Несомненным остается одно – после битвы при Платеях армия Мардония перестала существовать, а ее остатки под командованием Артабаза через Фессалию и Македонию спешно уходили к Геллеспонту.
Анализируя ход битвы при Платеях, Геродот начинает рзмышлять о том, кто же из эллинов и персов был храбрее всех, и делает довольно любопытное заключение: «Из варваров храбростью отличались пехота персов, конница саков, а из отдельных воинов называют Мардония; из эллинов храбростью отличились больше всех лакедемоняне, хотя и тегейцы и афиняне сражались так же храбро. Я могу это заключить из того только обстоятельства, так как все они побеждали своих противников, что лакедемоняне сражались с более сильной частью войска и одолели ее» (IX, 71).
В том, что касается Мардония, «отец истории» совершенно прав. То же самое можно сказать и о его рассуждениях о спартанцах. Выстояв под дождем из стрел, гоплиты Спарты не только разбили отборную персидскую пехоту, но и уничтожили панцирную кавалерию во главе с Мардонием. Если бы спартанцы дрогнули, то исход битвы был бы совершенно иным.
Затем Геродот переходит на личности и рассказывает о наиболее отличившихся спартанцах – Аристодеме, Посидонии, Филокионе и Амомфарете. Особый интерес вызывает Аристодем, поскольку это тот самый воин, уцелевший в битве при Фермопилах и впоследствии подвергнутый в Спарте бесчестью. Аристодем Трус. Несмотря на то что Аристодем доблестно сражался и погиб в битве, сами спартанцы не считали его героем. Лакедемоняне были уверены, что он так храбро бился с персами только потому, что хотел смыть с себя позор Фермопил. Мало того, во время боя Аристодем нарушил одну из священных спартанских заповедей, самовольно покинув строй. Это привело к тому, что все вышеперечисленные погибшие воины, за исключением Аристодема, удостоились почестей после смерти. Впрочем, комментируя этот поступок спартанцев, Геродот говорит, что «так они могли решить и по зависти» (IX, 71).
Из афинян Геродот выделяет только Софана из Декелеи и приводит два различных рассказа о нем: «По одному из них, Софан носил железный якорь, прикрепленный медной цепочкой к поясу панциря. Всякий раз, когда приближался к неприятелю, он бросал этот якорь с тем, чтобы неприятели при наступлении на него не могли сдвинуть его с места; на случай же бегства врагов он решал, что поднимет якорь и пустится в погоню. Так гласит это предание. По другому рассказу, не согласному с первым, Софан носил знак якоря на щите, который у него всегда вращался, никогда не оставался неподвижным, а вовсе не железный якорь, прикрепленный к панцирю» (IX, 71). Каждый может выбрать ту версию, которая больше нравится.
Но хотелось бы сказать еще об одном человеке, которого забыл упомянуть Геродот, когда перечислял храбрецов. Это командующий союзной армией Павсаний. Несмотря на то что как военачальник он допустил ряд серьезных ошибок, в решающий момент противостояния Павсаний проявил все свои лучшие качества. Командующий был очень храбрым человеком, что подтвердило его поведение во время жертвоприношения, когда лидийские воины напали на жрецов. Безоружные спартанцы отбились от вооруженных до зубов врагов и дождались благоприятных жертв. Именно атака спартанской фаланги под командованием Павсания решила исход сражения, и отрицать данный факт невозможно. В конечном итоге именно ему эллины обязаны победой в битве при Платеях.
13. Павсаний торжествующий. Сентябрь 479 г. до н. э
Павсаний торжествовал. Это был его день, его звездный час. В персидском лагере потоками лилась кровь, и эллины рубили мечами вражеских пехотинцев, а командующий уже прошествовал в шатер Мардония. Там сновали тегейцы, растаскивая добро вражеского полководца. Телохранители Павсания выпроводили их прочь, и военачальник стал с удивлением разглядывать диковинное убранство палатки двоюродного брата Ксеркса. Драгоценные украшения, золото и серебро, ковры искусной работы произвели на Павсания, никогда не видевшего такой роскоши, сильное впечатление. Закончив осмотр, полководец велел привести захваченных слуг Мардония, и когда узнал, что среди них есть повара, приказал им приготовить такой обед, какой они раньше готовили своему господину. Затем позвал своих людей и велел им приготовить спартанский обед. После чего покинул шатер и приказал глашатаю объявить по армии, чтобы никто не присваивал себе трофеи. Пусть всю добычу собирают илоты и складывают в одно место, с ней будут разбираться потом.
Здесь к Павсанию подошел аристократ с Эгины по имени Лампон и предложил поступить с телом Мардония так же, как Ксеркс поступил с телом Леонида: «Ибо, когда при Фермопилах пал Леонид, Мардоний и Ксеркс приказали отрубить ему голову и пригвоздить труп к столбу. Если ты заплатишь ему равным наказанием, то превознесен будешь сначала всеми спартанцами, а потом и прочими эллинами, ибо повешением Мардония на столбе ты отмстишь за дядю твоего Леонида» (IX, 78). Но Павсаний с презрением посмотрел на эгинца, показал рукой на тысячи мертвых персов, лежащих на Беотийской равнине, и сказал, что Леонид уже отомщен. А Лампону посоветовал убираться подобру-поздорову и больше не попадаться ему на глаза.
Этой же ночью тело Мардония таинственным образом исчезло. Геродот передает различные слухи, ходившие вокруг этого события, но при этом оговаривается, что это не более чем досужие разговоры. Впрочем, вряд ли здесь обошлось без Павсания, который мог посмотреть сквозь пальцы на то, чтобы его противник получил достойное погребение. Спартанец был, прежде всего, воином и имел собственные представления о том, что такое честь. Об этом свидетельствуют его разговор с Лампоном и история с дочерью эллина Гегеторида с острова Кос. К Павсанию пришла наложница персидского военачальника Франдата и рассказала о том, что была похищена из дома отца на Косе. Когда она попросила о помощи, то полководец передал женщину на попечительство бывших с ним эфоров, а затем по ее просьбе отправил на Эгину.
После того как резня в лагере закончилась, Павсаний позвал к себе на обед стратегов. Когда все военачальники собрались, командующий перед началом трапезы решил немного пофилософствовать. Он показал товарищам по оружию на обед, приготовленный поварами Мардония, а затем на пищу, изготовленную его спартанскими слугами, и произнес: «Я собрал вас, эллинские граждане, ради того, чтобы показать вам безумие вождя мидян: привыкши к такому образу жизни, он пришел к нам, чтобы отнять у нас столь жалкие крохи» (IX, 82).
Взаимное согласие между союзниками царило недолго. Как только речь зашла о том, кто получит награду за храбрость и воздвигнет на поле битвы трофей, все стратеги между собой переругались. Спартанцы крепко повздорили с афинянами, и дело едва не дошло до драки, но вмешался Аристид. Стратег приструнил своих коллег Леократа и Миронида, заявив, что данный спор надо вынести на обсуждение всех союзников. Пусть они решают, кто более достоин награды, афиняне или спартанцы. Это решение устроило спорщиков, и они вынесли дело на третейский суд. Теперь в трудном положении оказались те, кому предстояло вынести вердикт, поскольку какое бы решение они ни приняли, это только усугубило бы проблему. Феогитон из Мегары прямо заявил, что не исключает возможности вооруженного столкновения между афинянами и спартанцами. Положение спас коринфский стратег Клеокрит, предложивший дать награду платейцам. Он исходил из того, что на их земле произошла судьбоносная битва, а сами они храбро сражались за Элладу. Пусть платейцы получат из общей добычи 80 талантов, а афиняне и спартанцы поставят каждый по трофею на поле битвы. Аристид и Павсаний оценили находчивость Клеокрита и дали согласие от имени сограждан. Конфликт, грозивший большими неприятностями, был потушен.
На следующий день победители стали делить добычу. Она была действительно огромной, поскольку илоты обшарили не только персидский лагерь, но все поле боя. С убитых снимали украшения, дорогое оружие, доспехи. Шатры персидских военачальников в буквальном смысле слова были набиты золотой и серебряной утварью, немало предметов из драгоценных металлов было найдено в обозе. Приказ Павсания собрать трофеи илоты выполнили, но при этом извлекли немалую выгоду для себя, поскольку сумели утаить от своих хозяев немало драгоценностей. Все свое богатство илоты продали по смешной цене эгинцам, наварившим на этой сделке неплохой капитал: «Таким образом, у эгинцев впервые с этого времени собрались большие богатства именно потому, что они платили за золото как за медь» (Herod.IX, 80). При этом илоты умудрились не заметить немалое количество ящиков с сокровищами, впоследствии найденных жителями Платей.
Часть добычи союзники отделили для передачи в Дельфы, Олимпию и святилище Посейдона на Истме. Для храма Аполлона в Дельфах был изготовлен золотой треножник, который водрузили на медную змею и поставили около алтаря. Что же касается Олимпии и Истма, то в них на эти средства были изготовлены из меди статуи Зевса и Посейдона соответственно.
Покончив с делами богоугодными, военачальники занялись проблемами насущными. Удивительно, но при дележе трофеев не возникло никаких конфликтов: очевидно, что люди, на которых была возложена эта ответственная миссия, действовали по совести и справедливости. Всех воинов, отличившихся в битве, было решено поощрить ценными подарками. Но особенно отметили Павсания. Командующий получил в десять раз больше, чем остальные военачальники, причем не только золота с серебром, но также женщин, коней, верблюдов и прочего разного добра. Павсаний, воспитанный на законах Ликурга и с детства приученный к скромности и неприхотливости в быту, неожиданно для себя стал очень богатым человеком. Вопрос заключался в том, пойдут ли все эти сокровища на пользу храброму спартанцу.
Затем было погребение павших воинов. Геродот оставил подробное описание этого обряда, причем сообщаемая им информация подтверждает тот факт, что не все союзники успели принять участие в битве: «