Если же называть главного творца победы при Саламине со стороны эллинов, то это, вне всякого сомнения, был Фемистокл: «Одержана была эта победа, правда, благодаря общей храбрости и рвению всех сражавшихся, но замысел и искусство принадлежали Фемистоклу» (Plut. Them. 14). Об этом писал и Корнелий Непот, отметивший, что Ксеркс был побежден «не столько оружием греков, сколько кознями Фемистокла» (Them. 4). Данный факт отмечает и Диодор Сицилийский. Спровоцировав персидского царя на битву, афинский стратег заставил делать Ксеркса то, что было выгодно эллинам.
Юстин приписывает Фемистоклу еще одну хитрость, повлиявшую на ход битвы: «Когда исход сражения был еще сомнителен, ионяне, по совету Фемистокла, начали мало-помалу выходить из битвы: их измена сломила боевой дух у других [сражавшихся]. Персы видят вокруг себя бегущих, их строй колеблется, и скоро они, побежденные в бою, сами обращаются в бегство» (II, 12). Но данные сведения вступают в противоречие с информацией Геродота, отмечающего, что малоазийские эллины храбро сражались при Саламине.
Рассмотрим вопрос о потерях сторон. Согласно Ктесию Книдскому, у персов погибло 500 судов (Persica, 26). Более правдоподобные цифры приводит Диодор Сицилийский. Он пишет о том, что эллины лишились 40 триер, а персы потеряли свыше 200 боевых кораблей. При этом историк оговаривается, что он не учитывает тех судов, какие были захвачены вместе с командой (XI, 19). Геродот ничего не говорит о том, скольких кораблей недосчитались персы. Но в дальнейшем приводит данные о численности флота персов после зимовки в Киме и на Самосе: «Вместе с ионийскими у них было триста кораблей» (Herod. 130). Получается, что в 479 г. до н. э. морские силы Ксеркса так и не оправились от понесенного поражения. Не исключено, что немало царских кораблей погибло во время возвращения в Малую Азию, поскольку наступило время осенних штормов. Отсюда и цифра в 300 судов. Юстин конкретных цифр не называет, а просто констатирует, что «много кораблей было захвачено [греками], много потоплено» (II, 12).
Плутарх и Геродот рассказывают о наиболее отличившихся в битве эллинах: «Первым, взявшим корабль, был афинский триерарх Ликомед; он срубил с него украшения и посвятил их Аполлону Лавроносцу во Флии» (Plut. Them. 14). «Отец истории» обращает внимание не только на отдельные личности, но и на целые полисы: «В этой морской битве наибольшую славу из эллинов стяжали себе эгинцы, потом афиняне, а из отдельных воинов эгинец Поликрит и афиняне – Евмен, сын Анагирунта, и Аминий из Паллены, который преследовал и Артемисию» (VIII, 93). Действительно, именно Аминий стал одним из героев битвы, первым атаковав вражеский корабль, а затем вместе с Соклом из Педиэи убив командующего флотом малоазийских эллинов Ариобигна. Если бы ему удалось взять в плен Артимисию, вне всякого сомнения, именно афинянин был бы признан лучшим бойцом среди всех союзников. Аминий был младшим братом Эсхила, а другой его брат, Кинегир, героически погиб во время Марафонского сражения.
При Саламине Аминий получил тяжелую рану и чудом остался жив. Интересный факт из его дальнейшей биографии рассказывает Клавдий Элиан: «Трагического поэта Эсхила обвинили перед судом в нечестии за какую-то его драму. Когда афиняне уже готовились побить его камнями, младший брат Эсхила Аминий, отбросив гиматий, показал свою по локоть отрубленную руку. Он храбро дрался во время Саламинской битвы, был изувечен в сражении и первый из афинян удостоился награды за отвагу. Судьи, взглянув на руку Аминия, вспомнили о его доблести и помиловали Эсхила» (V, 19). Можно не сомневаться, что Эсхил был таким же доблестным бойцом, как и его братья.
Но вернемся к Геродоту. Похвалив одних союзников, он подвергнул жесточайшей критике других. Речь идет о коринфском стратеге Адиманте и его людях. «Отец истории» пишет о том, что как только военачальник увидел начало битвы, то велел поднять парус и покинул поле боя. Увидев бегство командующего, остальные триерархи развернули корабли и последовали за ним. Дальше Геродот описывает некое чудо, после которого коринфяне вернулись назад, но к этому моменту битва уже закончилась. Впрочем, «отец истории» оговаривается, что это афинское предание, и приводит иную версию развития событий: «Такая молва о коринфянах идет от афинян; сами они отвергают этот рассказ и утверждают, что в морском сражении они были в числе первых; согласно с ними свидетельствует и остальная Эллада» (VIII, 94). Именно так и было, потому что есть одно свидетельство, опровергающее афинские сказки.
Знаменитый поэт Симонид, написавший эпитафии защитникам Фермопил, был автором эпитафии коринфянам, павшим при Саламине:
Странник, мы жили когда-то в обильном водою Коринфе,
Ныне же нас Саламин, остров Аянта, хранит;
Здесь победили мы персов, мидян и суда финикийцев
И от неволи спасли земли Эллады святой.
Если бы коринфяне вели себя так, как рассказывают афиняне, то писать столь проникновенную эпитафию никто бы не стал. Противоречия между Афинами и Коринфом были велики, что не самым лучшим образом сказывалось на подготовке к битве. Адимант ненавидел Фемистокла, а афинский стратег платил своему коринфскому коллеге той же монетой. Противостояние продолжилось и после битвы. И если для Коринфа и остальных союзников Адимант был одним из героев победы при Саламине, то афиняне выдвинули в массы свою версию битвы, при этом снабдив ее соответствующими вставками о различных чудесах.
Кстати, о чудесах. Именно чудом объясняет Геродот тот факт, что в начале битвы греческий флот прекратил отступление, а затем стремительно атаковал противника: «Кроме того, передают, что к эллинам явился женский призрак, отдававший приказание так, что голос его слышала вся стоянка эллинов, а перед тем стыдивший их словами: “Доколе, трусы, вы будете грести назад?”» (VIII, 84). Здесь можно отбросить все, за исключением самих слов. Однозначно, что крикнул их кто-то из афинян, обращаясь к пелопоннесским союзникам, уводившим свои корабли подальше от персидского флота, поскольку женщине на триерах взяться просто неоткуда. Не исключено, что кричал их Аминий перед атакой на персидский корабль. Но Геродот посчитал, что лучше эти слова приписать некому божеству, поскольку одно дело, когда союзников в трусости обвиняет афинянин, и совсем другое – когда это делают потусторонние силы. Ведь здесь речь шла не об одном Коринфе, а о лакедемонянах и иже с ними. А с божества и спросу никакого. Но уже Полибий довольно скептически относился к рассказам своих коллег о вмешательстве неких потусторонних сил в исторический процесс: «Необходимо изобличать и осмеивать привнесение в историю сновидений и чудес» (XII, 12b).
Тем не менее различных пророчеств и знамений в связи с битвой при Саламине было немало. Об одном из них поведал Страбон: «Вблизи Анафлиста расположены святилище Пана и храм Афродиты Колиады; у этого места, как говорят, были выброшены волнами последние обломки разбитых кораблей после морской битвы с персами около Саламина; по поводу этих обломков Аполлон дал прорицание:
Пищу будут варить колиадские жены на веслах» (IX, I, 21).
В похожем духе высказался и Павсаний: «На Саламине с одной стороны есть храм Артемиды, с другой – высится трофей, сделанный из оружия побежденных; виновником этой победы эллинов был Фемистокл, сын Неокла. Есть там и святилище Кихрея. Когда афиняне сражались с мидянами, то, говорят, на их кораблях появился дракон, и на вопрос афинян бог ответил им, что это герой Кихрей» (IX, I, 13). Понятно, что многие из этих рассказов составлялись задним числом, но тем не менее…
Но именно Павсаний сообщает нам количество персидских воинов, высадившихся на Пситталию: «Перед Саламином есть остров, называемый Пситталеей. Говорят, на него высадилось около четырехсот варваров. Но после того как флот Ксеркса был побежден, то, как говорят, погибли и эти, когда эллины перешли на Пситталею» (I, XXXVI, 1–2). Правда, писатель пишет о том, что Аристид захватил остров после того, как персидский флот потерпел поражение, но это не так. Геродот (VIII, 95) и Плутарх (Plut. Aristid. 9) рассказывают об этом иначе.
Битва при Саламине стала высшей точкой проявления единства среди эллинов. Ни до, ни после подобного единодушия среди них уже не наблюдалось. Даже в битве при Платеях, когда объединенная армия греческих полисов встретится с войсками Мардония, союзники станут действовать кто во что горазд, а каждый стратег будет сам себе командир. В этом ее существенное отличие от битвы в Саламинском проливе, где союзный флот стал единым целым, а каждый из воинов и моряков сражался за себя и за товарища. Здесь не было ни афинян, ни спартанцев, ни коринфян, а были просто эллины. Поэтому им и удалось сотворить чудо, вошедшее в историю как битва при Саламине: «Так эллины, по выражению Симонида, “подъяли ту славную, знаменитую победу”, блистательнее которой ни эллинами, ни варварами не совершено ни одного морского дела» (Plut. Them. 14).
Правда, у афинян был свой взгляд на их вклад в победу: «Даже самые злобные наши недоброжелатели признают, что Саламинская битва решила исход войны, а победили в ней эллины только благодаря Афинам» (Isocr. IV, 98). И надо признать, такая точка зрения не была лишена оснований.
Сделаю небольшое отступление. Геродот рассказывает, что в один день с битвой при Саламине эллины одержали еще одну важнейшую победу. В сражении при Гимере тиран Сиракуз Гелон наголову разгромил карфагенскую армию: «Рассказывают еще, что в тот самый день, как Гелон и Ферон одержали победу над карфагенянином Амилкой в Сицилии, эллины победили персидского царя при Саламине» (VII, 166). Я уже приводил информацию Диодора Сицилийского о том, что Ксеркс, готовясь к вторжению в Балканскую Грецию, заключил союз с Карфагеном. В дальнейшем Диодор расскажет, как стороны соблюдали условия этого договора: «