едва ли не облегчение.
– Мы найдем лучшего шотландского адвоката, – продолжал ее посетитель. Голос его как будто доносился откуда-то издалека. – Калландра, конечно, оплатит его услуги. И не вздумайте возражать! Когда-нибудь сочтетесь. Я, разумеется, тоже приеду в Эдинбург и, насколько смогу, буду помогать ему советами. Но выступать в суде должен он, даже если при этом он будет порой говорить мои слова.
Медичка хотела спросить, нет ли все же какой-нибудь возможности оставить ведение дела за Оливером. Ей были знакомы его искусство, сила его логики, его обаяние и хитрость змеи, притворяющейся безвредной и внезапно разящей насмерть. В этом человеке была последняя остающаяся у нее крупица надежды. Но она знала также, что он не стал бы говорить ей о случившемся, не испробовав прежде все доступные средства. Он уже предпринял все возможные шаги и не добился успеха. Противиться неизбежному наивно и бесполезно. Лучше смириться и поберечь силы для предстоящей борьбы.
– Понимаю… – вздохнула девушка.
Рэтбоун не нашелся, что сказать. Он молча шагнул вперед, крепко обнял Эстер и застыл в неподвижности. Он не гладил ее волос, не прикасался к ее щеке, а просто держал ее в объятиях.
Прошло три практически бесплодных дня, прежде чем Монк вновь явился на обед в дом на Эйнслай-плейс. Все это время он посвятил сбору сведений о репутации Фэррелайнов – интересных, но с точки зрения судьбы Эстер совершенно бесполезных. Это семейство пользовалось уважением и в деловом, и в житейском отношении. Никто не мог сказать о них дурного слова, если не считать легких насмешек, явно продиктованных завистью. Все знали, что Хэмиш основал печатную компанию, вернувшись в Эдинбург из армии вскоре после окончания наполеоновских войн. Гектор не принимал участия в деле ни тогда, ни позже. Насколько известно, он жил на свое военное жалование, продолжая служить до весьма зрелых лет. Время от времени он навещал семью брата и всегда был в ней желанным гостем, а теперь обитает там постоянно в довольстве, какого никогда не смог бы обеспечить себе сам. Он много пьет, даже слишком много, и, по общему мнению, не принимает никакого участия ни в семейных, ни в общественных расходах, но в остальном человек неплохой и никому не причиняет зла. Если семейство готово содержать его, это их личное дело. В каждой семье имеется своя паршивая овца, а если в его поведении и есть что-либо недостойное, это не выходит из четырех стен дома Фэррелайнов.
Другое дело – Хэмиш. Это был труженик, изобретательный, увлеченный делом и исключительно удачливый. Компания достигла поразительного успеха и из небольшого поначалу предприятия превратилась в одну из лучших печатных фирм Эдинбурга, если не всей Шотландии. У них не так много наемных работников, ибо они предпочитают количеству качество, но репутация у них безупречная.
Сам Хэмиш Фэррелайн был настоящим джентльменом, но без малейшего чванства. Может, время от времени он и пускался в загул, но это в порядке вещей. Ему было присуще благоразумие. Он никогда не позорил свою семью, и с его именем не связано ни одного скандала. Этот уважаемый человек умер восемь лет назад после долгой болезни. В последнее время он редко выходил из дома. Возможно, несколько раз его разбивал паралич – во всяком случае, двигался он с трудом. Это случается. Смерть такого прекрасного человека – большая потеря.
Сын его – тоже личность незаурядная. Правда, не столь удачлив в делах и не слишком ими интересуется, а потому передал управление компанией своему зятю, Байярду Макайвору. Это иностранец, ну, то есть англичанин, но человек вообще-то неплохой. Несколько мрачный, но очень способный и, надо сказать, честнейший. Мистер Элестер – казначей-прокуратор, и у него почти нет времени заниматься делами фирмы. Прекрасный, к слову, прокуратор, гордость города. По мнению некоторых, немного важничает, но для казначея это не порок. Закон – дело серьезное, не правда ли?
Бывают ли у него загулы? Об этом не слыхали. Он вроде не из таких. Ни одного скандала с его именем не связано.
Была, правда, история с Гэлбрейтом, но здесь уж вина самого Гэлбрейта, а казначей тут ни при чем.
Монк расспросил о деле Гэлбрейта, хотя уже знал о нем.
Он услышал то, что было ему известно и прежде: Гэлбрейта обвиняли в растрате, и речь шла об очень крупной сумме. Все были уверены, что, если дело дойдет до суда, его ждет приговор, но казначей-прокуратор заявил, что для передачи дела в суд нет достаточных оснований, и Гэлбрейт избежал тюрьмы, но не позора – во всяком случае, в глазах людей. Только это уж не вина казначея!
А миссис Мэри Фэррелайн?
О, то была настоящая леди! Воплощение всех достоинств. Благородна, ко всем доброжелательна, никакого высокомерия, с каждым вежлива, будь то богатый или бедный. Это, знаете ли, высший сорт! Всегда элегантна, но без всякой показухи.
А как насчет ее личной репутации?
Не говорите чепухи! Ничего такого о ней никто и подумать не мог. Миссис Фэррелайн была прелестна, но не допускала ни малейшей к себе фамильярности. Бесконечно предана семье. Естественно, такая красавица, какой она была в молодости, не могла не иметь поклонников. Она была человеком веселым, жизнерадостным, но вести себя неподобающим образом, подать повод для скандала – это извините!
Понятно. А нынешнее поколение?
Люди они неплохие, но куда им до нее! Вот разве что мисс Уна. Это тоже леди. Похожа на свою мать: спокойна, серьезна, по-настоящему внимательна к семье… и к тому же умна. Говорят, в процветании компании ее заслуга не меньше, чем мужа. Вполне возможно. Впрочем, если и так, это никого не касается.
Монк появился на Эйнслай-плейс во всеоружии приобретенных сведений об общественном положении и прекрасной репутации этого семейства, но все, что ему удалось узнать, не содержало и намека на то, кто же мог убить Мэри Фэррелайн, не говоря уже о доказательствах.
Его вежливо приветствовал Мактир, на сей раз проявивший к сыщику сдержанный интерес, но в остальном по-прежнему неодобрительно взирающий на весь мир. Посетителя пригласили в ту же самую гостиную, где уже собралась почти вся семья. Не доставало, кажется, только Элестера.
Уна с легкой улыбкой шагнула навстречу Уильяму:
– Добрый вечер, мистер Монк. – В ее прямом открытом взгляде он прочел не простую вежливость, но откровенную симпатию, непохожую на обычное женское кокетство. – Как поживаете?
– Спасибо, прекрасно. И я в восторге от Эдинбурга, – ответил детектив, взглянув на нее с выражением, призванным показать, что их договор остается в силе.
Миссис Макайвор обернулась к собравшимся, и Монк, последовав за ней, обменялся с ними любезными приветствиями, замечаниями о погоде и здоровье и прочими банальностями, к которым прибегают люди, когда им не о чем говорить.
В этот вечер здесь был и Гектор Фэррелайн. Выглядел он ужасно. Лицо его было таким бледным, что даже веснушки на щеках выступали яркими пятнами, а глаза его покраснели. Чтобы иметь такой скверный вид, подумалось Уильяму, нужно выпивать не меньше бутылки виски в день. Так он очень скоро допьется до смерти. Полулежа на боку на большой софе, майор с недоумением уставился на Монка, словно пытаясь уяснить его роль в происходящем.
С той же радостью, что и в прошлый раз, детектив отметил присутствие Дейрдры. В самом деле яркая женщина! Но даже ее лучший друг не мог бы с одобрением отозваться о ее туалете. Сыщик простил бы ей экстравагантность одежды. Но его безупречный вкус всегда позволял ему распознавать хорошие наряды, а платье молодой миссис Фэррелайн к их числу явно не относилось. Оно было прекрасно сшито, а бисерная отделка корсажа выглядела очень аккуратно, но само платье было явно не по фигуре своей хозяйки. Юбка слишком коротка, а это особенно ужасно выглядит на невысоких женщинах, да и рукава словно вздернуты на плечи, создавая что-то вроде оборок там, где им быть не поло-жено.