Вообще, поведение Павсания в битве при Платеях вызывает больше вопросов, чем дает на них ответов. Казалось бы, вот он, прекрасный шанс продемонстрировать все великолепные боевые качества спартанских воинов. Но он этого не делает и не принимает вызов. И здесь снова невольно напрашивается мысль, что Павсаний все-таки побаивался персов. Спартанские воины с семи лет занимались военной подготовкой, но мы помним, что и персидские мальчики с пятилетнего возраста обучались ратному делу. Можно не сомневаться, что на этот бой Мардоний выставил бы самых опытных бойцов, лучших из лучших, представителей персидской военной элиты. И поэтому вопрос о победителе в сражении отборных отрядов был очень спорным. Не исключено, что Павсаний об этом знал, а потому и предпочел отмолчаться.
Мардоний очень удивился, узнав о том, что вражеский командующий его вызов проигнорировал, но решил выжать из ситуации максимум возможностей и велел объявить по армии, что противник струсил и отказался сражаться. Это вызвало небывалый подъем духа в войсках. Мардоний решил использовать эти настроения и отправил в атаку всю легкую кавалерию, перед которой стояла боевая задача лишить греков возможности брать воду из источника Гаргафия. Персидский полководец играл по-крупному, обкладывая своего противника как вепря на охоте.
План Мардония сработал. Его всадники сначала засорили, а затем засыпали источник, оставив вражескую армию без воды. И все это произошло при прямом попустительстве Павсания, который палец о палец не стукнул, чтобы помешать этому рейду персидской кавалерии. Ведь лакедемоняне стояли недалеко от Гаргафии и вполне могли защитить источник, а в случае необходимости позвать на помощь союзников. Но ничего этого сделано не было, и в итоге греческая армия осталась без воды. Мардоний проявил себя блестящим тактиком, лишив противника не только возможности подвозить продовольствие, но и пополнять запасы воды. Теперь эллинам грозили одновременно и голод и жажда. Персидский полководец полностью переиграл оппонента, навязав ему свою волю.
В этой критической ситуации стратеги поспешили к Павсанию на военный совет. Обсуждение было бурным, но всех тревожили две проблемы: со снабжением водой и продовольствием. Провиант закончился, и взяться ему неоткуда, поскольку проходы через Киферон перекрыты персидской конницей. Воду тоже не добыть, поскольку источник уничтожен, а подступы к реке простреливаются персами. Вывод напрашивался один – отступать. Поэтому решили, что если Мардоний в течение дня не начнет битву, то ночью начать отступление на новые позиции. Новым местом для расположения армии стратеги выбрали возвышенность к востоку от Платей под названием «Остров». Здесь разветвлялась на два рукава стекающая со склонов Киферона река Ореоя, называемая местными жителями дочерью Асопа. Помимо того, что здесь войско было вновь обеспечено водой, эллины приближались к проходам через Киферон и могли в случае необходимости брать под защиту идущие к ним обозы. Недаром Павсаний на совещании заявил о том, что по прибытии на новую позицию часть войска необходимо будет отправить освобождать проходы через горы и провести заблокированные там обозы.
Расстояние до новых позиций эллинов было невелико, и командующий надеялся, что переброска войск не займет слишком много времени. Действуя под покровом ночи, Павсаний хотел по возможности избежать столкновений с вражеской конницей и беспрепятственно перебросить войска. И пусть уже Мардоний наутро думает, как вести себя при таком положении дел.
Но до утра было далеко, а персидский командующий, поймав кураж, вновь отправил в атаку легкую конницу. Мардоний нашел у противника слабое место и теперь регулярно наносил по нему удары. Павсаний ничего не мог противопоставить отрядам вражеской кавалерии, и Мардоний пользовался этим. До самого вечера волны персидской конницы раз за разом накатывались на греческие шеренги. Но всадники избегали рукопашной, забрасывали противника стрелами и дротиками, а затем разворачивали коней и уносились назад. Легкая пехота греков безнадежно уступала мобильным войскам персов, и в сложившейся ситуации это проявилось наиболее ярко. Эллины молили богов, чтобы этот день поскорее закончился. И лишь когда на землю опустились вечерние сумерки, вражеские атаки прекратились. Приближалась ночь, а вместе с ней и отступление союзной армии.
Под покровом темноты эллины начали выдвигаться на новые позиции. Однако изначально все пошло не так, как планировалось. Большая часть армии снялась с места и покинула расположение, но то ли по незнанию, а то ли по умыслу, вместо того, чтобы идти к «Острову», направилась к Платеям. Сбившись с маршрута, эллины дошли до Герейона (святилища Геры), находившегося непосредственно перед городскими стенами, остановились, сложили около храма оружие и расположились на отдых. Ситуация сложилась странная, поскольку Павсаний думал, что большая часть его армии находится в одном месте, в то время как она находилась в другом. На своих позициях пока оставались афиняне, но в центре войск уже не было, и, таким образом, единая союзная армия распалась на три отдельных отряда. И как будто этого было мало, случилась еще одна неприятность.
Павсаний, видя, что союзники уходят, велел лакедемонянам строиться в походную колонну и выступать к «Острову». Военачальники отправились выполнять приказ командующего, но командир отряда питанетов[76] Амомфарет неожиданно заявил, что не будет убегать от персов и не покинет это место. Амомфарет отсутствовал на совещании у Павсания и не знал о том, что стратеги приняли решение сменить позицию. Командующий и его заместитель Эврианакт стали убеждать несговорчивого командира выполнить приказ, но в ответ получили гневную отповедь на тему спартанских добродетелей. Павсаний и Эврианакт вышли из себя. Они с криками набросились на Амомфарета, но спартанец поднял лежащий на земле большой камень и швырнул к ногам командиров, заявив, «что камнем этим он подает голос за то, чтобы не бежать от иноземцев, разумея под этим варваров» (Herod. IX. 55). В ответ Павсаний назвал соотечественника «безрассудным и сумасшедшим» (Herod. IX. 55), после чего остановил движение колонны. Лакедемоняне и тегейцы не могли уйти к «Острову», оставив на произвол судьбы отряд Амомфарета.
В самый разгар скандала к Павсанию прибыл вестник от афинян. Он неспроста появился здесь, поскольку афинские стратеги очень хорошо знали своих спартанских союзников, которые могли сказать одно, а сделать совсем другое. Гонец с интересом наблюдал за перепалкой между спартанцами, а когда крики немного стихли, обратился к командующему с вопросом, не собираются ли лакедемоняне уходить к «Острову» и что делать в данный момент афинянам. В ответ Павсаний указал рукой на Амомфарета и велел гонцу передать стратегам то, что он здесь видел и слышал. После чего приказал, чтобы афинское войско подошло ближе к спартанской армии, а когда начнется общее отступление, делать то же самое, что и лакедемоняне. С тем и отпустил вестника.
Занималась заря, и дальнейшее пребывание спартанцев у Гаргафии не только теряло смысл, но и становилось опасным. Махнув рукой на Амомфарета и его людей, Павсаний повел войска на новые позиции. Что же касается Амомфарета, то ему и в голову не пришло, что армия действительно уходит и оставляет его отряд в одиночестве. А когда до упрямца это дошло, то он быстро сообразил, что дело плохо, сразу забыл обо всех красивых словах, которые до этого говорил, и велел свои воинам следовать за главной армией. К этому моменту Павсаний с войсками отошел на десяток стадий, его войска уже подходили к храму Деметры Элевсинской. Но здесь командующего стали одолевать серьезные сомнения, правильно ли он поступил, оставив Амомфарета. Павсаний вновь остановил движение войск, решив прийти на помощь подчиненному, если враг на него все-таки нападет. Лакедемоняне стояли и ждали, переминаясь с ноги на ногу, когда вдалеке показался идущий ускоренным маршем отряд питанетов. Командующий вздохнул было с облегчением, но, как оказалось, зря, поскольку земля уже гудела от ударов копыт идущей в атаку персидской конницы.
С первыми лучами солнца Мардоний вышел из шатра. Его уже ожидали военачальники, а на равнине строилась в боевые порядки персидская конница. Полководец приказал атаковать греков и постараться спровоцировать противника на сражение. Вскоре тысячи всадников умчались к вражеским позициям, а Мардоний уже ставил боевую задачу командирам пехоты. В это время прибыл вестник от командующего конницей и доложил, что греки ушли. Это было настолько неожиданно, что Мардоний растерялся. Но затем прибыл новый гонец и сообщил, что войско лакедемонян обнаружено и атаковано конницей. Идет бой. Мардоний понял, что события принимают неожиданный оборот.
Пытаясь разобраться в ситуации, он приказал позвать фессалийца Форака с братьями. Когда Алевады предстали перед командующим, то Мардоний сначала набросился на них с упреками, а закончил свою тираду тем, что объявил план дальнейших действий: «Ну, сыновья Алевы, что теперь скажете вы при виде опустевшей местности? Ведь вы, живущие по соседству с ними, рассказывали, что лакедемоняне не бегут из сражения, что в военном деле они первый народ. Между тем раньше вы видели, как они покинули свой пост и перешли на другой, а теперь мы уже все видим, что они в эту ночь и совсем убежали. Когда им предстояло померяться силами в битве с народом истинно доблестнейшим, тогда они доказали, что, будучи на самом деле ничтожными, выдавались только среди эллинов, также ничтожных. Впрочем, для вас, не ведавших персов и провозгласивших тот народ, о котором вы знали сами кое-что похвальное, у меня есть оправдание. Больше я удивляюсь Артабазу, тому, что он испугался лакедемонян и из страха высказал малодушное предложение, будто нам необходимо снять лагери, идти к городу фиванцев и там расположиться. Это мнение узнает еще от меня царь, и о нем будет речь в другом месте.