Артаикта настигли на берегу речки Эгоспотамы. Персы сражались отчаянно, но были разбиты и разбежались по окрестностям, многих из них впоследствии выловили и принесли в жертву своим богам фракийцы. Артаикт вместе с сыном попал в плен, был закован в цепи и отведен на место казни. За свою жизнь и жизнь сына перс предлагал астрономическую сумму в 200 талантов серебра, а еще 100 талантов предлагал передать в святилище Протесилая для возмещения ущерба. Но Ксанипп был непреклонен, и для Артаикта пришло время расплаты. Пленника привели на высокий мыс напротив Абидоса и приколотили к деревянному кресту, а его сына забили камнями прямо на глазах еще живого сатрапа. После этого афиняне погрузились на триеры и уплыли обратно, оставив корчившегося на кресте Артаикта как грозное предупреждение персам.
Закончив все дела в районе Геллеспонта, Ксантипп повел свои триеры в Афины. Боевые действия затихли до следующего года.
В следующем, 478 году до н. э. командующим объединенным флотом эллинов был назначен Павсаний. Афинской эскадрой командовали талантливый стратег Кимон, сын победителя при Марафоне Мильтиада и добропорядочный Аристид. Это был на редкость удачный выбор, поскольку Кмон отвечал за ведение боевых операций, а Аристид, как всегда, занимался урегулированием взаимоотношений с союзниками. Точной численности эллинского флота Фукидид не называет, он только упоминает о том, что «Павсаний, сын Клеомброта, послан был из Лакедемона, в звании стратега эллинов, с двадцатью кораблями от Пелопоннеса (478 г.). Вместе с ним подплыли на тридцати кораблях афиняне и масса других союзников» (I, 94). Диодор Сицилийский пишет о том, что эскадра с Пелопоннеса насчитывала 50 боевых кораблей (XI, 44). Но сути дела это не меняет: с учетом того, что Афины выставили всего 30 триер, союзный флот должен был быть меньше, чем тот, что участвовал в битве при Микале. Тем не менее командование посчитало, что этих сил будет вполне достаточно для освобождения Кипра от власти персов.
Боевые действия на Кипре разворачивались для эллинов вполне удачно, и, как свидетельствует Фукидид, с большей части острова персидские гарнизоны были изгнаны. Но в дальнейшем, неизвестно по какой причине, успешная операция была прекращена, и союзный флот отправился в район Геллеспонта осаждать Византий. Город был захвачен, но непоследовательность союзников в претворении стратегических планов в жизнь внушала серьезные опасения. Кипр не был полностью освобожден от персов, и в дальнейшем это могло привести к ухудшению ситуации в регионе. Сатрапам ничего не стоило получить с материка подкрепления и восстановить власть Ксеркса на острове. Другое дело, хотели ли они это делать.
Опасность подкралась к союзникам с другой стороны. Овладев Византием, эллины обнаружили, что среди захваченных в плен знатных персов есть и родственники Ксеркса. Пленники остались в городе, где начальником гарнизона Павсаний назначил своего доверенного человека эретрийца Гонгила. В скором времени выяснилось, что командующий своей волей освободил всех пленных и в сопровождении Гонгила отправил к Ксерксу. Разразился скандал, но исправить ничего уже было нельзя. Однако у этого дела была и обратная сторона.
Дело в том, что Павсаний через Гонгила передал Ксерксу некое письмо. Вот оно: «Спартанский предводитель Павсаний, желая оказать тебе услугу, отпускает этих военнопленных; предлагаю тебе, если ты согласен, взять в жены твою дочь и подчинить тебе Спарту и остальную Элладу. Посоветовавшись с тобою, я думаю, окажусь в состоянии выполнить этот план. Поэтому, если тебе угодно принять какое-либо из моих предложений, пришли к морю верного человека для ведения дальнейших переговоров» (Thuc. I, 128).
Геродот излагает ситуацию несколько иначе, у него Павсаний просит руки дочери Мегабата, двоюродного брата царя Дария I, «того самого, к дочери которого впоследствии, если только верить молве, сватался лакедемонянин, сын Клеомброта, Павсаний, замышляя стать тираном Эллады» (V, 32). Обратим внимание – «отец истории» специально подчеркивает тот факт, что передает лишь ходившие по Элладе слухи, и не более того.
Ксеркс оценил как широкий жест Павсания с пленниками, так и открывающиеся возможности, связанные с настроениями командующего. Царь быстро сменил местного сатрапа и назначил на эту должность Артабаза, того самого, что убежал с поля битвы при Платеях, приказав ему наладить контакты с греческим полководцем. Новый сатрап прибыл на место и отослал Павсанию письмо своего повелителя: «Вот что царь Ксеркс говорит Павсанию: услуга твоя относительно людей, которых ты спас мне из-за моря, из Византии, на вечные времена будет запечатлена в нашем доме, и на предложения твои я согласен. Ни днем, ни ночью пусть не покидает тебя неослабная забота об исполнении твоих обещаний; не должны быть помехой тебе ни затраты золота и серебра, ни нужда в многочисленном войске, где бы ни потребовалось его появление. Действуй смело при содействии Артабаза, человека хорошего, которого я послал тебе, устраивай свои и мои дела возможно лучше и для нас обоих возможно выгоднее» (Thuc. I, 129). О том, чтобы Павсаний женился на царской дочери, в письме нет даже намека, зато есть обещание помочь деньгами и войском. А в сложившейся ситуации спартанцу и этого было достаточно.
Вопрос о том, что толкнуло Павсания на контакты с персидским царем, до сих пор является предметом дискуссий. Мнения высказываются самые разные, вплоть до того, что никакого письма не было и все это было выдумано спартанскими властями, чтобы оправдать расправу над Павсанием. Я не буду разбирать все версии случившегося, а просто выскажу свою точку зрения на проблему.
Дело в том, что Павсаний был личностью яркой и харизматической, волею судьбы втиснутой в жесткие рамки суровых спартанских законов. До поры до времени он с этим мирился, пока не оказался во главе армии Эллинского союза. И пусть рядом находились эфоры, тем не менее свободы у регента было гораздо больше, чем в Спарте. После победы при Платеях авторитет Павсания взлетел на невиданную высоту и вскружил голову храброму спартанцу. Один раз, вкусив всей полноты власти, он уже не мог от нее отказаться. В Спарте Павсанию всегда было суждено оставаться на вторых ролях, поскольку регентом он оставался только до тех пор, пока не подрастет его двоюродный брат, сын Леонида. Но после своей великой победы командующий полагал, что теперь достоин большего. И поэтому не исключено, что, захватив Византий, он стал подумывать о том, что неплохо бы было утвердиться в каком-либо большом и богатом городе в качестве тирана. Пусть даже на первых порах и под властью персов. Понятно, что обещания Павсания подчинить для Ксеркса Спарту и Элладу были не более, чем пустыми словами, поскольку военачальник прекрасно понимал, что сделать это будет нереально. Но с другой стороны, Павсаний не исключал, что, утвердившись в Византии в качестве тирана, ему придется воевать с эллинами, которые постараются его оттуда выбить. И к такому повороту событий Павсаний был готов, о чем свидетельствовало его письмо к персидскому царю. Ведь удержаться у власти он мог только с помощью персов. Правда, будучи очень богатым человеком, Павсаний мог набрать себе наемников; другое дело, какова была бы их численность и боеспособность. Поэтому в сложившейся ситуации союз с Ксерксом представлялся для полководца самым приемлемым решением.
Трудно сказать, как бы дальше развивались события, если бы Павсаний сам не погубил все предприятие. Будучи человеком прямым, он своим несдержанным поведением вызвал ненужные подозрения и спровоцировал грандиозный скандал. И началось все это после того, как персидский царь пообещал ему поддержку: «Павсаний, и раньше того пользовавшийся у эллинов большим уважением за свое командование при Платеях, по получении этого письма возгордился еще гораздо больше прежнего. Обычным образом жизни он уже не мог довольствоваться: выходил из Византия, надевая на себя персидские уборы, на пути через Фракию его сопровождали копьеносцы из персов и египтян; он велел готовить себе персидский стол и вообще не мог скрывать своих истинных намерений, но даже в вещах незначительных заранее давал знать о том, что задумывал совершить после в больших размерах. Доступ к себе Павсаний сделал затруднительным и относился ко всем без различия с таким тяжелым раздражением, что никто не мог подступиться к нему» (Thuc. I, 130). Как метко заметил Афиней: «Спартанский царь Павсаний сложил с себя грубый спартанский плащ своих отцов и нарядился в персидские одежды» (XII, 50). И пусть Павсаний здесь ошибочно назван царем, сути дела это не меняет. Для эллинов такая манера поведения с соотечественниками была невыносимой.
Павсаний начал вести себя не как командующий объединенным флотом Эллинского союза, а как самовластный правитель. Так, как в будущем будет вести Александр Македонский после победы над державой Ахеменидов. Но Павсаний – не базилевс Александр, он всего лишь опекун и регент при своем малолетнем родственнике. И армия под его командованием состоит из союзников, а не подданных. Поэтому ему надо было быть очень осторожным в словах и поступках, а он это упустил из виду, не понимая того, что каждое его слово и жест становятся предметом обсуждения, и что со временем об этом узнают в Спарте.
Впрочем, спартанские власти уже вмешивались в конфликт между Павсанием и союзниками, обуздывая непомерные амбиции своего земляка. Большой резонанс получила история с треножником для Дельфийского святилища, тем самым, что был изготовлен на средства из персидской добычи, взятой при Платеях. Командующего буквально распирало от чувства собственной значимости, и он не придумал ничего умнее, как сделать на треножнике надпись следующего содержания:
Эллинов вождь и начальник Павсаний в честь Феба владыки
Памятник этот воздвиг, полчища мидян сломив
Несколько иначе излагает это историю Афиней: «