После битвы при Саламине популярность Фемистокла среди эллинов в буквальном смысле слова зашкаливала. Люди вполне справедливо видели в нем спасителя Эллады и оказывали афинскому стратегу различные почести: «Во время следующих Олимпийских игр, когда Фемистокл пришел на ристалище, все присутствовавшие, говорят, не обращая внимания на участников состязаний, целый день смотрели на него и показывали его иностранцам с восторгом и рукоплесканиями; и он сам с радостью признался друзьям, что пожинает должные плоды своих трудов на благо Эллады» (Plut. Them. 17). О другом случае рассказывает Павсаний: «Оказывая честь Фемистоклу, когда он вошел в театр, все присутствующие встали перед ним» (VIII, L, 3).
Но, купаясь в лучах заслуженной славы, стратег не забывал и о насущных делах. На первом месте для Фемистокла всегда было благо Афин, и ради усиления их военной мощи он был готов на многое. Когда флот Ксеркса ушел от берегов Балканской Греции и триеры союзников вошли в Пагасийский залив, во время выступления на народном собрании стратег заявил, что знает, как сделать Афины самым могущественным государством в Элладе. Предложение вызвало неподдельный интерес, но Фемистокл сказал, что дело это сугубо тайное. Тогда ему предложили поведать свой план Аристиду, и если самый справедливый из афинян его одобрит, то привести в исполнение. А предлагал Фемистокл сжечь все корабли союзников, пока они стоят на якорях в Пагасийском заливе. Когда об этом узнал Аристид, то немало подивился цинизму стратега, а в народном собрании заявил, «что нет ничего полезнее, но в то же время бесчестнее того, что задумал Фемистокл» (Plut. Them. 20). И собрание отвергло идею героя Саламина. А зря.
В отличие от своих соотечественников, стратег осознал одну простую вещь – после того, как Ксеркс удалился в Азию, а Мардоний был разгромлен при Платеях, непосредственная угроза Элладе миновала, и война стала вялотекущей. И в этом случае резко возрастала вероятность конфликтов между союзниками, каждый из которых преследовал свои цели. Но что самое главное, Фемистокл был уверен в неизбежности столкновения между Афинами и Спартой. Об этом свидетельствует его последующая деятельность, направленная на ослабление гегемонии лакедемонян.
Когда на заседании совета амфиктионов[81] представители Спарты стали настаивать на том, чтобы те полисы, которые не участвовали в войне с Ксерксом, были исключены из амфиктионии, Фемистокл резко этому воспротивился. Пока Афины еще были не готовы в одиночку противостоять спартанцам, но оставляя в амфиктионии Аргос, Фивы и Фессалию, стратег создавал мощнейший противовес претензиям лакедемонян на лидерство в Элладе. Спартанцы это прекрасно поняли и с той поры возненавидели Фемистокла. Он отдавал себе отчет, какого страшного врага нажил, но речь шла о благе Афин, а остальное для Фемистокла было вторично. Поэтому стратег продолжил свою антиспартанскую деятельность.
Наиболее ярко это проявилось во время строительства укрепленного порта Пирей и крепостных стен вокруг Афин. Власти Спарты к этому времени тоже поняли, что грядущее противостояние с Афинами неизбежно, и теперь всячески препятствовали их усилению. Именно поэтому они заявили, что эллинские города вне пределов Пелопоннеса не должны иметь укреплений, поскольку в случае их захвата персами враги получат надежные опорные пункты. Лакедемоняне настолько обнаглели, что отправили в Афины посольство, потребовавшее прекратить возведение каменных стен. Момент спартанцы выбрали очень удачный, поскольку город еще не оправился от погромов, учиненных Ксерксом и Мардонием.
Но Фемистокл решил и эту проблему. Он заявил спартанским послам, что отправится вместе с ними в Спарту и начнет переговоры с властями, а потом туда приедут афинские уполномоченные, чтобы окончательно урегулировать конфликт. Спартанцы согласились и вместе с Фемистоклом покинули Афины. Им и в голову не пришло, что стратег перед отъездом распорядился ускорить возведение укреплений, а членам афинской делегации велел выезжать в Спарту только тогда, когда стены будут достаточно высоки. По свидетельству Корнелия Непота, на строительство были мобилизованы как рабы, так и афинские граждане, а камень для постройки брали отовсюду, где только было можно: «По этой причине стены Афин оказались сложенными из камней святилищ и могильных плит» (Nep. Them. 6). Фемистокл понимал, что рискует головой, отправляясь в Лакедемон, но иного выхода в сложившейся ситуации не видел.
Прибыв в Спарту, Фемистокл продолжил игру с огнем. Вместо того, чтобы начать переговоры со спартанским правительством, он под разными предлогами стал от этого уклоняться и тянуть время. В Спарте стало известно, что в Афинах продолжается стройка, и вот-вот должен был разразиться скандал, но в это время прибыли остальные члены посольства. Узнав, что стены практически достроены, Фемистокл прибыл к эфорам и официально заявил, что афиняне строительства не ведут, а информация, которой спартанцы обладают, является ложной. И чтобы развеять все подозрения, пусть эфоры отправят в Афины доверенных лиц, которые на месте ознакомятся с истинным положением дел. Власти Спарты проглотили приманку и отправили в Аттику трех знатных спартанцев. Вместе с ними покинуло Лакедемон и афинское посольство, за исключением Фемистокла. В Афинах спартанцев задержали, а Фемистокл, высчитав по дням, когда это произойдет, вновь предстал перед эфорами и рассказал им все как есть. При этом заявил, что каждый народ имеет право на защиту своих домов и храмов, «а лакедемоняне поступают дурно и несправедливо, заботясь более о своей власти, чем о пользе всей Греции» (Nep. Them. 7). С тем и покинул Спарту. И никто ему в этом не помешал, поскольку у афинян остались заложники. Впрочем, Плутарх приводит версию о том, что Фемистокл просто подкупил эфоров.
Спартанцы были в ярости. Они решили любой ценой избавиться от Фемистокла и ради этого затеяли тонкую интригу. Они стали оказывать в Афинах поддержку стратегу Кимону, сыну Мильтиада, ярому лаконофилу. Кимон никогда не скрывал, что является поклонником Спарты, и даже своего сына назвал Лакедемонием. Поэтому ставка спартанцев на Кимона была вполне оправданной.
К этому времени пошатнулось и положение Фемистокла в Афинах. Дело в том, что когда во время нашествия Ксеркса был принят закон о возвращении изгнанников, многие политические противники стратега вернулись в город. Мало того, со временем они заняли высшие командные должности в армии и флоте, тем самым оттеснив Фемистокла на задний план и лишив возможности участвовать в проведении военных операций. Но это одна сторона медали.
Те же самые противники Фемистокла развернули в Афинах масштабную кампанию по его дискредитации. Зерна упали на благодатную почву, поскольку у стратега оказалось немало завистников: «Так как уже и сограждане из зависти охотно верили разным наветам на Фемистокла, ему приходилось поневоле докучать им в Народном собрании частыми напоминаниями о своих заслугах. “Почему вы устаете, – сказал он недовольным, – по нескольку раз получать добро от одних и тех же людей?”» (Plut. Them. 22). Но это только усугубило ситуацию, поскольку, постоянно говоря согражданам о том, какие он им оказал великие услуги, Фемистокл вызывал лишь еще большее раздражение. Впрочем, не он первый и не он последний из афинских политических деятелей оказался в подобной ситуации. Итог же был закономерен.
«Фемистокла подвергли остракизму, чтобы уничтожить его авторитет и выдающееся положение» (Them. 22), – констатирует Плутарх. Ему вторит Корнелий Непот: «он не избежал ненависти сограждан. Питая к нему то самое недоверие, из-за которого был осужден Мильтиад, они изгнали его из города судом черепков» (Them. 8). Фемистокл уехал в Аргос, где и был встречен с подобающим почетом. Но его беды только начинались…
Когда в Спарте стало раскручиваться дело Павсания, выяснилось, что бывший афинский стратег знал о планах регента. Два военачальника были между собой дружны, и спартанец как-то поделился с Фемистоклом своими планами, рассчитывая на поддержку изгнанника. Афинянин отказался участвовать в столь сомнительном предприятии, но и не стал никому об этом рассказывать. Трудно сказать, на основании каких писем и документов, найденных в архиве регента, спартанцы смогли предъявить Фемистоклу обвинение в сотрудничестве с персами. Тем не менее лакедемоняне отправили в Афины послов, которые стали обвинять военачальника в том, что он является агентом Ксеркса и всячески содействует персам в покорении Эллады. Афинские ненавистники Фемистокла тут же подхватили эту мысль.
Беда была в том, что изгнанник не имел возможности защищаться и был вынужден в письмах опровергать возводимую на него клевету. Но этого оказалось недостаточно, и он был заочно объявлен изменником. В Аргос были направлены люди, чтобы арестовать Фемистокла и доставить в народное собрание. Но они опоздали. После гибели Павсания Фемистокл ни на минуту не сомневался в том, какой приговор ему будет вынесен, и, не чувствуя себя в безопасности, решил бежать из Аргоса. Вскоре беглец объявился на острове Керкира. Но местные власти не хотели связываться со спартанцами и афинянами, поэтому отказали Фемистоклу в предоставлении политического убежища. Погоня шла по следу беглеца, и победитель персов был вынужден укрыться в Эпире, где правил его недоброжелатель царь Адмет. Но другого выхода у Фемистокла не было, его травили как волка на охоте, обкладывая со всех сторон. И здесь судьба повернулась лицом к изгнаннику. Адмет, в отличие от керкирян, проявил благородство и, когда спартанские и афинские посланцы потребовали выдать Фемистокла, ответил отказом. Он помог беглецу добраться до города Пидна в Македонии, откуда Фемистокл на грузовом корабле прибыл в Эфес. Наняв проводника из персов, афинянин отправился к царскому двору.
К этому времени в державе Ахеменидов произошли серьезные изменения. В результате дворцового заговора Ксеркс был убит, и на престол вступил его сын, Артаксеркс I. И было неизвестно, как он поведет себя по отношению к человеку, ставшему символом сопротивления Эллады персидскому нашествию. Но Фемистокл привык рисковать и пошел ва-банк, хотя ставкой в этой игре была его жизнь. В дороге он написал царю письмо, текст которого приводит Фукидид: «