— Вот именно.
— Из-за Марка?
— Из-за Марка.
Берт кивнул, устремив взгляд в фонтан.
— Этот парнишка, похоже, из тебя веревки вьет, верно?
Сьюзен почувствовала, как ее охватывает ярость:
— О чем ты говоришь?
Берт пожал плечами:
— По-моему, если тебе хочется встретиться со своим старшим сыном, ты должна это сделать. Ты попросила Марка поддержать тебя. Как я понимаю, он не собирается оказывать тебе никакой поддержки. И все-таки принимать решение тебе, а не ему. Через несколько лет у Марка будет своя собственная жизнь, а ты останешься одна со своими сомнениями и переживаниями. Кроме того, ты должна помнить, что в эту историю, помимо тебя, втянут еще один человек.
— Ты хочешь сказать, может случиться так, что мой сын приедет на встречу, а я останусь дома?
— Именно так.
Сьюзен оторвала от головки цветка несколько лепестков и бросила их на землю.
— Ненавижу, когда меня заставляют силой что-то делать, особенно в таком важном деле.
— Было бы лучше, если бы твой сын в один прекрасный день нежданно-негаданно появился у твоих дверей?
Не отвечая, Сьюзен оторвала еще несколько лепестков.
— А ведь такое может случиться, Сьюзен. И ты всегда это предполагала. Для вас обоих было бы лучше, если бы ты поехала. Если у него не возникнет желания познакомиться с тобой, будет лучше, если он останется дома, а не ты.
— А что мне делать, если он все-таки приедет? Что ему сказать?
— Понятия не имею.
— Когда дело касается семейных проблем, у тебя тьма советов. Просто уму непостижимо! И это у тебя-то, который до сорока восьми лет так и не обзавелся собственной семьей!
Сьюзен тут же пожалела о невольно вырвавшихся словах: кто ей дал право разговаривать с ним в таком тоне, ведь он искренне пытается ей помочь.
— Извини, — поспешно добавила она. — Я не должна была так говорить, это нечестно.
— Да.
— Ты принес «травку»?
— Нет. Сходить?
— Ладно, не надо.
Она повертела в руках растерзанный цветок. Пальцы были липкие и пахли зеленью.
— Мне хочется поступить правильно. Поэтому я сначала решила поговорить с Марком, но это ни к чему не привело.
— Ты поступила правильно.
— Как я могу ехать, зная его отношение к этой поездке? Он тут же умчится в Нью-Йорк. Он уже грозился это сделать.
— Он не сделает этого, Сьюзен. Он любит тебя.
— Сомневаюсь, — усмехнулась она.
— Кроме того, — продолжал Берт, — он терпеть не может Дебору.
— Жену Лоренса?
Берт кивнул.
— А ты откуда знаешь?
— Он мне сам сказал. Назвал ее сукой и заметил, что она его терпеть не может.
— Мне он этого никогда не говорил.
— Естественно. Зачем ему давать тебе лишний козырь против отца?
Сьюзен улыбнулась: надо же, Марк сообразил назвать так жену Лоренса. Ей это и в голову не пришло. Но улыбка тут же исчезла с ее лица: ей было неприятно слышать, что эта женщина не выносит Марка.
Берт вернулся к теме разговора:
— Я думаю, что ты должна принять решение, не считаясь с мнением Марка на этот счет. Поступай так, как подсказывает тебе сердце.
Сьюзен швырнула остатки цветов в фонтан.
— Оно мне пока ничего не подсказывает.
Они помолчали.
— Может, расскажешь мне все остальное? — наконец спросил Берт.
— Что остальное?
— Почему ты так боишься встретиться со своим старшим сыном?
— С чего ты взял? Я ничего не боюсь.
Берт не ответил.
— Чего мне бояться?
Сьюзен и сама почувствовала, что голос ее дрогнул.
— Ты никогда не рассказывала мне о его отце.
Боль вернулась. Было такое ощущение, словно в животе сидел, свернувшись клубочком, огромный спрут, а теперь он распрямился, и стало трудно дышать. Сьюзен пожалела, что выбросила цветы, — было чем занять руки.
Она встала, подошла к фонтану.
— Ты любила его?
Сьюзен кивнула. Следовало бы, конечно, ответить, но она не была уверена, что если откроет рот, из него вылетит хоть один звук.
— Он бросил тебя? Поэтому ты очутилась в пансионате для матерей-одиночек?
Сьюзен покачала головой.
— Он ничего не знал, — удалось выдавить ей из себя. — Я не говорила ему, что у меня будет ребенок. — Она обошла вокруг фонтана и вернулась к Берту. — Когда была война в Персидском заливе, не проходило дня, чтобы я не переживала за судьбу моего сына… Нашего с Дэвидом сына.
Боялась, что его пошлют туда. Хотя, как бы я об этом узнала, не представляю.
— Поэтому тебя было невозможно оторвать от телевизора? Только и делала, помнится, что смотрела новости Си-эн-эн.
Берт был прав. Телевизор тогда как магнитом притягивал ее к себе. В колледже, когда у нее случалось окно, она садилась в учительской на оранжевый пластиковый стул, впившись взглядом в экран. Дома ужинала только перед телевизором, а по утрам, не успев принять душ, мчалась включать его.
— Господи, с тех пор прошло всего три года, а кажется, пролетела целая жизнь!
— Я и тогда любил тебя, ты же знаешь.
Сьюзен села рядом с ним на скамейку.
— Я тогда страшно хотела, чтобы Израиль победил, — заметила она. — Это моя историческая родина, если помнишь.
— Ну как же, как же…
Сьюзен, улыбнувшись, отвернулась от Берта.
— Странно все-таки. Мне казалось, что стоит мне увидеть сына, я тут же узнаю его. — Она перевела взгляд на землю. — Наверное, думала, что он похож на Дэвида.
— В военной форме?
Сьюзен снова улыбнулась.
— Мы с Дэвидом в свое время выступали против войны во Вьетнаме.
— А вы принимали участие в большом марше мира в Вашингтоне в шестьдесят седьмом году?
— Да.
Берт расхохотался.
— Что-то я тебя там не видел.
Сьюзен на шутку не ответила — ей не хотелось переводить серьезный разговор в разряд легкомысленных.
— Когда я поняла, что беременна, я бросила Дэвида.
Замуж я тогда не собиралась. Хотя теперь-то понимаю, что от воспитания, которое вбивалось годами, никуда не денешься.
— И ты никогда больше не видела Дэвида?
— Никогда.
Она не стала рассказывать Берту всего остального, просто не могла говорить о том, что Дэвид завербовался в армию и без вести пропал где-то на полях сражений. Никому не нужный ветеран уже полузабытой всеми войны… Она не стала рассказывать об этом Берту вовсе не потому, что боялась его реакции, нет, просто слова не шли с языка.
— И ты никогда не переставала его любить, — заметил он.
Это был не вопрос, а лишь констатация факта.
— Думаю, да, — сказала Сьюзен, откидывая назад свою черную гриву. — Правда, были в моей жизни периоды, когда я редко о нем вспоминала. Ну, например, когда я вышла замуж за Лоренса и стремилась во что бы то ни стали быть добропорядочной еврейской женой.
— Вот бы взглянуть на тебя в то время! — расхохотался Берт.
— Или когда я впервые приехала в Вермонт, — продолжала Сьюзен, — полная решимости быть ни от кого не зависимой и всю свою жизнь посвятить лишь работе.
— Ну а в остальное время?
— Остальное время, похоже, Дэвид занимал, да и всегда будет занимать в моем сердце особое место. Ну, сам понимаешь, первая любовь и прочее… Я добивалась этого долгие годы.
— Сьюзен, скажи, неужели все, что ты делаешь, всегда подчинено логике?
— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Сьюзен.
— Неужели ты никогда не делала что-то по велению сердца, по зову чувств?
Сьюзен на секунду задумалась.
— А как же! Делала. Когда ушла от Лоренса.
— Это не то. Тогда у тебя не было выбора. Тебя приперли к стенке. Я имею в виду другое. Неужели ты никогда не любила просто так?
Сьюзен пнула ногой оторванные лепестки.
— Любила, — сказала она. — Раз в жизни.
На обед Сьюзен приготовила пиццу с двойной порцией сыра — любимое блюдо Марка. Он ел молча. Об утренней перебранке не было сказано ни слова. Может быть, ему нужно время, чтобы все хорошенько обдумать. А может, оно нужно им обоим.
— Какие у тебя планы на сегодняшний день? — поинтересовалась Сьюзен, наблюдая, как сын извлек из пиццы кусочек перца и отправил его в рот.
— Никаких.
— Неужели ничего не задали на дом?
— Нет.
— Жалеешь, что пропустил первые дни занятий?
— Не-а. Ничего интересного не произошло, и потом, мне понравилось гостить у бабушки с дедушкой.
— Они тоже были очень рады тебе. Ты для них очень много значишь.
— Ага.
— Еще положить пиццы?
— Не-а. Скажи, моя школьная форма чистая?
— Да, вчера постирала, она в твоей комнате.
Какая она сегодня вежливая, усмехнулась Сьюзен про себя. В другой раз она ответила бы так: «Если бы ты хоть немного разгреб барахло в своей берлоге, то наверняка увидел бы, что все чистое и выглаженное».
— Спасибо.
О Господи! Когда сын произносил это слово в последний раз? Сьюзен внезапно охватило чувство вины.
— Марк, сегодня утром…
Он лишь отмахнулся.
— Да ладно, мы все поступаем так, как считаем нужным.
— Я еще ничего окончательно не решила.
Не ответив, он поднялся из-за стола.
— Где моя футбольная форма?
— В ящике.
Грязную тарелку Марк поставил в раковину.
— Ты куда-то уходишь? — спросила Сьюзен.
— Ага.
Сьюзен встала из-за стола, решив не спрашивать, куда он собрался. Нужно дать ему немного свободы.
— Я могу уйти в библиотеку. Нужно подготовиться к занятиям по литературе.
— Ага, — ответил Марк и отправился в свою комнату.
Сьюзен вымыла тарелки в мыльной воде, ополоснула их и поставила в сушилку. «Что ж, хоть разговаривает со мной, и то хорошо», — подумала она.
Час спустя Сьюзен сидела в читальном зале институтской библиотеки. В институте царила какая-то особая тишина, которая всегда бывает перед началом занятий. Ничто не нарушало ее — ни галдящие студенты младших курсов, заскочившие сюда за учебниками, ни старшекурсники, проводящие здесь многие часы в надежде откопать нужный им материал, краткую суть которого им предстоит изложить преподавателю всего за несколько минут. У Сьюзен было такое чувство, что она одна в этом царстве покоя.