Как же мне хотелось присоединиться к детям, но я сдержалась.
– Каролина, тебе не нравится?
– Ты укусила меня?!
– А ты укусила Альбера. Он маленький и ответить не может, потому я ответила за него. В следующий раз, прежде чем сделать Альберу больно или плохо, представь, что так же поступили с тобой.
Наверное, это дикость, но кусаться Каролина перестала, мало того, стала много заботливей по отношению к братику.
– Мама, а что я должна делать, если его обидит кто-то другой? Отомстить за него?
– Не стоит, думаю, лучше дать понять обидчику, как это неприятно, как объяснила я тебе.
– Но ты же меня укусила, чтобы я поняла?
Каролина заступалась за брата, пока тот был совсем крохой, но потом Альбер довольно быстро перерос сестру и заступался уже он. Конечно, их никто не обижал, но детские стычки неизбежны, и я была рада их дружбе.
Родившаяся через семь лет после Альбера Стефания была под всеобщим покровительством и быстро научилась этим пользоваться. Папина любимица, мамина игрушка, для сестры и брата точка приложения великодушных порывов и зависти одновременно, Стефания действительно была на особом положении в семье, как и любой младший ребенок в любой другой семье.
Но ей пришлось труднее всего. Пока были маленькими Каролина и Альбер, они немало страдали от ненужного внимания, в том числе и прессы. Но когда подросла Стефания, это внимание стало не просто излишним, оно превратилось в преступное! Бывали дни, когда на бедняжку велась настоящая охота.
Принцессы вообще не могли просто пойти погулять с подружками, как и Альбер с приятелями, не могли сходить в кино или покататься на велосипедах, поплавать, побегать… Всегда рядом охрана, всегда сопровождающие. Да, это необходимо для их же безопасности, многие богатые и известные семьи в те годы пострадали от киднеппинга – похищения детей, особенно ради выкупа.
Но Стефанию особенно мучили фоторепортеры. Бесконечные вспышки, подглядывание, преследование… Чтобы сходить на занятия хореографией, нужно прятаться в багажнике машины, просто погулять можно только в Рок-Ажеле, где по периметру охрана. Поэтому, когда ей пришло время учиться уже не в начальной школе, а дальше, мы приняли решение увезти девочку во Францию. Пусть живет в монастырском пансионе, там строгие правила, которые полезны для воспитания настоящей леди, к тому же Стефании было просто скучно с нами во дворце, ведь Каролина вышла замуж (неудачно), Альбер повзрослел, и младшая дочь оставалась с нами на вилле одна.
Ренье никак не мог понять моего «жестокого» обращения со Стефанией.
Ее определили в монастырский пансион подле Парижа, и Ренье был просто расстроен условиями содержания девочек. В рекламном листе, который нам прислали, значилось совсем иное. «Прекрасные условия содержания» на деле оказались ободранным приютом с немыслимым количеством ограничений, запредельной строгостью содержания и постоянными унижениями. Во всяком случае, так следовало из слов Стефании.
Обнаружив, что ни бассейна, ни теннисных кортов, ни даже нормальных гигиенических условий (не считать же таковыми общий душ с возможностью принимать его только дважды в неделю!) нет в помине, Ренье был готов забрать дочь обратно в Париж, но я воспротивилась.
Почему? Не знаю, но пребывание в этом пансионе оказалось для Стефании весьма полезным, да и была она там недолго – с сентября по декабрь, к тому же пару недель пролежала в постели с загипсованной ногой. Зато этот семестр показал Стефании, что существует другая жизнь и не стоит об этом забывать.
А еще я порадовалась, что Стефания сумела не просто выдержать трудные месяцы, но и приспособиться.
Прием душа по графику, конечно, безобразие. Если бы этот график касался времени приема, например, с семи до половины восьмого или вечером за полчаса до сна, я бы не возражала, нашу не слишком дисциплинированную дочь не мешало приучить к распорядку, но душ полагалось принимать дважды в неделю! Безобразие полное, особенно для ребенка, привыкшего к исключительным требованиям чистоты и опрятности. Узнав об этом, я была готова разрушить пансион до фундамента. Разве можно вырастить достойную леди в наш век, ограничивая ее в условиях гигиены?!
Так вот Стефания не стала ныть или жаловаться нам, она нашла свой выход из создавшегося положения. Свой десерт дочь просто меняла на очередь в душе, не ела сладкого, зато мылась ежедневно. И хотя это не было большой жертвой, потому что я никогда не поощряла у детей любви к сладостям, чтобы позже не мучились из-за фигуры, но сама необходимость вот такого выхода из положения коробила.
А еще на окнах оказались решетки, словно в тюрьме. Оправдывали это соображениями безопасности, но разве не достаточно охраны с большущими овчарками? Вообще, создавалось впечатление, что защищали девочек не столько от злоумышленников, сколько от возможности побега.
Когда дочь определяли именно в этот пансион, я мечтала, чтобы она нашла там столь же душевный подход, какой был у нас в монастырской школе в Рейнвенхилле. Я многие годы после ухода из этой школы не просто вспоминала наставниц, а продолжала советоваться с ними, сообщать им новости, просто поздравлять с праздниками. Узнав о строгостях пансиона, в который попала Стефания, я сначала не придала значения, у нас тоже все было очень строго, мы ходили в форме, делали книксен перед воспитательницами, держали прямо спины во время обеда, молились, исповедовались и были под присмотром почти двадцать четыре часа в сутки. Ничего страшного, это воспитало любовь к порядку и послушанию.
Но в нашей школе ни с кем не обращались жестоко и, уж конечно, соблюдали правила гигиены! Как можно требовать от девочек быть аккуратными, если приходится идти на хитрость, чтобы быть чистыми?
Нет, подобное место не для нашей дочери!
О… какой поднялся крик!
– Гримальди снова пошли на поводу у младшей дочери!
– Стефании пришелся не по вкусу пансионат, и папа с мамой немедленно забрали ее оттуда.
– Принцессе не место рядом с простыми смертными!
– Принцессе Стефании нужны особые условия, она не может жить в монастырском пансионе!
Сестры немедленно заявили, что Стефания невыносима, просто не приучена к дисциплине, несдержанна и дурно воспитана.
– Такой девочке строгое монастырское воспитание нужно в первую очередь! Отсутствие бассейна и теннисного корта здесь ни при чем.
Да, конечно, отсутствие приличного теннисного корта совершенно ни при чем, а вот отсутствие тепла и понимания очевидно!
Не хочется больше вспоминать об этом мрачном и душевно холодном заведении с немецкими овчарками в качестве охраны от побегов. Стефанию мы забрали после первого же семестра и перевели в другой пансион в Париже. Строгостей там было не меньше, но условия (не только бытовые, но и душевные) куда лучше. Стефания не стала менее строптивой, однако ее не запирали в комнате в наказание и не оставляли без душа.
У меня две дочери, обе красавицы с рождения. Сын тоже красавец, но о нем, как о наследнике, разговор особый.
Я в таковых в детстве не числилась. Все мое детство – яркий пример, как не должен расти ребенок. Нет, семья Келли весьма состоятельна, родители имели возможность дать нам все, в чем мы не только нуждались, но что «полагалось» в состоятельных домах. Кроме того, нам очень повезло, что и папа и мама увлекались спортом, отменно плавали, занимались гимнастикой, к чему приучили и нас тоже.
Это очень важно, потому что, если ребенок с самого раннего детства знает, что солнце, воздух, вода и движение не только важны, но и приятны, он всю жизнь будет следовать такому примеру. Сразу могу оговориться: не всегда правильный образ жизни обязательно приводит к крепости организма. Мои сестры и брат росли крепкими и сильными, я же постоянно болела и была очень слабой. Почему? Этого так никто и не понял, ведь питалась я вместе со всеми, бегала и прыгала не меньше, плавала, делала гимнастические упражнения… И без конца ходила с насморком, падала, разбивая коленки, простывала, проводила целые недели в постели.
Физически прекрасно развитая семья Келли слегка презирала меня за немощность.
Вернее, не слегка, от папы я то и дело слышала: «Слабачка!» – мама вздыхала: «Вечно наша Грейс болеет», а брат и сестры не упускали случая посмеяться.
Тогда никто не понимал, почему я болею. Сейчас я точно знаю почему: из-за недостатка любви.
Если бы это прочла моя мама, она была бы не просто возмущена, Ма Келли прервала бы со мной всякое общение (какого никогда толком и не было) и предала анафеме!
Но это так. Папа любил Пегги и возлагал надежды на Келла, маминой любимицей была симпатичная Лизанна. Я – ничья, для меня не нашлось никого в семье, кто любил бы. Сейчас я размышляю об этом спокойно, но много лет старалась не только не говорить на эту тему, но избегала даже думать! Казалось преступлением обвинять в нелюбви тех, кто дал жизнь и вырастил.
Я уже говорила, что семью Келли не полагалось критиковать, что в ней был культ почитания отца и послушания матери. И к чему это привело, тоже говорила. Я не критикую, что было, то было, для себя я еще в детстве поняла только одно: своим детям я обязательно буду твердить, что люблю их всех одинаково, а дочерям, что они красивы, даже если вдруг уродятся дурнушками. Этого не случилось, все трое наших с Ренье детей красивы, но я все равно не забываю напоминать об этом девочкам.
Такой непривычный для Европы подход считается признаком избалованности и осуждается, как американский. Я могла бы возразить, в Америке в детстве мне никто не говорил не только о красоте, будущей красоте или хотя бы возможной будущей привлекательности, напротив, подчеркивали, что я гадкий утенок, которому никогда не стать прекрасным лебедем.
Это неправильно, потому что любовь и ласка не мешают строгости и требовательности. Плохо, что я не умею требовать от своих детей, хотя они считают меня очень строгой мамой. В детстве они ныли, что другим детям позволяют то, что непозволительно им. Отвечать, что им дано то, чего нет у других, нельзя, это означало бы подчеркнуть их особое положение, чего нам с Ренье вовсе не хотелось.