В соответствии с условиями договора карфагеняне, собрав большие средства, стали нанимать наемников из Италии, Лигурии, а также из Галатии и Иберии, кроме того, во всей Ливии и в Карфагене они производили набор воинов среди граждан; занимаясь этими приготовлениями в течение трех лет, они наконец собрали более 300 тысяч пехоты и 200 кораблей.
Ксеркс же, соревнуясь с карфагенянами в усердии, настолько превзошел их во всех приготовлениях, насколько превосходил карфагенян большим количеством народов, находившихся под его властью» (XI, 1–2). Впрочем, Диодор пишет о том, что битва при Гимере произошла в то время, когда армия Ксеркса прорывалась через Фермопилы.
Между тем Геродот ни о каком договоре не говорит, он просто фиксирует тот факт, что персы и карфагеняне развязали боевые действия против эллинов. И это якобы стало одной из причин, почему Гелон не пришел на помощь Элладе: «Жители Сицилии рассказывают еще следующее. Гелон пошел бы на помощь эллинам, хотя бы и под начальством лакедемонян, если бы в то же самое время бывший тиран Гимеры, сын Криниппа Терилл, изгнанный из Гимеры самодержцем Акраганта, сыном Энесидема Фероном, не привел с собой в Сицилию триста тысяч финикиян, ливийцев, иберов, лигиев, элисиков, сардинцев и жителей Кирна под предводительством Амилки, сына Аннона, царя карфагенян» (VII, 165). Геродот обращает внимание на то, что это «рассказывают» именно жители Сицилии. Но не это главное.
Выскажу свою точку зрения, не претендуя при этом на истину в последней инстанции. По большому счету, Ксерксу союз с Карфагеном был не нужен. Вообще. У царя было достаточно своих сил, чтобы справиться с полисами Балканской Греции. Другое дело, что Ксеркс ими неправильно распорядился, но это уже частности. Говорить о том, что владыка Азии боялся, что греки Сицилии окажут помощь свои сородичам на Балканах, не приходится. Ксеркс был прекрасно осведомлен, что даже на Пелопоннесе эллины не могут друг с другом договориться об организации сопротивления персам, а что уж тут говорить о Сицилии! Поэтому персидский царь и не вел с карфагенянами никаких переговоров. Сицилийским же грекам не было ровным счетом никакого дела до своих сородичей на востоке. К тому же существовала реальная угроза войны с Карфагеном, причем независимо от того, заключал Ксеркс с пунийцами союз или нет.
Карфаген – дело другое. Его правящая элита имела все основания опасаться, что в случае их вторжения на Сицилию на помощь Сиракузам придут эллины с Балканского полуострова. Когда же до правительства Карфагена дошли слухи о том, что Ксеркс начал грандиозные приготовления к походу на Элладу, они поняли, что это их шанс. То, что пунийцы были очень хорошо информированы о намерениях персидского царя, не вызывает ни малейшего сомнения. Финикийцы, чьи корабли были главной ударной силой флота Ахеменидов, регулярно ставили карфагенян в известность обо всех действиях Ксеркса. Карфаген был основан выходцами из финикийского Тира, и властям метрополии ничего не стоило оказать своим сородичам на западе ряд услуг информативного характера. В этом случае пунийцам союз с Ксерксом также был не нужен, поскольку они могли просто воспользоваться удачно сложившейся ситуацией. К тому же заключение союза налагает определенные обязательства…
Я не верю в теорию заговора и не считаю достоверной информацию Диодора Сицилийского о том, что между державой Ахеменидов и Карфагеном был заключен военный союз, направленный против эллинов на западе и на востоке. Пунийцы просто выбрали подходящий момент и организовали вторжение на Сицилию без всяких договоренностей с Ксерксом. И персидский царь никакого союза с Карфагеном не заключал. Что же касается информации Геродота о том, что битва при Гимере произошла в один день с битвой при Саламине, то это есть досужие байки жителей Сицилии, и не более. По крайней мере, так следует из текста «Истории». Оказавшись в стороне от великого противостояния Эллинского союза и державы Ахеменидов, сицилийцы задним числом придумали союз Ксеркса с Карфагеном, чтобы хоть таким образом оказаться причастным к судьбоносным событиям. А объявив о том, что битва при Гимере произошла в один день с битвой при Саламине, они ненавязчиво поставили себя в один ряд с героями Саламинского сражения. Но правда такова, что битва при Гимере не оказала ровным счетом никакого влияния на борьбу эллинов Балканской Греции с нашествием Ксеркса.
9. После Саламина. Осень 480 г. до н. э
Ксеркс находился в страшной растерянности. Он никоим образом не ожидал, что сражение закончится так плачевно для персов, и не знал, что делать. А решение надо было принимать немедленно, потому что армия Мардония уже была готова выступить на Пелопоннес. Впрочем, общение с родственником пошло царю на пользу, и он был полон решимости возобновить битву на следующее утро. Ксеркс собирался соединить Саламин с материком дамбой и по ней перебросить войска на остров.
Здесь между античными авторами наблюдаются некоторые расхождения. Геродот конкретно указывает на то, что насыпь Ксеркс начал возводить только после того, как его флот потерпел поражение (VIII, 97). Такой же точки зрения придерживается и Плутарх: «После морской битвы Ксеркс все еще не мог примириться с мыслью о неудаче и попытался по насыпям перевести сухопутное войско на Саламин, чтобы напасть на эллинов, и для этого сделал заграждение в проливе» (Plut. Them. 16). Иначе смотрит на проблему Страбон: «Переправа через пролив на Саламин шириной около 2 стадий; этот пролив Ксеркс пытался засыпать, однако морское сражение и бегство персов предупредили исполнение этого плана» (IX, I, 13). Ктесий Книдский также считает, что строительство дамбы началось до битвы при Саламине (Persica, 26). Если же рассуждать логически, то в сооружении насыпи до сражения не было никакого смысла, поскольку Ксеркс был уверен, что его флот легко уничтожит греческие корабли. А после того, как флот эллинов перестанет существовать, персы легко захватят Саламин. Но после поражения в морском бою ситуация изменилась и царь был вынужден искать иные решения проблемы. Отсюда и идея о возведении дамбы. Это было как раз в духе Ксеркса, по воле которого перекопали Афонский полуостров и соорудили мост через Геллеспонт.
По приказу царя из транспортных финикийских кораблей стали сооружать понтонный мост, но внезапно работы были остановлены. Геродот объясняет это тем, что дамбу вообще сооружали для отвода глаз и таким образом царь просто скрывал свои истинные намерения. Думал же он прежде всего об отступлении. Но это будет слишком банально, поскольку здесь «отец истории» просто хочет обратить внимание на панику, охватившую персидского царя. Причина, побудившая Ксеркса так поступить, была гораздо серьезнее.
Геродот пишет о том, что после битвы персидский флот ушел к Фалерону, а эллины на следующий день ожидали нападения и приготовились к бою. Но нападения не последовало, поскольку персидский флот на некоторое время оказался небоеспособным. А строительство дамбы без прикрытия боевых кораблей изначально было обречено на неудачу. Мы не знаем, были атаки греческих триер на строителей, или же Ксерксу кто-то подсказал, чем все может закончиться, но работы были прекращены. В этот же день царь отправил гонца в Сузы с известием о своем поражении. Он представлял, как все это будет выглядеть, когда после радостного сообщения о взятии Афин практически сразу в столицу придет весть о неудаче при Саламине. Что праздники и пиры сменятся трауром и скорбью, а царя будут считать главным виновником обрушившихся на державу бед. Ксеркс был в ярости, но больше всего злился на себя, за то, что не послушался советов Артемисии, и вовремя не покинул Грецию.
В Сузах все произошло именно так, как Ксеркс и предвидел, с той лишь разницей, что во всех бедах подданные винили не царя, а Мардония. Тем не менее в государстве началось брожение умов и, чтобы задавить смуту в самом начале, Ксерксу было необходимо вернуться в Азию. Но это понимал не только царь, это понимал и Мардоний. Родственнику Ксеркса очень не хотелось, чтобы именно его сделали ответственным за провал похода в Элладу, а в том, что именно так и будет, он не сомневался. Поразмышляв, Мардоний, как ему показалось, нашел наилучшее решение проблемы.
Военачальник отправился к Ксерксу и вкратце обрисовал сложившуюся стратегическую ситуацию. Прежде всего, он указал на то, что главная цель похода – захват Афин, достигнута и, по большому счету, владыка может спокойно возвращаться домой. Поражение при Саламине есть не более чем недоразумение, поскольку судьба войны будет решаться на суше, а не на море. А греки очень боятся вступать в бой с армией персидского царя. Поэтому есть два варианта дальнейшего развития событий. Либо царь со всей армией остается в Греции и продолжает войну, либо оставляет здесь Мардония с отборными войсками, а сам возвращается в Азию. При этом полководец многозначительно добавил: «Не делай, царь, персов посмешищем для эллинов: персы не причинили тебе никакого ущерба, и ты не можешь сказать, что мы народ трусливый; если трусами оказались финикияне, египтяне, киприоты и киликийцы, то в этом несчастии персы вовсе не повинны» (Herod. VIII, 100). Мардоний искусно сместил акценты, обвинив в поражении командование флотом и экипажи кораблей, и одновременно подчеркнув храбрость персов и мощь сухопутной армии. Ксерксу такая речь пришлась по душе, но после Саламина царь стал очень осторожен, и поэтому решил собрать совещание, чтобы выслушать мнения других военачальников. Призвал и Артемисию, поскольку помнил, какой дельный совет она дала ему накануне роковой битвы.
Внимательно выслушав полководцев и приближенных, Ксеркс распорядился выпроводить их всех из шатра, после чего обратился непосредственно к Артемисии. Он не хотел, чтобы кто-нибудь еще был свидетелем их разговора. Вкратце передав царице Галикарнаса речь Мардония, Ксеркс открыто спросил, как ему поступить в такой сложной ситуации. И услышал то, что втайне и надеялся услышать.