Я даже не объясняла это, просто разговаривала так, что возразить не было возможности. Даже если бы Келли решили посадить меня под замок и не пустить учиться к Мейснеру, а потом играть в Голливуде, я перегрызла бы оковы зубами и сбежала. Все упорство Келли на сей раз было на моей стороне, я тоже Келли, и с этим стоило считаться.
Мне много раз бывало тяжело, сидела без денег и экономила на всем, но ни разу не попросила помощи у семьи. Лучше лишний раз позировать, рекламируя шляпки или солнечные очки, чем признать свою неспособность обеспечить саму себя. До тех пор пока не прошу денег, я не завишу от родителей, хотя бы в профессии.
Пугала не сама зависимость, папа и мама не хотели мне ничего плохого, но я нутром чувствовала, что, попав однажды в финансовую зависимость от них, буду вынуждена всю остальную жизнь держать отчет за каждый шаг. Пока я зарабатывала сама и сама решала, какой контракт подписывать, а какой нет. Издержки в виде присутствующей в Голливуде Лизанны – это ненадолго, не всегда же фильмы будут сниматься в студийных условиях, к тому же я стала совершеннолетней по любым законам и сама отвечала за себя.
Конечно, в случае замужества, по неписаным законам Америки, претендент на мою руку должен будет просить ее у родителей, но это скорее дань правилам и нормам морали, чем закону. Нарушать эти правила я не собиралась, но о них разговор не шел вообще.
Работа с ведущими режиссерами и актерами имеет то преимущество, что даже самую незаметную актрису в заметной картине кто-нибудь да увидит. Так случилось и со мной, в результате меня пригласили на пробы для участия в фильме «Такси».
Получилось точно наоборот по сравнению с Циннеманном: я собралась на занятия к Мейснеру, где предстояло серьезно перепачкаться, когда вдруг позвонили с требованием прибыть немедленно. Даже не успев переодеться, я так и явилась в старой юбке и блузке, без косметики, понимая, что это провал. Вместе со мной проб ожидала пара десятков разряженных и накрашенных актрис, на фоне которых я смотрелась просто бедной родственницей.
Без перчаток, непричесанная, почти нелепо одетая, я выглядела в глазах собравшихся красоток почти чучелом. Одна шепнула другой, кивая в мою сторону:
– Ты только посмотри, сельские простушки тоже рвутся в актрисы!
Девушки засмеялись. Большинство видели «Ровно в полдень», но без прически, макияжа и шляпки меня никто не узнал. Плакать или смеяться? Еще учась в Академии, мы представляли, как будем раздавать автографы. Нам казалось, что это приятное занятие не заставит себя ждать, но вот прошло три года, я даже сыграла в выдающемся фильме с выдающимся актером в паре, но не только автограф не брали, но и вовсе не узнавали.
И снова я удивилась сама на себя: для меня оказалось неважно, узнают или нет, куда интересней то, что именно такой образ, в каком я невольно явилась на пробы, и был нужен режиссеру! Играть-то предстояло ирландскую простушку с деревенскими замашками.
– Ты сможешь говорить с ирландским акцентом? – поинтересовался режиссер Ратофф.
– Да, конечно.
В Академии нас столько времени отучали от любых акцентов, в том числе и собственно американских, требуя оксбриджского произношения безо всяких искажений. Это хорошо для театра, но не для кино. Ратоффу понадобился акцент, и мне пришлось немедленно вспомнить манеру разговаривать своих ирландских родственников, а также парня-ирландца, с которым я была в приятельских отношениях.
Получилось, Ратофф был в восторге:
– То, что нужно! Можешь считать, что роль твоя!
Я не уверена, что очень хотела играть ирландскую простушку, но просто оставить с носом всех этих задавак, насмехавшихся над моим «деревенским» видом, было приятно.
– Хитрая, она нарочно так вырядилась, чтобы соответствовать роли…
Нет худа без добра, несобранность помогла понравиться режиссеру. Но для себя я сделала вывод: нужно быть собранной и прекрасно выглядеть все двадцать четыре часа в сутки, ведь никогда не знаешь, что именно ждет тебя в следующие четверть часа! Что, если бы для роли требовалась светская дама или образцовая девушка из высшего общества?
Конечно, я не стала никому рассказывать, как оказалась в столь неприглядном виде на пробах, сделала вид, что нарочно вырядилась, но осознала: стиль – это когда круглые сутки. Временами стиля не бывает, бывает только игра в него, которую могут легко развенчать.
А роль я… не получила! Студийное руководство не согласилось с мнением Ратоффа, что героиня должна выглядеть ирландской простушкой, к тому же для подобного образа у них была своя актриса, работавшая по контракту. Ратофф намекнул, что, подпиши я контракт со студией, шансы получить роль резко возрастут.
Но закабалять себя ради непонятно чего не хотелось. Позже я поняла, что поступила правильно. Отснятые пробы попали на глаза Джону Форду, снявшему знаменитый «Дилижанс». Джон готовился к съемке ремейка еще более знаменитой «Красной пыли», в которой блистал Кларк Гейбл.
К тому времени Гейбл уже был не просто величиной, а звездой, которая могла выбирать не только роли, партнеров и режиссеров, но и вообще то, какие фильмы снимать. Ради Кларка «Красную пыль» поспешили повторить, перенеся действие в Восточную Африку и немного поправив сценарий.
С ним в паре должна играть божественная Ава Гарднер. Две звезды на один фильм почти стопроцентно гарантировали успех. К сожалению, у обоих были проблемы в личной жизни (у Авы в браке с Фрэнком Синатрой, а Кларк только что в очередной раз развелся) и со здоровьем. Но они дали согласие на съемки, и теперь режиссер подбирал актеров на вторые роли.
На сам фильм выделялись большие средства, натурные съемки предполагалось провести в Восточной Африке, а остальное снять на студии «МГМ» («Метро-Голдвин-Майер») в Лондоне. Фильм должен называться «Могамбо». Играть с Кларком Гейблом и Авой Гарднер в таких роскошных условиях (все знали, что Гейбл не станет мотаться по пустыне без возможности принять душ дважды в день) рвались многие. Я даже не мечтала попасть в съемочную группу такого фильма, а потому пороги студии не обивала. Однако судьба распорядилась иначе.
Джону Форду попали на глаза мои пробы к «Такси», и он решил, что нашел то, что надо. Я отнеслась к такому восторгу скептически, «то, что надо!» я уже слышала. Мнение режиссера не всегда совпадало с мнением студийного руководства.
На сей раз совпало. Мне было предложено сыграть роль супруги персонажа Кларка Гейбла. Однако цена роли оказалась высокой. Студия требовала подписания того самого семилетнего контракта, который однажды уже встал на моем пути.
На семь лет продать себя студии, пусть и одной из самых успешных… Решиться на такое было нелегко.
В то время бытовала так называемая студийная система. Каждая из студий Голливуда подписывала контракты с начинающими актерами и актрисами на семь лет, за время которых они либо становились звездами, либо тихо играли массовку и старились. В этой системе были свои плюсы и минусы. Подписывая контракт, актер закабалял себя на семь лет, потому что сниматься в фильмах другой студии мог только с согласия своей, тогда продюсеру фильма приходилось платить за «аренду» актера.
Во-вторых, он был просто обязан сыграть оговоренное количество фильмов в год, не имея права отказываться, какую бы гадость или пошлость ни предложили. На деле это не всегда соблюдалось, но в случае конфликта могло привести к судебным разбирательствам.
Если актер становился звездой, студия требования снижала, соглашаясь на многое, не требуя слишком строго, но большинство все же оставались просто актерами, закабаленными своими студиями. Роли перепадали редко и такие, от которых отказаться не грех, а играть приходилось все подряд.
У системы были и плюсы, помогавшие выживать начинающим. Подписавший контракт актер (или актриса, что все равно) автоматически становился сотрудником студии и еженедельно получал зарплату. Если он снимался в фильме, то получал еще за недели съемки.
Условия оплаты были не слишком щедрыми, но она повышалась каждые полгода. Обычно начинали с семисот – семисот пятидесяти долларов в неделю плюс съемочные. Каждые полгода основная ставка поднималась на пятьсот долларов.
При этом контракт возобновлялся каждые полгода, но… только со стороны студии. Это означало, что студия могла в любые полгода просто не продлить контракт, и человек оставался за бортом. Обычно на другие студии его не брали.
Семьсот долларов в неделю позволяли перебиваться молодым актерам и жить надеждой на съемки в каком-то ярком фильме пусть в маленькой роли. Вдруг увидят, вдруг заметят, вдруг пригласят…
Я куда больше зарабатывала, рекламируя шляпки или очки, но в данном случае речь шла не о деньгах, хотя они были необходимы. Конечно, манила сама возможность работать с Кларком Гейблом и Авой Гарднер, я уже знала, что такое опытный актер рядом, как много можно увидеть воочию, понять, многому научиться. И все же контракт… Немедленно всплыли все предупреждения дяди Джорджа:
– Только не вздумай подписать долгосрочный контракт! Это лишит тебя творческой свободы, права выбора.
Но, не подписав, я снова лишалась надежды получить роль, а также надежды, что меня когда-то вообще пригласят даже на пробы, в Голливуде не любили (и не любят!) строптивых начинающих актрис. Не желаешь заключать контракт? Поищи другое место!
Сейчас я понимаю, почему так происходило, ведь, снимая начинающих актеров в своих удачных фильмах, студия невольно организовывала им рекламу и не желала отпускать того, кто становился известным и популярным благодаря ей самой. Очень многие, имея контракты на одной студии, годами снимались на других. Это выгодно, вовремя разглядев талантливого актера или актрису, студии потом долго стригли купоны, «сдавая в аренду» своих студийцев.
Часто происходил обмен: мы вам этого актера, вы нам эту актрису…
Люсиль Кэрролл, занимавшаяся подбором актеров на «МГМ», смотрела на меня так, словно я только что добровольно отказалась от резервирования места в раю.