Набрала побольше воздуха, оглядела торт, прикидывая, с какой свечки начать и как двигаться по кругу, и вдруг даже закашлялась – свечек было пять! Пять, а ведь мне шесть лет! Бетси, приглядывавшая в тот год за мной, забеспокоилась:
– Что случилось, Грейси?
– Это не мой торт… Кому его привезли?
– Как это «не твой»?! – громовой голос нашей обожаемой Линн, царившей на кухне, заставил даже вздрогнуть. – Вам привезли, мисс Грейс. Вон какая красота! И свеч…
Она не договорила, потому что сразу поняла все. А я опрометью бросилась к себе в комнату. Праздник был испорчен безнадежно. Можно не объяснять, торт заказывала мама, насколько же она невнимательна, что даже забыла, сколько лет исполняется ее незаметной дочери!
Не выйти к гостям я не могла, на мое счастье, мама не сочла нужным устраивать большой праздник, ограничилась детским чаепитием. Я шла задувать свечки на торте, как на Голгофу, прекрасно понимая, что сейчас все гости увидят мой позор, поймут, что родителям все равно даже, сколько мне лет. Вымученно улыбалась, не замечая подарков, почти не слыша поздравлений, не восторгаясь, в голове крутилась только одна мысль: торт с пятью свечами! Красивые куклы (что проку радоваться, если у меня нет возможности убрать их сразу, а значит, Лизанна успеет вырвать кукольные волосы или что-то сломать), выступление фокусника, воздушные шарики, нарядные девочки и мальчики, улыбающиеся взрослые… а у меня одна мысль: пять свечей, которые сейчас увидят все. Конечно, многие дети, пришедшие по приглашению Ма Келли поздравить ее дочь с днем рожденья (никто не интересовался, кого именно я хочу пригласить, мама решала сама), считать не умеют, но взрослые-то заметят. Снова будут сочувственные взгляды: «Бедняжка Грейс, почему Маргарет Келли настолько игнорирует свою дочь?»
Когда принесли торт, я с трудом сдержалась, чтобы не зажмуриться, но голос няни над ухом подбодрил:
– Смелей, Грейси, все в порядке!
На торте было шесть свечей! Шесть, а не пять. Кто-то на кухне сумел выйти из положения, поместив еще одну свечку в центре всей красоты. Свечка немного отличалась, у нее не было постамента в виде розочки, только насыпанные вокруг тертые орешки, но это неважно, она была – шестая свечка!
Мне не надо выбирать, какое желание загадать, оно всегда со мной, теперь следовало только задуть все свечи, задуть в один прием. Казалось, что, стоит только это сделать, и мир вокруг изменится.
Я никогда прежде не набирала в легкие столько воздуха, еще чуть – и лопну. Пока задувала, быстро-быстро повторяя желание, даже голова закружилась. Все шесть свечей погасли за один прием! Это была победа, теперь все будет иначе, изменится сегодня же, сейчас, не зря нашелся выход из неприятной ситуации со свечами.
Вокруг уже аплодировали, кричали «поздравлялку», а я, придя в себя после усилия, замерла: мама не видела, не заметила того, что я задула все свечи сразу! Убедившись, что свечки горят и я намерена их задуть, она уже приглашала взрослых в большой зал, где для них был накрыт свой стол. Маме все равно, задула я свечки все сразу или нет, ей вообще все равно, есть ли я. Ничего не изменилось в тот момент, когда шесть маленьких огонечков погасли, и надеяться, что изменится до следующих семи свечек, не стоило. Все осталось по-прежнему.
Смешно помнить детскую обиду до столь взрослого возраста, когда уже пора иметь внуков и помогать им задувать свечки на именинном торте? К тому же остальные дни рожденья не слишком отличались от этого, разве что прислуга теперь внимательней следила за соответствием внешнего вида торта. А я привыкла больше не загадывать желания, задувая именинные свечи. Зачем, все равно не исполнятся.
Просто очень обидно быть ненужной, незаметной, особенно когда растешь в большой семье, считающейся дружной и сплоченной.
Лизанна из какого-то злого побуждения (почему не ее день рожденья, а мой?) порвала куклу из подарка и переломала еще пару игрушек. Сестру не наказали, считая еще несмышленой, конечно, в четыре года ребенку трудно отвечать за свои поступки, но кто-то же должен был следить за малышкой!
А однажды мама, с гордостью представляя гостям своих детей, меня попросту… забыла! Я так растерялась, что стояла молча, пока кто-то из сердобольных женщин не напомнил Ма Келли, что у нее четверо детей, а не трое. Мама не позволила себе смутиться, напротив, обвинила меня:
– Ах, эта Грейси, вечно прячется по углам и щелям!
Я действительно пряталась. Страшно стеснительная, убежденная, что хуже других, что слабая, никчемная по сравнению со своими сестрами и братом, сопливая, толстая и бесцветная, я старалась уединиться и больше занималась куклами, чем общими играми.
Наверное, я была хуже развита физически, но на фотографиях тех лет этого не заметно, я достаточно сильная. И все же болела много и часто, вечно простужалась, падала и набивала себе синяки. Удивительно, но при этом была живым и подвижным ребенком. Правда, вне дома.
Однажды мой обожаемый дядя Джордж, папин брат, сказал, что я болею нарочно. Я даже обиделась, но это так. Только сейчас становится понятно, что именно он имел в виду, и то, что он прав.
В доме, вернее, в холостяцкой квартире дяди Джорджа у меня удивительным образом проходил насморк, переставало болеть горло или ухо. Но вовсе не потому, что там чище или нет сквозняков. Сейчас, размышляя над этими странностями, я начинаю понимать, в чем дело.
«Ненужная» маме в повседневной жизни, я пыталась привлечь к себе хоть какое-то внимание, вызывая жалость. А чем легче всего ее вызвать? Болезнью. Температура, жар, больное ухо или горло – чем не повод, чтобы о тебе позаботились, чтобы лишний раз вспомнили, что ты есть? Я чаще болела именно после рождения Лизанны и пока не нашла выход собственной энергии в школьном театре. Это было позже, а тогда бесконечные ангины и отиты заставляли проводить время в постели или просто дома, играя в уголочке.
Меня жалели, на меня лишний раз обращали внимание. Дядя Джордж прав, я болела не потому, что была слабой (Келли быть слабыми просто не могли!), а «из-за ненужности». После рождения Лизанны, когда я для мамы отодвинулась на задний план, пытаясь вернуть утраченное внимание, старалась при любом удобном случае забраться к маме на колени, заглянуть в лицо, потеребить за руку. Сейчас я понимаю, что сначала ей было просто не до возни со мной, потом такая прилипчивость стала вызывать раздражение, меня просто отталкивали.
Взрослый человек понял бы, что не стоит быть столь навязчивым, но ребенок видел необходимость быть еще более прилипчивым, чтобы тоже взяли на руки, допустили в свое окружение. Мама терпела меня рядом, она мало ласкала вообще кого-то из детей, считая это ненужными сантиментами (куда важнее правильно воспитать будущих домохозяек!), а папа занимался старшими. Удивительно, но на первый взгляд могло показаться, что мне уделяют внимания едва ли не больше, чем остальным.
– Грейси, ты должна больше есть мяса с кровью, это придаст тебе сил.
– У Грейси простуда, она эту неделю проведет в постели…
– У Грейси опять разбита коленка, она упала на занятиях по физкультуре…
– У нашей Грейси когда-нибудь пройдет насморк?!
Постепенно все внимание свелось к сожалению, что я самая слабая, самая болезненная, самая тихая и мало на что способна.
– Наша Грейси вообще на что-нибудь годна?!
Такой подход стал особенно заметным, когда оказалось, что Лизанна растет крепкой и сильной. Сейчас я понимаю рассуждения дяди Джорджа, Лизанне не требовалось привлекать внимание мамы болезнями, ей его уделяли и так. У нее не было необходимости болеть, чтобы быть замеченной!
У меня была. Удивительно, но мои отиты и простуды (болезнь пазух, которую обзывали аллергией) прошли сами собой, когда я состоялась, а насморк проявлялся снова в те минуты, когда я снова чувствовала себя ненужной или нежеланной! Я не разбираюсь в медицинских терминах, но полагаю, что докторам следовало бы рассмотреть такую причину аллергических реакций и даже детских болезней, как необходимость быть замеченной, признанной, любимой. Возможно, организм просто реагирует болезнью на низкую оценку со стороны окружающих.
Я не болела, во всяком случае, болела куда меньше, когда жила одна и сама себе пробивала путь на сцену и в кино. А когда снималась в успешных фильмах и играла в успешных спектаклях, о болезнях не вспоминала вообще. Нет, конечно, болела, но не так же, как в детстве!
Послушная дочь строгих родителей
Хватит жалеть себя, детство прошло, его не вернешь, ничего не исправишь, что было, то было.
Несмотря на все детские обиды и огорчения, детство и папу с мамой я вспоминаю как нечто светлое и… правильное. Да, собственных детей я воспитывала иначе (где уверенность, что получилось лучше?), все время старалась давать им понять, что все трое родились желанными, любимы в равной степени, но все равно получалось, что Стефании «досталось» больше любви, она младшая и девочку баловали все, не только мы с Ренье, но и Каролина с Альбером. Все очень просто – когда девочка подросла, старшие уже стали самостоятельными, и с родителями оставалась младшая.
Мы с Ренье любим всех троих просто потому, что они наши дети, а не потому, что чего-то достигли или не достигли. Пожалуй, в этом самая большая разница между мной и моими родителями. К такому пониманию нелегко прийти, и я рада, что оно состоялось.
Мои папа и мама были необычными, очень строгими и требовательными родителями, но во многом они похожи на всех остальных. Однажды я долго размышляла, чего мы вправе требовать от детей, а чего – нет. Ренье удивился, услышав результат размышлений, он прочитал много умных книг о воспитании детей, серьезно и ответственно относясь к этому вопросу, я тоже, но ни одна книга не дала (и не могла дать) исчерпывающий ответ на сложнейший вопрос: как воспитать детей, чтобы они стали… а чем или кем они стали?
Вот в этом самая большая сложность. Мы все понимаем, что дети должны вырасти ответственными, добрыми, успешными, должны уважать старших и все, что ими достигнуто, должны любить младших и заботиться о них, должны… Дети от рождения сразу многое должны. Всем. Всегда. Должны вовремя родиться, воврем