Самые сладкие тайные мысли об этом князе с умными темными глазами оказались правильными. Он писал, а потом и вовсе приехал! Ренье приехал, и то было лучшим доказательством, что в своих тайных сладких мечтах я не обманулась! Дело не в том, что он князь и монарх, это помогло всего лишь получить родительское согласие, а в том, что я безнадежно тонула в его глазах, стоило с ними встретиться, и выкарабкиваться вовсе не хотелось.
Пегги позже вспоминала, что все было похоже на настоящую рождественскую сказку. «За нашей Грейси приехал заморский принц, чтобы увезти ее в сказочный дворец, о котором столько рассказывали восторженные Остины. А еще вокруг Грейси и Ренье словно рассыпалась сказочная звездная пыль, от которой все начинало блестеть, как в сказке». Сестра говорила, что чувствовала себя тоже попавшей в сказку, казалось, фея преобразила даже саму Филадельфию…
Если честно, мне тоже так казалось, во всяком случае, моих родителей она точно преобразила. Я никогда не видела папу с мамой в столь благодушном настроении. Папа быстро нашел общий язык с отцом Такером, у них состоялся «мужской разговор» по поводу сватовства, мама прониклась симпатией к самому Ренье, Пегги, как могла, помогала влюбленным, а Келл стеной стоял на защите от любых насмешек!
Пока ничего не предвещало неприятностей, даже мелких. Без них, конечно, не обошлось, полагаю, их можно считать довольно крупными, но я в состоянии влюбленности сквозь звездный туман не все заметила.
Сложности начались почти сразу. Америка не Монако, где князь мог скрыться от журналистов за стенами своего дворца или общаться только на своих условиях. Скрывать помолвку от всех не следовало, это понимали и Ренье с отцом Такером. Но они не очень представляли, что такое для Америки замужество голливудской звезды, только что получившей «Оскара», и европейского принца.
Филадельфия не Монте-Карло, а моя квартира или дом на Генри-авеню не дворец, чтобы иметь возможность скрыться после нескольких дежурных фраз. Я видела, что Ренье недоволен, ему не нравились пронырливые репортеры, не нравилось постоянно быть под прицелом кино- и фотокамер. Мне пришлось нелегко, и только привычка обходить острые углы и идти на уступки помогли успокоить князя.
Наша помолвка состоялась! Я – невеста Его Святейшего Высочества князя Ренье III Монакского! Случилось чудо – во-первых, сам Ренье прилетел в Америку, чтобы сделать мне предложение, во-вторых, мои родители не нашли недостатков у будущего зятя.
Когда все так хорошо, невольно закрадывается опасение грядущих неприятностей. Они не замедлили появиться.
Ожидать, что сказочная фея, кроме любви прекрасного принца и его появления у меня в доме, будет еще и заботиться о совершенно не сказочных проблемах вроде приданого или организации уже земной свадьбы, смешно. Не стала, оставила решать эти проблемы нам.
Середина ХХ века, века прогресса эмансипации и даже сексуальной революции, а у нас проблемы с… приданым! Кто же мог ожидать?
Оказалось, что, по законам Монако (и вообще в Европе), родители обязаны дать за дочерью приданое, а будущей принцессе Монако и вовсе два миллиона долларов! А свадьба должна состояться в Монако и по законам Монако.
Могу пояснить. В Америке приданое вовсе не обязательно, дочь получает какую-то сумму только по воле родителей, и никакие законы это не регламентируют. А вот организацию и оплату свадьбы, напротив, берут на себя родители невесты. Это дорогостоящее мероприятие и должно быть хорошо подготовлено.
Возможно, поэтому мой отец на пресс-конференции, посвященной помолвке, умудрился заявить:
– Ну, мать, кажется, мы, наконец, распродали весь товар.
Выступившие на моих глазах слезы обиды журналисты отнесли к счастливому волнению, а Ренье сжал мои пальцы:
– Не обращай внимания.
Папа снова продемонстрировал, кто я для него такая. Залежалый товар, который наконец-то удалось сбыть с рук! Я могла получить десять «Оскаров», заработать миллионы, стать женой князя, но для отца оставалась никем, нелюбимой дочерью, просто по недоразумению судьбы вытащившей счастливый билет, предназначенный другой Келли.
Мне казалось, что ужасней моего собственного положения ничего быть не может. Но все познается в сравнении. Когда мне рассказали, каково Ренье, я перестала думать о себе и задумалась о нем. Почему? Потом объясню.
Дело не в организации свадьбы и не в том, что папа Келли сначала категорически отказался давать мне означенное приданое (он давал дочерям просто часть акций своей процветающей компании, это было значительно больше того, что полагалось в Монако, но не наличными деньгами). Думаю, папу возмутил сам факт, что ему, Джеку Келли, кто-то, пусть даже князь, смеет советовать, как именно поступать с приданым дочери. И неважны регалии Ренье или ирландское происхождение отца Такера, Джек Келли сам разберется с тем, как обеспечить свою дочь!
Сначала он отказался подчиняться законам Монако, а потом потребовал от князя предоставить документы о его собственном состоянии. Мне пришлось жестко сказать отцу:
– Соглашайся. Я верну тебе эти деньги!
Я не знала, как именно, но знала, что действительно верну. Продам квартиру, снимусь еще в паре фильмов у Хичкока, останусь без ничего, но деньги отцу отдам. Такое предложение обидело Джека Келли, он фыркнул:
– Я не нищий! Просто хочу убедиться, что у твоего князя, кроме апломба, есть что-то за душой.
«Кроме апломба», нашелся миллиард и еще много чего, это произвело на отца должное впечатление, но улучшению отношений не способствовало, кажется, Ренье окончательно убедился, что я выросла в весьма странной семейке. Едва ли это способствовало душевной близости будущего тестя и зятя. У Ренье тоже нрав не из легких.
И все-таки договориться сумели, Ренье оказался куда разумней, чем, например, я.
Свадьбу назначили на весну (март – апрель), а до этого мне предстояло еще сняться в фильме «Высшее общество». Прекрасная школа для той, которой предстоит быть принятой и освоиться в высшем обществе Старого Света!
Позже, присутствуя на свадьбе принца Чарльза и его очаровательной юной супруги Дианы, я не могла не пожалеть эту девочку, которая просто не представляла, что именно ее ожидает. Принц в качестве супруга – это не страшно, напротив, если любишь – прекрасно, а вот немыслимое количество любопытных, желающих сунуть носы во все, начиная от твоего приданого и заканчивая в буквальном смысле брачной постелью, становится круглосуточным кошмаром.
– Я так боюсь…
– Не бойся, дальше будет еще хуже.
Не слишком обнадеживающее заявление принцессы Монако будущей принцессе Уэльской. Ей действительно пришлось очень трудно, брак вообще дело нелегкое, а множество любопытных глаз и гадких языков способно превратить его в кошмар.
Нас с Ренье спасла любовь. Хорошо, если бы и их тоже, но что-то подсказывает мне, что этого не произойдет. Жаль, если не получится, они хорошая пара.
Зря я надеялась, что семья Келли вот так благодушно проводит меня в новую жизнь. Когда папа решил все формальности и можно бы успокоиться, удар последовал, откуда в те дни не ждала, – от мамы.
– Ну, теперь ты, конечно, примешься рассказывать репортерам, как несправедливо к тебе относились в семье, как мало уделяли внимания и мало гордились твоими успехами!
Я обомлела:
– Нет, мама, что ты! Я ничего никому не собираюсь рассказывать. Это наше семейное дело.
Ма Келли пробормотала:
– Значит, расскажет…
Я снова попыталась повторить, что не намерена говорить о семье Келли ничего компрометирующего, но чем горячей убеждала, тем сильнее поджимались мамины губы. Тогда я не поняла почему, теперь понимаю. Как понимаю и последовавшие за этим ее поступки.
Во-первых, такая озабоченность мамы означала, что она все же сознавала, как много любви и заботы недодала своему третьему ребенку, что в семье не все обстояло благополучно с отношением ко мне. А это, в свою очередь, значило, что родители мной пренебрегали сознательно, Пегги и Лизанна просто повторяли их систему поведения.
Мысль была настолько ужасной, что я тут же выбросила ее из головы. Нет, просто мама справедливо боится, как бы я в восторженном состоянии после помолвки или свадьбы не наговорила кучу глупостей. Как же ее убедить, что я буду осторожна в высказываниях, что никто не услышит от меня и полслова в осуждение семьи Келли, как было все прежние годы?
Убедить можно было только одним: действительно помалкивая. Ничего, со временем Ма поймет, что я не враг Келли и имиджу семьи. Наши отношения внутри – это наше дело, выносить сор из избы вовсе ни к чему.
Но сор вынесла мама, причем словно нарочно, чтобы уничтожить меня еще до свадьбы! Моя мамочка через десять дней после помолвки, когда еще ничего не было до конца решено и договорено, опубликовала одну за другой десять (!) статей обо мне. Я бы просто возмутилась, примись Ма Келли хвалить свою дочь на все лады и утверждать, что занималась моим воспитанием с первого дня после рождения и до дня помолвки, но миссис Джон Б. Келли сделала куда большую гадость, она подробно расписала все мои недостатки и мои любовные истории!
Одно дело поведать Америке, а за ней и миру о том, что я до самой Академии гнусавила (кстати, хорошо бы тогда объяснить, почему родители не позаботились о приведении моего голоса в порядок, и это сделала я сама, когда уже самостоятельно жила в Нью-Йорке!) или что я была страшно неуклюжим подростком, но совсем другое рассказать на страницах лос-анджелесской газеты о моих поклонниках, увлечениях и сделанных мне предложениях! Она не забыла никого из моих возлюбленных или просто ухажеров, обо всех сообщила подробно с собственными комментариями, совсем нелицеприятными. Конечно, Ма Келли называла молодых людей вымышленными именами, но, во-первых, любопытным ничего не стоило узнать настоящие, во-вторых, так еще хуже, потому что создавалось впечатление, что Грейс Келли напропалую крутила романы с кем попало.