Но вот что удивительно. Геродот, подробно расписавший предысторию, все перипетии битвы и ее последствия, ни слова не говорит об этом таинственном бегуне. И это при том, насколько подробен рассказ «отца истории» о гонце в Спарту Фидиппиде. Поэтому можно констатировать, что Геродот об этом факте не знает. Возникает закономерный вопрос – откуда тогда эта легенда взялась?
В оборот ее запустил не кто иной, как Плутарх. Вот что поведал нам ученый грек в трактате «О славе афинян»: «Как рассказывает Гераклид Понтийский, известие о марафонской битве принес эреадец Терсипп. Но большинство говорят, что это был Эвкл, который прибежал с оружием, разгоряченный битвой, и ворвавшись в двери к пританам, сказал им только лишь “здравствуйте, победа!” и тотчас испустил дух. Положим, он, участник битвы, сам пришел собственным вестником. Однако же допустим, что какой-нибудь козопас или пастух, находившийся на какой-нибудь горе или возвышенном месте, стал зрителем сражения и оттуда, сверху, наблюдал то великое и превосходящее любые слова действо. И вот он пришел в город, вестник невредимый и кровью незапятнанный, и потребовал тех же почестей, что получили Кинегир, Каллимах и Полизел, поскольку он возвестил их доблесть, раны и гибель»[50] (3). Как следует из текста, Плутарх сам точно не знал, что же произошло в действительности, и высказывал определенные сомнения относительно хода событий. При этом писатель употребляет такие слова, как «рассказывает» и «говорят», словно отмежевываясь от приведенной выше информации. Вывод напрашивается простой – Плутарх просто передал ходившие слухи, за достоверность которых поручиться не может.
Следующим, кто вытащил на свет байку о марафонском бегуне, был Лукиан, древнегреческий писатель II в. н. э. из города Самосата. Под его талантливым пером Геродотов посланец в Спарту Фидиппид чудесным образом слился с марафонским гонцом и стал действовать под именем Филиппида: «Филиппид, в один день добежавший от Марафона с вестью о победе; обращаясь к архонтам, которые сидели тревожимые исходом битвы, он воскликнул: «Радуйтесь, мы победили». Сказав это, с вестью на устах умер, в призыве к радости испустив дух»[51].
Подведем итоги. В свете изложенного создается впечатление, что красивая легенда о марафонском бегуне есть не более, чем вымысел, который невозможно подтвердить документально. Запущенная в оборот Лукианом Самосатским, она зажила самостоятельной жизнью, обрастая новыми фактами и подробностями.
Еще один принципиальный момент. Сражение при Марафоне наглядно показало преимущество военной школы эллинов над персидской военной организацией. Доказало преимущество гоплитского копья над стрелой и дротиком. Различие в тактике двух армий отметил Эсхил в трагедии «Персы». Там по ходу сюжета персидская царица расспрашивает участника похода на Элладу о том, как воюют греки, и получает исчерпывающий ответ:
Атосса
Эти люди мечут стрелы, напрягая тетиву?
Хор
Нет, с копьем они предлинным в бой выходят и щитом.
Свидетельство Эсхила – это свидетельство участника событий, ветерана сражений при Марафоне, Артиемисии и Саламине, видевшего все своими глазами.
Величайшее значение Марафонской битвы заключалось и в том, что она выдвинула целую плеяду военных и политических деятелей Афин, которым очень скоро предстояло сыграть решающую роль в грядущих грозных событиях. Вот что сказал об этих людях Платон в диалоге «Менексен»: «Я утверждаю, что эти мужи не только дали нам жизнь, но и породили нашу свободу, да и не только нашу, но свободу всех жителей этого материка. Оглядываясь на их деяние, эллины проявляли отвагу и в последующих битвах за свою жизнь, став навсегда учениками сражавшихся при Марафоне».
Именно поколение марафонских бойцов спасет Элладу во время нашествия Ксеркса.
4. После битвы. 490–486 гг. до н. э
От Фалерона персидский флот отправился к берегам Малой Азии. Ктесий Книдский пишет, что Датис был убит в битве при Марафоне, а его тело победители отказались выдать персам (21). Но это не так, военачальник был жив и здоров. Когда же армада подошла к острову Миконос, Датис неожиданно распорядился обыскать все корабли. Геродот пишет о том, что полководец увидел некий вещий сон, но, скорее всего, он просто получил соответствующий сигнал. По крайней мере, создается впечатление, что Датис знал, что надо искать.
Когда на финикийском корабле была обнаружена позолоченная статуя Аполлона, было назначено следствие. Выяснив все обстоятельства случившегося, Датис распорядился погрузить статую на свой корабль и лично отвез ее в святилище на остров Делос, откуда она была похищена. Военачальник был очень осторожен в своих поступках, поскольку не знал, что скажет Дарий, узнав о неудаче при Марафоне. Но, с другой стороны, Эритрия была сожжена, и пусть частично, но волю владыки Датис и Артафрен выполнили.
Информации о том, как Дарий встретил своих полководцев, в источниках нет, Геродот только сообщает, что, узнав об итогах битвы при Марафоне, царь не на шутку разъярился на афинян. В этом свете участь пленных эритрийцев выглядела незавидной. Но Дарий не стал свирепствовать, а просто отправил их на поселение в Азию, где они проживали еще во времена Геродота, сохранив свой язык и обычаи.
Вопрос с Афинами Дарий решил закрыть раз и навсегда. Во все концы огромной державы помчались гонцы с требованием готовить войска и снаряжать корабли. Царь задумал грандиозный поход на Элладу и планировал его лично возглавить. Но Дарий всегда умел сдерживать свои желания, соотнося их с государственной необходимостью. Он не стал бросаться очертя голову в очередную военную авантюру, а решил тщательно подготовиться. Царь пришел к выводу, что одной из причин провала похода Датиса и Артафрена стал недостаток выделенных в их распоряжение войск, и поэтому задействовал для нового похода на Элладу все ресурсы государства. Новые войска требовалось собрать и как следует обучить, а военачальникам необходимо было проанализировать опыт неудачной кампании и сделать соответствующие выводы. Поход был отложен на три года, по мнению Дария, этого времени было вполне достаточно, чтобы закончить к нему подготовку. Но когда дело близилось к завершению, неожиданно вспыхнуло восстание против персов в Египте, и царю снова пришлось отложить свои замыслы относительно Эллады.
После битвы при Марафоне Мильтиад находился на вершине славы и пользовался в Афинах непререкаемым авторитетом. Хотя тревожные звонки и были. Например, когда стратег стал требовать во время народного собрания, чтобы его увенчали оливковым венком, Софан из Декелии громко крикнул: «Когда ты, Мильтиад, в одиночку побьешь варваров, тогда и требуй почестей для себя одного» (Plut. Cim. 8). Народ признал правоту декелийца, и стратег остался без венка.
Тем не менее урок впрок не пошел, и у Мильтиада началось то, что принято называть головокружением от успехов. Свято уверовав в собственную непогрешимость, Мильтиад задумал сомнительную авантюру, имевшую для него лично самые печальные последствия. Не менее удивительно, как афиняне безропотно пошли на поводу у стратега, когда он предложил им организовать некое военное предприятие в регион Эгейского моря.
Вообще, сама организация экспедиции и ее конечные цели, в том виде, как это изложено у Геродота, вызывает массу вопросов. Как следует из текста, стратег «потребовал у афинян семьдесят кораблей, войска и денег, не называя при этом страны, против которой собирался идти войной; сказал только, что они разбогатеют, если последуют за ним; он поведет-де афинян в такую страну, из которой они без труда добудут себе много золота» (VI, 132). Не менее странной была и реакция на это предложение сограждан Мильтиада: «Афиняне дали корабли Мильтиаду, полагаясь на его обещание» (VI, 132). Получается нелепость. Полководец не говорит, куда поведет флот и какие стратегические цели преследует, зато обещает афинянам большие богатства. Народ в суть вопроса не вникает и соглашается на все предложения Мильтиада. Получив войско и корабли, стратег повел афинян на остров Парос, признавший власть Дария. Цель, как следует из текста Геродота, была одна – откровенный грабеж.
Несколько иначе выглядит ситуация в изложении Корнелия Непота. Причем римлянин более объективен, чем «отец истории»: «После Марафонского сражения афиняне опять поручили Мильтиаду флот из 70-ти кораблей для наказания островов, помогавших варварам. Командуя этими силами, многие острова он снова привел к повиновению, а некоторые завоевал. Среди прочих не принял его мирных предложений остров Парос, гордый своими богатствами» (Milt. 7). Как следует из данного текста, стратег вовсе не дурил голову согражданам. Афиняне решили воспользоваться плодами марафонской победы и очистить от персов ряд островов Эгейского моря, поручив это ответственное предприятие Мильтиаду. На мой взгляд, версия Непота гораздо ближе к истине.
Геродот и Непот сходятся в том, что именно на Паросе Мильтиада постигла крупная неудача, но вновь расходятся в деталях. Как пишет «отец истории», командующий испытывал личную неприязнь к паросцам, и именно этим были продиктованы все его действия. Взяв город в осаду, Мильтиад потребовал от жителей выкуп в 100 талантов. Но неожиданно получил отказ, поскольку граждане Пароса приняли решение сражаться до конца. Построив на наиболее уязвимых участках оборонительной стены дополнительные укрепления, паросцы приготовились к борьбе не на жизнь, а на смерть.
Осада города не задалась, и Мильтиад пребывал в полной растерянности, не зная, что делать. Рассказ Геродота о том, как стратег пробрался неизвестно зачем в храм Деметры, я могу объяснить только тем, что он хотел встретиться в святилище с кем-либо из местных жителей, и склонить этого человека к предательству. Но, судя по всему, Мильтиад нарвался на засаду и был вынужден бежать, повредив при этом ногу. Сильно разболевшись, полководец решил прекратить боевые действия и после 26 дней осады покинул Парос. Остров был полностью разорен и опустошен, но это нисколько не скрашивало общего впечатления от неудачной экспедиции.