Гремящий мост — страница 11 из 13

Через неделю оружие, которое заказал Туру Странник, было готово, можно было отправляться в путь. Пардусу не очень хотелось уезжать из гостеприимного племени, но Странник объяснил ему, что перевалы в горах скоро покроются снегом и трудно будет перебраться через них в «страну, где всегда тепло», как сказал он.

— И, кроме того, — добавил Странник, — я не люблю долго сидеть на одном месте. Только и живешь, когда каждый день видишь новые дали, и так без конца. И умереть мне хотелось бы где-то в пути.

— А далеко до этой теплой страны? — спросил Пардус.

— Она — там, — махнул рукою в сторону полдневного солнца Странник. — А дальше — еще теплее, там большое лазурное море. Весною мы вернемся обратно. И снова уйдем в степь. А может, и в твои земли…

Пардус вдруг почувствовал, что ему хочется вернуться к родному племени, увидеть мать, сверстников, поохотиться в зеленом прохладном лесу. Ему не очень нравилась степь, да и горы казались чужими, неприветливыми, теснили душу. А кроме того, хотелось скорее поделиться с соплеменниками добытой тайной.

«Видно, не получится из меня странник», — с горечью думал Пардус.

Теперь ехали они медленно, поднимаясь все выше, и за каждым новым горизонтом открывался следующий, и ясно уже было Пардусу, что им не будет конца.

На горных перевалах было уже холодно, кое-где лежал снег.

А раз их застала густая снежная буря, к счастью, уже на спуске с перевала, и пришлось буквально проталкиваться сквозь снег, по снегу, через снег.

Кроме того, задерживал Странника и Пардус, который время от времени останавливал маленький караван и бродил по окрестным горам, переворачивая камни.

— Я ищу бронзовые камни, — объяснил он Страннику.

— Зачем тебе? — поинтересовался тот.

— Да не мне — Барсу. Он обещал сделать для меня оружие, если я принесу камней. И в свое племя надо привезти, когда будем возвращаться.

Бронзовые камни Пардус нашел на девятый день пути, но и после этого продолжал рыскать по склонам в поисках серого и светлого камня.

— Как успехи? — спросил как-то Странник.

— Нашел три места бронзовых камней, два с серыми и два со светлыми, — ответил Пардус. — Вот смотри. — Он развернул кусок кожи, на которой красной краской были грубо нарисованы приметные вершины и стояли кружочки. — Вот здесь, здесь и здесь, — показывал он Страннику.

Но тот не смотрел.

— Откуда у Пардуса краска? — заинтересовался он.

— Барс дал. Они ее делают, обжигая на огне бурый камень. А потом порошок смешивают с жиром. Они расписывают ею посуду, еще сырую. А потом обжигают посуду, и краска держится долго, не то что краска из ягод и коры, которой расписывают уже готовую посуду. Но я все равно узнал, из какой коры и ягод получают и как. Правда, — вздохнул он, — у нас таких ягод нет.

— Так зачем тебе?

— А интересно.

Странник пожал плечами и подстегнул коня.

Узкие каменистые тропы были неудобны для лошадей, привыкших к степному простору. Вершины и скалы, казалось, нависали над головами, нестерпимо блестели снега, густые заросли на склонах, переплетенные колючим кустарником, преграждали путь, водопады с ревом низвергались в головокружительную глубину пропастей. Лошади храпели, пугаясь обрывов. Большей частью их приходилось вести за повод, а чтобы перевести через бешеные потоки, завязывать им глаза.

Когда поднимались на гребни хребтов, не хватало воздуха, и Пардус дышал, как рыба, выброшенная на песок.

Однажды на каменистом склоне камни под ногами Рыжика вдруг поползли вниз, конь захрапел, выпучив глаза, судорожно цепляясь копытами за убегающую из-под ног почву. Пардус, который вел его в поводу, отчаянно закричал, пытаясь удержать коня, который все сползал и сползал вслед за камнями, с грохотом катящимися по склону.

Странник, бросив своих коней на узком уступе, выдернул из-за пояса тонкий длинный ремень и, забросив его за вьюки на спине Рыжика, тоже стал тянуть коня. Мокрые от напряжения, они наконец вытащили дрожащего Рыжика на тропу. Он был весь в мыле, ноги изранены.

Идти дальше в тот день уже было поздно, и пришлось заночевать на узком уступе. Странник и Пардус всю ночь спасались от холода, прижимаясь к теплым бокам лошадей, которые вздыхали от голода, потому что на голых камнях не было ни травинки, чтобы их покормить.

Зато на следующий день они наконец достигли гребня самого высокого хребта, и перед путниками открылся необозримый простор. Слева на горизонте ослепительной голубизной сияла полоса моря, справа и впереди сверкали белизной освещенные солнцем заснеженные хребты.

Перед путниками лежали неведомые страны, которые Пардус должен был пройти, а потом вернуться к своему племени, чтобы принести ему секрет бронзы и еще много других тайн, которые сделают его родное племя сильным и богатым, избавят его от нужды и голода. И Пардус чувствовал, что может добыть эти тайны для своего племени, а раз может, то должен это сделать.

И поэтому он обязательно вернется домой.

Софья РадзиевскаяРам и Гау

Глава 1

Солнце близилось к закату, но определить это было трудно — низкие свинцовые тучи сплошь застилали небо. Все чаще и чаще вспыхивали молнии, но грома еще не было слышно: гроза надвигалась откуда-то издалека. Стояла мертвая, зловещая тишина, и от этого становилось страшнее, чем если бы уже загремел гром. Так чувствовали все: птицы примолкли, не взлетали над травой насекомые, в глубине леса затаились, выжидая, звери.

На лесной поляне одиноко стоял огромный дуб. Когда-то молния опалила его верхушку и сожгла верхние ветки, но сила жизни одолела: новые, молодые побеги пробились сквозь толстую кору и веселым кольцом окружили верхние обугленные сучья.

Кусты орешника вдруг раздвинулись, и на поляну вышло странное существо. Короткие, немного согнутые ноги его поддерживали сильное длинное туловище, огромные челюсти выдавались вперед, как у обезьяны, а маленькие глаза, глубоко спрятанные под нависшими бровями, блестели настороженно и сердито.

Но это была не обезьяна: сутулая фигура крепко стояла на ногах, а длинные руки не опирались на землю по-обезьяньему. В одной руке странное существо держало камень с грубо заостренным краем, а в другой — тяжелую дубину.

Озираясь и останавливаясь на каждом шагу, существо сделало несколько осторожных шагов в сторону дуба. Оно глубоко втягивало воздух широкими ноздрями плоского носа, стараясь уловить запахи, которые бы предупредили его об опасности. Но неподвижный воздух ничего не сказал ему. Существо сердито оскалилось, оглянулось и издало приглушенный, отдаленно напоминающий членораздельные звуки, крик. Тотчас же кусты орешника зашевелились снова: такие же сутулые мохнатые фигуры молча скользнули в густой траве и сбились вокруг своего предводителя в тесную кучу.

Их было около пяти десятков, мужчин и женщин, некоторые матери несли на руках малышей, более взрослые дети сами бежали с ними рядом и, видимо, чем-то сильно напуганные, жались к матерям на бегу. На всех них не было и признаков одежды, мужчины и женщины одинаково мохнаты. Только у одного мужчины в шапке коротких волос блестела седина.

По всему было видно: люди спасались от какой-то опасности, но теперь, потеряв надежду избежать ее, решились встретиться с врагом лицом к лицу.

Лес, простиравшийся на сотни километров, не имел ни скал, ни возвышенностей, на которых удобно было бы принять бой. Нельзя было спастись и на деревьях: враг, преследовавший их, умел выжидать, пока истощенные жертвы сами свалятся ему в пасть. Обезьянолюди — первые люди на Земле — понимали это. Они остановились и ждали. Здесь, на поляне под дубом, встретить врага лицом к лицу и дать ему отпор было легче, чем в зарослях. Страшный саблезубый тигр преследовал бродячую орду. И не один уже раз, притаившись где-то рядом, выхватывал то женщину, то ребенка, а вчера унес молодого сильного мужчину. Орда должна была погибнуть целиком или принять бой. Она решилась.

Вождь орды, вышедший на поляну, продолжал распоряжаться. Еще несколько странных лающих звуков, и все дети и матери собрались у старого дуба. Мужчины и некоторые женщины образовали вокруг них кольцо. В руках они держали заостренные камни и дубины. Один, самый коренастый и сильный мужчина, опустил на землю огромный грубо обколотый камень. Казалось удивительным — как мог человек долго нести на себе такую тяжесть! Это был настоящий великан по сравнению с остальными: темные волосы, покрывавшие его тело, были длиннее и гуще, чем у других людей, а на груди и плечах они свисали длинными прядями, точно грива. Глаза совсем прятались под мохнатыми бровями и блестели оттуда по-звериному. Урр звали этого силача. Удобно положив камень на землю, чтобы можно было сразу нагнуться и схватить его, мужчина глубоко вздохнул и пошевелил широкими мохнатыми плечами.

Предводитель был менее силен, но более ловок в движениях, и его камень был заострен лучше, чем у других.

— Гау! — тихо позвал силач и показал на темнеющее небо и на кусты. Предводитель кивнул головой и сердито зарычал. Обоим было понятно: если тигр дождется темноты, отражать нападение станет труднее. Но тут же Гау нагнулся и застыл, сжимая в руках камень и дубину.

В том месте, откуда люди только что вышли, кусты орешника дрогнули и раздвинулись. Огромный тигр не торопясь вышел на поляну и остановился. Детский голос тихо вскрикнул и умолк.

Тигр много дней преследовал бегущую орду и привык смотреть на нее, как на свою законную добычу. Сейчас он еще не успел проголодаться и не особенно торопился. Ему просто захотелось осмотреть свою будущую еду. Но что-то в поведении людей заставило его насторожиться. Их неподвижность и мертвое молчание не нравились зверю. Тигр потянулся, хлестнул себя хвостом по полосатым бокам и вызывающе заревел. В ту же минуту яркий свет молнии разорвал тучи и упал на ревущую пасть, на острые белые клыки и красный дрожащий язык.

Люди не выдержали. Они тоже закричали, завыли, зарычали звериным рыком, в котором не было ничего человеческого. Они махали палицами и камнями, рвались навстречу зверю, в отчаянии жаждая последней битвы.

В первую минуту тигр смутился и попятился от такого рева. Но в следующую неожиданный вызов тех, кого он уже считал своей добычей, разгорячил его кровь. Тигр с ответным ревом припал к земле и, распрямившись, взлетел в воздух. В полете сверкнуло его белое брюхо. Миг — и он подмял под себя сразу нескольких человек и тут же вскочил на ноги, держа в пасти еще живое, бьющееся тело… Но вот с земли поднялся залитый кровью Урр с камнем в руках. Огромная глыба взлетела в воздух и опустилась на золотистый затылок. Послышался ясно различимый даже в общем реве хруст, и тигр упал, роняя захваченную добычу.

Наверное, люди закричали от радости еще громче, чем кричали от ярости и боли. Но этого крика никто не услышал: в то же мгновение яркая молния осветила раскрытые рты, и раздался удар грома, от которого люди в ужасе попадали на землю, закрывая головы руками.

Гроза подкралась и забушевала так внезапно, будто только к этому времени и готовила все свои силы. На этот раз молния до корня расколола старый дуб. Когда люди подняли головы, на поляне было светло, как днем. Вершина дуба лежала на земле, разбитая на куски; ствол, оставшийся на корню, пылал ярким пламенем, как огромная свеча. При свете ее виден был тигр, неподвижный, с раздробленной головой, и уползавшие в разные стороны люди. От страха они готовы были опрометью кинуться во мрак, окружавший поляну, но громкий крик Гау остановил их. Боязливо и неохотно собрались они вокруг него. Яркий свет пожара казался страшнее темноты. Однако привычка к послушанию была сильнее: вернулись все, кто убежал в темноту, подползли раненые. Три трупа остались лежать около убитого тигра. Вздрагивая, люди со страхом оглядывались на жарко разгоревшийся костер. Гроза уже унеслась дальше, едва смочив землю дождем.

Между тем мрак за кустами орешника наполнился движением, там скользили подозрительные тени. Они ссорились и огрызались. Иногда самые нетерпеливые высовывались из кустов, но тотчас отскакивали в темноту: за убитым тигром следовала его свита — гиены и волки.

Низкий лоб Гау наморщился, волосатая рука приподняла дубину, готовясь к удару. Он скалил зубы и, вздрагивая, оборачивался к огню при каждом треске падавшей ветки. Орда примолкла, настороженно ловя каждое движение своего предводителя, и вдруг… Гау еще раз повелительно крикнул и решительно шагнул в сторону огня. Ближе, ближе… Удивительное чувство охватило его тело, ослабило страшное напряжение мышц.

Люди повиновались. Они приближались к огню, дрожа и отскакивая, когда падала, рассыпая искры, горящая ветка. Но вот на землю с треском рухнула половина пылавшего ствола. Раздались крики и вопли разбегавшихся людей. Сам Гау не выдержал и отскочил, выронив дубину, а один из молодых, перебежав освещенную поляну, кинулся в кусты. Страшный предсмертный крик тотчас же разъяснил его судьбу, и люди снова бросились к костру так близко, как только можно было стоять, не обжигаясь: в эту минуту огонь показался не так страшен, как звери, скрывавшиеся в темноте.

Костер горел ровнее, тепло делало свое дело. Прошло немного времени, и люди, осмелев, накинулись на тушу тигра. Они торопливо резали острыми камнями и рвали теплое мясо. Враг превратился в добычу. Трупы убитых немного оттащили в сторону: людей своей орды не ели, но и похорон не ведали. Насытившись, тут же садились на землю, опускали голову на руки и засыпали, наслаждаясь теплом и безопасностью.

Силач Урр долго зализывал рваную рану на руке и наконец тоже задремал, опершись на свой камень. С ним Урр никогда не расставался, и много раз уже люди побеждали разъяренного зверя только благодаря этому страшному оружию. По силе Урр мог бы стать предводителем орды — не было человека, который хоть минуту устоял бы перед ним даже в шуточной борьбе. А в гневе с ним никто и не пробовал спорить: все помнили, как однажды в битве он вырвал у противника руку так легко, как иной вырывает пучок волос. Первый Урр ни с кем не заводил ссоры, а предводителя Гау любил нежно и во всем слушался. Для орды был счастьем его мирный нрав.

За спиной Урра примостилась сгорбленная маленькая фигурка. В тонких длинных руках она держала грубо сплетенную сетку. Человечек тихо опустил сетку на землю, потер утомленные руки, но тут же, испуганно оглянувшись, снова прижал ее к груди. В сетке глухо звякнули, ударяясь друг о друга, камни, грубо оббитые в рубила и еще только приготовленные для них.

Мук был самый старый человек орды. На голове и тощих плечах его давно серебрилась седина. Хитрость заменяла ему недостающую силу: от всякой опасности он успевал спрятаться за спину силача Урра. Ночью, во сне, он прижимался к той же надежной спине, никогда не расставаясь с драгоценной сеткой. Добродушный Урр всегда охотно готов был защитить маленького старика.

Засыпавшие люди вдруг всполошились: послышалось их недовольное угрожающее ворчание, наморщенные гневом лбы, оскаленные челюсти обратились в одну сторону. Мук был виновником переполоха. Он устал не меньше других и все же не мог заснуть. Яркий свет огня так заманчиво отражался на гранях камней, которые он вынул из сетки и разложил на земле, что старик не удержался. Забыв об усталости, он принялся за любимое занятие: зажал камень между подошвами ног и с увлечением ударял по нему другим, поправляя и заостряя его режущий край.

Заостренные камни были очень нужны всем людям орды. Но сейчас они хотели спать. Чья-то волосатая лапа протянулась и больно стукнула нарушителя тишины. Мук взвизгнул, роняя камень, одним прыжком подскочил к Урру и прижался к нему, ища защиты. Урр и сам недовольно зарычал на него, однако поднял руку и легким взмахом отстранил подскочившего Дамма, самого сердитого из людей орды. Толчок как будто бы легкий, но Дамм отлетел в сторону, точно его сдуло ветром. Недовольно скаля зубы и потихоньку огрызаясь, он убрался на свое место: с Урром ссориться не приходилось.

Мук, вздрагивая и что-то бормоча, осторожно подобрал драгоценные камни, сунул их в сетку и затих, возвратившись к Урру. Урр тоже зарычал на него, но Мук не боялся великана.

Через минуту на поляне все снова успокоилось.

Люди проснулись перед самым рассветом. Было холодно. Костер уже не бушевал: догорали последние толстые сучья дуба, языки огня были почти незаметны в свете наступающего дня.

Гау вскочил первым и растерянно оглянулся. Где же веселый пляшущий огонь? Где дерево, ветки которого он раэжевывал с хрустом, точно медведь, грызущий кость оленя?

Долго бы простоял он у костра в необычном раздумье, но жалобная воркотня людей заставила его очнуться. В эту ночь, согретые непривычным теплом, люди спали так крепко, что не заметили, как ночные воры — волки и гиены — утащили трупы убитых тигром людей и даже расколотые и высосанные кости самого тигра. Орда хотела есть, пора было отправляться за добычей.

Покидая место стоянки, люди орды обычно больше к нему не возвращались. Имущество отсутствовало, в оседлости не было нужды. И теперь матери схватили на руки детей, мужчины вскинули на плечи дубинки: голод гнал их вперед на поиски еды.

А Гау медлил. Голос огня притягивал его, словно звал остаться…

Но люди ворчали все громче. Урр перешел поляну и, углубившись в кусты орешника, в недоумении оглянулся.

— Гау, — позвал он.

И Гау медленно повернулся, решительно раздвинул кусты. Смутная мысль на этот раз осталась недодуманной. Тихий голос огня замер в отдалении…

Глава 2

Люди орды только с виду были неуклюжи. На самом деле они двигались ловко и бесшумно, ни один звук не ускользал от их внимания, широко расставленные ноздри ловили запахи леса, сильные руки держали наготове страшные дубины и заостренные камни. Женщины и дети отстали от охотников, они не мешали выслеживать крупную дичь, но готовы были присоединиться к дележу добычи. В ожидании они не теряли времени: черви, ящерицы, съедобные корни — все шло в дело, наполняло голодные желудки. Малыши, только выучившиеся бегать, уже усердно искали и тащили в рот все живое, что удавалось схватить.

Яркая бабочка села на цветок, медленно открывая и закрывая крылышки, и тут же ее схватила маленькая рука. Мальчуган уже потащил ее в рот, мать остановила, оборвала яркие крылышки.

Мальчик сердито пискнул, запихал в рот и крылышки, подавился, выплюнул. Другой малыш пронзительно завизжал и тут же кувыркнулся в траву от крепкого шлепка рассерженной матери: на охоте кричать не полагалось. Тихо хныча, он протянул руку: на пальце крутилась глубоко вонзившая в него жало пчела. Мать ловко вытащила жало из пальца, а обезвреженную пчелу сунула в рот малышу. Тот не отказался, успокоился и вскоре повеселел, но пчел стал обходить стороной.

Дети, подражая осторожной походке матерей, озирались, ожидая каждую минуту от матери помощи и защиты. А матери, держа грудного детеныша левой рукой и тяжелую палицу правой, искали пищи для себя и детей, готовые отразить опасность, откуда бы она ни появилась.

Деревья словно расступились, и довольно глубокий ручей пересек дорогу. Старшая из женщин остановилась: тихий радостный возглас — и все устремились к воде. Это была хорошая находка: в мелкой прозрачной воде из песчаного дна тесными рядами выдавались спинки ракушек-беззубок, вкусная еда. Их вытаскивали горстями, камнями разбивали створки, ели сами и, разжевывая, засовывали в рот малышам. Вода была очень холодна, но люди орды не обращали на это внимания: холодное мясо насыщает не хуже, чем теплое.

Один мальчик Рам, лет восьми, угрюмо держался в стороне, только издали с завистью поглядывая на лакомую добычу. Матери присели в ряд вдоль всей ракушковой отмели, каждая ела и кормила своего малыша, не заботясь о других.

Раму на отмели не осталось места. Он тихо проскулил и кончил чуть заметным ворчаньем. За более громкий протест получил бы хорошего тумака, но не место на отмели. Рам обошел женщин, спустился в ручей и сделал несколько шагов. И тут он тихо вскрикнул от радости: за изгибом ручья оказалась новая отмель, еще лучше первой, песок так и набит спинками ракушек. Воровато оглянувшись, Рам присел и торопливо выкинул на берег кучу ракушек, крупных, как блюдечки, сложенные попарно. Он дробил их камнем и глотал розовое мясо почти не разжевывая, торопясь, пока какая-нибудь из женщин не догадается заглянуть за изгиб ручья. Наконец он почувствовал, что набит едой по самое горло. Теперь это случалось с ним не часто: его мать утащил саблезубый тигр в самом начале охоты за людьми. Мужчины отважно защищали орду в случае опасности, но голоден ли отдельный ребенок — до этого им дела не было. Рама оттесняли от лучшей еды матери, кормившие собственных детей, и заботиться о нем было некому. Но на этот раз ему повезло: даже есть больше не хотелось. Рам некоторое время забавлялся: разбивал и разбрасывал все новые раковины, а под конец развалился и незаметно заснул на мягкой траве, пузатый и лохматый, точно маленький смешной медвежонок. Он спал так крепко, что даже не услышал, как женщины собрались уходить. Они уже подняли на руки детей, но вдруг тихий звук, точно шипенье змеи, заставил их остановиться. Матери, сжимая в руках дубинки и камни, приготовились защищать жизнь детей.

Однако тревога оказалась напрасной: из-за кустов вынырнул молодой Ик, славившийся быстрым бегом. Еще несколько коротких звуков, взмах руки — и женщины поняли: мужчины нашли стадо оленей, их надо загнать на обрыв, и в испуге они разобьются, падая вниз на камни у реки. Свежее горячее мясо, истекающее кровью, еще лучше ракушек. И женщины радостно заспешили за Иком. Рама никто не позвал, никто о нем не вспомнил.

Ик вел женщин уверенно, точно шел по протоптанной тропинке с отметками. Они бежали долго и неслышно, не выказывая и признаков усталости. Наконец Ик остановился. За кустами, не видимые неопытному глазу, ждали охотники орды. Их было мало, чтобы как следует окружить стадо оленей, поэтому они и вызвали женщин. Вскоре дикие крики огласили лес. Вся орда подхватила этот ужасный вой. Олени заметались в испуге. Крики неслись с трех сторон, оставался один путь — к реке, и обезумевшее от ужаса стадо понеслось по нему. Передние пытались задержаться на крутом обрыве, но задние, не видя обрыва, напирали на них. В несколько минут все было кончено: олени ринулись с утеса, разбиваясь внизу о прибрежные камни.

Раздались крики торжества, и люди, как обезьяны, карабкались по крутому склону вниз, стараясь скорее добраться до лежащей на камнях добычи. Мужчины были голоднее и злее женщин, с самого утра они, не зная передышки, охотились на крупного зверя. Теперь они кричали от радости: добычи было много, гораздо больше, чем им требовались. Но это не беда, лишь бы не слишком мало.

Пиршество было в разгаре, когда к нему присоединились и матери, тащившие детей. Они не нуждались в проводниках, звериное чутье уверенно провело их по лесу.

Загнав богатую добычу, орда оставалась около нее, пока хватало пищи, затем отправлялась на новые поиски.

Опьяненные дымящимся мясом, люди пировали. Гау так же резал, жевал и глотал огромные куски. Но наморщенный лоб показывал, что его занимает еще что-то кроме еды. Солнце перевалило за полдень, и уже явственно ощущался вечерний холод. Можно было расположиться на ночлег тут же, на ближних деревьях, или на выступе скалы, для защиты от зверей, но Гау вдруг так ясно вспомнил яркие языки пламени на поляне. Он не думал, что костер мог угаснуть без пищи за целый день, он представлял себе его горящим и всем телом стремился к веселому теплу. И вот с резким криком Гау вскочил на ноги и взмахнул рукой. Это был привычный сигнал к походу, и его всегда слушались беспрекословно. Но поход — это поиски пищи, а чего же было искать сейчас, когда все рты жуют и руки по локоть засунуты в мясо? Наморщенные лбы, оскаленные челюсти, сдержанное глухое рычанье ясно показывали: орда готова взбунтоваться. Но Гау крикнул еще повелительнее, взмахнул дубиной. За ним поднялась страшная фигура Урра, волосы на его голове и плечах взъерошились, точно грива. Урр без рыка, молча, оскалил зубы, сверкнули клыки. Медленно перекатывая тяжелый камень в страшных лапах, Урр поводил маленькими горящими глазами, точно спрашивая: «с кого начинать?». Люди поднялись, медленные и взбешенные, не сводя глаз с окровавленных кусков мяса, покрывающих берег. И тут случилось опять непонятное: Гау криками и жестами приказывал им взять мясо с собой. Нести куда-то мясо, когда его можно съесть тут? На месте?

Люди недоумевали. Но воля к сопротивлению была сломлена. В пологом месте берега они выбрались наверх и, нагруженные, потрусили по лесу вслед за непонятым вожаком.

Гау тоже перекинул через плечо жирную четверть оленины, придерживая ее рукой, вооруженной камнем. Палицу он нес в свободной правой руке.

Орда неохотно следовала за ним.

Глава 3

Рам проснулся не скоро. Испуганный тишиной, он вскочил, кинулся за излучину ручья и завыл от страха. Но, увидев, что его покинули, тотчас же умолк: он твердо знал закон — не подавать голоса, чтобы не приманить врага.

Первым движением мальчика было бежать, догонять орду, но обоняние подсказывало, что женщины ушли давно, бежать одному по лесу, полному опасностей, страшно. Было холодно, вспомнилась поляна и ярко горящий, так приятно согревающий костер.

Поэтому его вторым движением было бежать к костру. Наморщив лоб и оскалив зубы, Рам поднял с земли крепкую палку, напился из ручья, припадая ртом к прозрачной воде, встал, не вытирая воды, струящейся с подбородка, и окаменел: прямо перед ним на кольцах хвоста, как на подставке, качалась большая змея. Ее маленькие злые глаза смотрели на мальчика не мигая.

От змеиного взгляда каменеют птицы и маленькие зверьки. Но Рам был человек. Он очень испугался, но помнил: бежать нельзя, змея догонит. Значит, надо бороться. Тихо-тихо он поднял палку и резким ударом хлестнул ею змею сбоку так, как однажды при нем сделала его мать. Змея, извиваясь, упала на тропинку. Она шипела и крутилась на одном месте. И тут Рам первый раз в жизни испытал восторг битвы: он прыгал и хлестал змею еще и еще, много раз, пока она не перестала шевелиться. А затем нашел большой камень, с трудом поднял его и размозжил змее голову. Мальчуган не удержался и громко вскрикнул от радости, но тут же опомнился, опасливо оглянулся: кто знает — что там притаилось в чаще? Однако змею нельзя оставить: ведь это еда и еще какая вкусная! И, схватив добычу у самой головы, Рам, почти не скрываясь, побежал… Куда? К костру, там он уже чувствовал себя в относительной безопасности, бедный покинутый человеко-звереныш.

Ходить одному по лесу ему еще не приходилось. Опасна была встреча не только с дикими зверями, но и с чужой ордой: всякий чужак для любой орды — дичь, пища. Рам видал тому немало примеров… Дорога до поляны показалась мальчику очень длинной, он бежал, не останавливаясь, оглядывался, но змею держал в руках крепко.

Наконец за поворотом открылась поляна. Рам чуть не вскрикнул, увидев маленькие и далеко не такие яркие, как ночью, языки огня. Он сел, положил около себя змею и смотрел на костер, пока не заболели глаза. Его жизнь наполняли три занятия: поиски еды, еда и сон. Главным образом — первое. А теперь, просто удивительно, еды оказалось столько, что искать ее вовсе не нужно и… что даже есть не хочется. Спать тоже не хотелось. Это было что-то совсем иное. Маленький дикарь даже испытывал от этого беспокойство: как будто что-то надо сделать, а что — он не знает.

И вдруг Раму стало скучно. Вспомнились дети орды. Они не всегда обижали его, когда были сыты — играли… Рам сердито поддал ногой валявшуюся около костра ветку. Она подскочила и, перелетев через костер, упала на другую сторону. Проворно обежав костер, Рам опять подкинул ветку ногой. На этот раз она упала прямо в огонь, вспыхнула и загорелась. Сухие листья затрещали, огненными искорками поднялись над костром. Языки огня стали ярче. Раму понравилось. Он покидал в костер все валявшиеся около него ветки. Расхрабрившись, отбегал к краю поляны, заходил даже за кусты орешника, разыскивая там валежник. Все, что попадалось, тащил в костер. Тяжелые ветки бросал на полдороге, хватал и тащил другие. Так на поляне накопилась порядочная куча валежника, но и в костер Рам накидал столько, что он разгорелся ярким пламенем. Каждую валежину Рам бросал в костер с размаху и, когда искры взвивались, весело скалил зубы. Смеяться по-человечески он не умел.

Когда орда появилась на поляне, измученный Рам упорно тащил из лесу тяжелую корягу, охал и сердито ворчал, напрягаясь изо всех сил. Коряга не двигалась: он тащил ее, держа за верхушку, и растопыренные сучья цеплялись за каждую веточку орешника. Рам сам не понимал — откуда берется у него такое странное упорство: он плакал, рычал и тянул, обдирая себе руки.

Наконец он вырвал корягу из гущи орешника и подтащил ее к костру. Последним усилием всунул ее в огонь и сердито отвернулся. Костер надоел ему, он устал, он хотел есть. Змею он давно съел.

Глава 4

Люди орды робко и радостно окружили костер. Он опять горел ярко, ярче, чем утром, когда она уходили. Почему? Об этом никто не задумался. Никто не подумал также, почему хнычет голодный Рам. Его не было с ними у реки — этого также не заметили. Только Ик, маленький и проворный, внимательно следил за тем, как Рам тащил свою тяжелую корягу, и тут же, схватив большую ветку, размахнулся и бросил ее в огонь. Ветка вспыхнула и затрещала. Ик отскочил и громко завопил от радости и испуга. Люди подхватили его крик, прыгали и скакали вокруг огня, но очень близко к нему не подходили. На рычанье зверей в темнеющем лесу отвечали задорными криками, кривлялись и махали руками. Звери к костру не подойдут — побоятся. Это они уже поняли, однако подбросить в огонь еще топлива больше никто не догадался.

Мяса было вдоволь. Его крошили острыми рубилами и просто рвали сильными, как у зверей, зубами. Недоеденное валялось под ногами. Рам тоже ухватил жирный кусок оленины, он рвал и глотал его, настороженно озираясь: надежнее было бы оттащить его в кусты, но там, под ветвями, уже густела темнота. Впрочем, бояться не стоило: все были сыты, отнимать у него мясо, когда его так много, никому не придет в голову.

Маа, самая молодая и смелая из женщин, веселилась больше всех. Она кричала и прыгала при каждом взлете искр. Перекувыркнувшись от восторга, с размаху налетела на Гау, стоящего у огня. Гау обернулся и посмотрел на нее, на его грубом лице мелькнуло подобие человеческой улыбки. Он поднял руку и положил ее на плечо Маа. Но тут в толпе людей раздалось злобное ворчанье, и Кха, храбрый охотник, прыгнул к огню, грубо оттолкнул Гау и стал между ним и Маа. Он рычал и скалил зубы. Нападение было так неожиданно, что Гау зашатался и упал бы в костер, если бы Урр одним скачком не оказался около него. Рывком он отбросил падавшего Гау от костра, повернулся и, схватив Кха поперек туловища, поднял над головой. Если бы Кха попробовал сопротивляться, разъяренный Урр ударом о землю прикончил бы его на месте. Но Кха отлично понимал это. Ярость его угасла так же внезапно, как и появилась. Он покорно висел в руках Урра и тихо, жалобно стонал. Гнев великана смягчился. Он еще несколько секунд продержал побежденного в воздухе и, угрожающе рыча, отшвырнул его, но не ударил о землю. Однако и этого было достаточно. С жалобным воем Кха прополз несколько шагов и растянулся на земле. Кровоподтеки вздулись на его боках — следы железных пальцев Урра.

Люди покричали, поволновались, но стоны Кха стихли, и на него перестали обращать внимание. Темнело. Все устали от сытости и веселья. Разнеженные теплом, люди засыпали сидя, с куском мяса во рту. Сам Гау немного походил, ощетинившись, оскалил зубы, порычал, но тут же отвлекся костью, полной жирного мозга. Грозный вождь и сегодня забыл выставить сторожей: обхватив руками колени, он положил на них голову и заснул со всеми. Костер пылал, тучи искр взлетали в языках пламени и падали вниз. К счастью, стояла тишь, иначе не миновать бы пожара.

Гиены и волки давно уже привыкли следовать по пятам орды. Им все годилось: обгрызенные кости, обрывки шкур, перепадало и мясо при обильной охоте. Трусливо и завистливо они выглядывали из кустов, но непонятная сила огня удерживала их на расстоянии. Наконец пламя начало меркнуть, наступил их час. Крадучись, они окружили поляну, ползли вместе с ночными тенями, которых не отгонял уже тускнеющий свет. Грызню отложили: здесь надо было соблюдать тишину. И звери молча скалились и щетинили загривки, перехватывая друг у друга куски и кости, разбросанные по поляне, А люди, всегда такие чуткие, продолжали спать, будто заколдованные чудесным теплом.

Костей и мяса оленей могло хватить на всех волков и гиен. Но вдруг, уже на рассвете, громкий детский крик всполошил орду. Люди вскочили, хватаясь за камни и палицы, натыкаясь друг на друга в тумане начинающегося утра. Огромная гиена вырвала ребенка из рук спящей матери и скрылась в кустах. Мать кричала и металась по поляне, остальные женщины, еще не понимая, в чем дело, вопили вместе с ней. Мужчины с дубинами и камнями наготове построились в боевой круг и оглядывались, ожидая нападения. Но из густых кустов, обступивших поляну, слышался только хохот гиен и рычанье грызущихся волков.

Потеря одного ребенка мало огорчила мужчин. Но от вечернего пира не осталось и следа. И тут воспоминание о пиршестве на отмели овладело всеми: от вчерашней охоты там еще лежат груды мяса — не все же докончили звери. Заря уже встала над лесом, ночные хищники убрались в берлоги, от угасающего костра почти не чувствовалось тепла. Скорее туда, где их ждет мясо! И люди, толкая друг друга, устремились по знакомой тропе. Рам поспешил за всеми. Один Гау, уходя, оглянулся: слабые языки угасавшего костра точно звали его остаться…

Глава 5

Люди провели веселый беззаботный день. Хотя звери и объедались на отмели всю ночь, но и оставшегося людям хватило досыта: они съели мясо, разбили кости и высосали вкусный мозг. Ничто больше не удерживало их на этом месте. Усталости тоже не было: ели готовое. И когда Гау снова крикнул и взмахнул палицей, приказывая идти за ним, — люди поднялись уже охотно. Они догадывались, куда ведет их Гау, тепло костра начинало манить и их. Пожалуй, и без приказа Гау многие сами направились бы на знакомую поляну. Даже Урр одобрительно зарычал и заторопился.

Гау бежал все быстрее, все нетерпеливее. Но напрасно его глаза искали над деревьями струйку дыма, на которую он много раз оборачивался утром, покидая поляну. Дыма не было. Вот и кусты орешника. Гау нетерпеливо ломал густые ветки, продираясь сквозь них на поляну.

Костер? Его нет. Куча остывших угольев отмечает его место. Глаза Гау налились кровью. Бросив мясо на землю, он в ярости начал топтать его ногами, чтобы дать выход охватившей его злобе.

Орда в молчании окружила место костра. Теперь, когда огня уже не было, каждый чувствовал — как хорошо было погреться около него, почувствовать себя в безопасности, покричать задорно и покривляться в ответ на рычанье зверей в кустах.

Тем временем яркая полная луна поднялась над лесом и осветила поляну. Искать другое, более защищенное место для ночлега было поздно: середина освещенной луной поляны и без костра казалось надежнее, чем кусты по краям ее, полные ночных опасных шорохов. Опечаленные потерей огня, люди начали устраиваться на ночлег: садились и опускали головы на колени. И тут Гау восстановил расшатанный теплом костра порядок.

— Ум! — крикнул он.

Высокий мохнатый человек поднял голову с колен и покорно встал.

Гау немного помолчал.

— Кха! — крикнул он опять так резко, что люди вздрогнули.

Кха, сидевший неподалеку, отлично слышал окрик и знал, что это значит. Он вместе с Умом должен ночью охранять спящую орду. Но Кха в ответ лишь оскалился и с грозным рычаньем опять опустил голову на колени.

В свете луны было видно, как вздулись и затвердели страшные мускулы на его плечах и спине: притворяясь спящим, Кха готовился к прыжку, пальцы его впились в рукоятку тяжелой дубины. Люди подняли головы, но не шевелились. Они ждали.

Гау помедлил минуту. Его лицо потемнело от прилива крови, зубы оскалились.

— Кха! — зарычал он и взмахнул палицей.

И тут Кха прыгнул на него. Страшный удар его дубины встретил дубину Гау. В следующую минуту дубины полетели в сторону и люди покатились по земле, терзая друг друга руками и зубами.

Вся орда была уже на ногах, Кха и Гау тесно обступили, слышалось тяжелое дыхание и короткий приглушенный рык. Бой шел на смерть. Это понимали все. Восставший против вождя должен победить или умереть. Мешать бою не смел никто — таков закон орды. Даже Урр, стискивая свой страшный камень, тяжело дышал и скалил клыки, но не трогался с места.

Живой клубок из двух тел с яростным рычаньем покатился по поляне, косматые головы, оскаленные челюсти, мохнатые руки и ноги мелькали, точно это была игра, а не смертный бой. Орда двигалась за бойцами, не спуская с них горящих глаз, все дальше от середины поляны, все ближе к орешнику. Вот клубок подкатился к самым кустам. Стон, хруст — и Гау поднялся один, обливаясь кровью от страшных укусов. Шатаясь, он сделал несколько шагов. Орда молча расступилась перед ним, и вдруг все кинулись на середину поляны: из темноты кустов высунулось чье-то гибкое туловище и тотчас втянулось обратно и исчезло. Распростертое на земле тело Кха тоже исчезло.

Гау поднял с земли палицу и оглянулся.

— Ик! — грозно крикнул он, еще разгоряченный боем, и обвел орду глазами, словно ожидая сопротивления. Но Ик уже покорно стоял рядом с Умом. Урок был суровый и понятный. Люди взволнованно, но тихо обменивались восклицаниями, приглушенными криками, снова устраиваясь на ночлег. Огонь, огонь, так чудесно согревавший их в холоде прошедшей ночи, исчез.

Глава 6

Голодные и злые собрались люди утром около потухшего костра. Несвязные крики, невнятные слова, озлобленный шум. Дети пищали, требуя еды, дрались за каждую найденную на земле крошку. То один, то другой из мужчин вскакивал с места и подбегал к Гау, хватал его за руку, с криком указывал вдаль. Было понятно: орда требовала еды. Женщины подталкивали мужчин, держась позади, возбуждали их криками, не смея подойти к самому вожаку.

Гау стоял, опустив голову, глубокие морщины покрыли его лоб, маленькие глаза беспокойно горели под мохнатыми бровями.

Голод гнал орду на переселение. Так поступали они всегда, когда не хватало пищи. Не один раз уже Гау, взмахнув палицей, собирался отправиться в путь. Но… каждый раз вид холодной кучи угольев удерживал его на месте. Гау сам не понимал почему. Он тяжело дышал, сжимал и разжимал кулаки, точно это помогало ему найти какое-то решение.

Вдруг он повернулся и, злобно зарычав, ударил дубиной по остывшей груде угольев. Орда в испуге шарахнулась в стороны: все помнили, что дубинка предводителя, когда он в гневе, может расколоть череп, как орех. Но что это? Уголья разлетелись во все стороны, а из кострища вдруг потянуло дымком и теплом. Гау нетерпеливо засунул руку в середину его и взвыл: укус, укус острый, как жало пчелы. А в разрытой золе что-то засветилось красным глазком.

На минуту все притихли. Но вот опять пронзительно завопил голодный ребенок, и матери, растолкав мужчин, кинулись к Гау. Держа детей на вытянутых руках, они пробивались к нему, мешая друг другу, кричали и махали руками. Это означало идти, хоть куда-нибудь, лишь дальше от голодного места.

Гау подхватил брошенную палицу, другая волосатая рука его сжала острый камень, он был страшен, но матери не отступали. Они кричали еще пронзительнее, размахивая смолкшими от ужаса детьми. И Гау, неустрашимый перед мужчинами, сдался. Отступив на шаг, он взмахнул палицей и повелительно крикнул. Орда радостно заворчала. Мужчины подхватили оружие, женщины — детей. Через минуту поляна опустела, лишь беззвучно кружась, слетали с ветвей и опускались на землю сухие желтые листья…

Но вот застывшую тишину нарушил порыв ветра. Вершины деревьев, раскачиваясь, зашумели, засохшая трава заколыхалась. Красный глазок в глубине костра засветился ярче. Ветер весело подхватил, закружил по поляне охапку сухих листьев и прикрыл ими красный глазок. Тихий шелест — голос возрождающегося огня был ему ответом. Но люди не услышали его. Они были далеко, они двинулись в путь без возврата…

Глава 7

Люди шли уже целый день. Осень была холодная, но на редкость сухая. По всему лесу слышались легкие шорохи пересохшей листвы, от которых не находили себе места пугливые лани и дикие козы.

Но вот к тревожным шорохам присоединился какой-то едва уловимый запах… Козы и олени встревожились первыми: они нюхали воздух, настороженно шевелили ушами и, фыркая, устремились все в одну сторону, прочь, прочь от того невидимого, что тихо пробиралось между ветвями деревьев. Вскоре в воздухе уже отчетливо поплыл запах гари. Послышалось гуденье и нарастающий треск, точно мчалось обезумевшее от ужаса стадо диких быков.

Теперь бежали уже не одни олени и козы: с громким хрюканьем ломились сквозь чащу кабаны, жалобно взвизгивали отстающие поросята, ревели медведи. Опережая их, быстрыми прыжками мчался, сверкая клыками, саблезубый тигр. Но его клыки никого не пугали: общий враг бежал со всеми вместе и его оглушительный рык звучал испуганно. Случилось то, что должно было случиться: ветер раздул остатки брошенного людьми костра. Теперь лесной пожар бушевал и гнал перед собой все живое, и казалось, не было силы, которая могла бы его остановить.

В общем потоке мчались и люди. Их мохнатые спины мелькали среди кустов и деревьев. Иногда слышался короткий крик: кто-то раздавлен тяжелой стопой носорога, кто-то сбит с ног ударом стремительно бегущего кабана, но люди не оборачивались: минутная задержка стоила жизни. Вперед, вперед, пока хватит сил! Гау, сильный, смелый Гау, мчался, опережая других. Он, который не бросил бы и ребенка без защиты перед самым страшным зверем, теперь, как и все, знал одно: спасенье только в беге.

Вой урагана давно заглушил отдельные голоса. Над лесом полетели взметенные вихрем горящие ветки деревьев. Они опережали бегущих и падали им под ноги, но те даже не замечали боли от ожогов.

И вдруг… путь кончился обрывом над рекой. Люди, звери, падая с разбегу, замелькали в воздухе. Вода закипела от ударов тел, от взмахов копыт и когтистых лап. В общей каше, барахтаясь, звери топили друг друга, неудержимо рвались к противоположному берегу.

На поверхности воды виднелись и человеческие головы: людей осталось немного — наиболее сильные мужчины и молодые женщины. Но и из них многие уже всплыв, вновь скрывались под водою от ударов лап, рогов, копыт.

Река была не широка: лес сразу кончался на обрыве, на другом берегу расстилалась еще зеленая степь. К ней устремились спасавшиеся звери и люди.

Рам бежал вместе со взрослыми и вместе со всеми свалился в реку. Плавать он не умел и бессознательно уцепился за что-то двигавшееся. Пальцы его запутались в густой шерсти, голова поднялась над водой. Прошло несколько минут, прежде чем Рам окончательно пришел в себя: он лежал на спине большой рыжей собаки, обхватив ее могучую шею, но та, вместо того чтобы выбраться на низкий берег, круто повернула вниз по течению и так сильно загребала лапами, что вода пенилась по бокам.

Отмель другого берега, покрытая телами животных, мелькнула перед глазами мальчика. Люди орды! Там! Рам приподнялся, чуть не соскользнув в воду. Но собака тихо заворчала, и он застыл в неподвижности. Плыть на спине зверя было страшно, но оказаться в воде — еще страшнее. Быстрое течение понесло их мимо отмели. Река вошла в глубокое тесное ущелье, шум пожара остался далеко позади.

Наконец, как в полусне, Рам увидел: ущелье расступилось, показалась узкая полоса новой отмели. Течение поднесло к ней пловцов: собака, почувствовав под ногами землю, повернулась, шагнула из воды, но тут же покачнулась и упала в изнеможении. Рам соскользнул с ее спины на согретый солнцем песок и тоже лежал, не смея пошевелиться. Но вдруг вздрогнул и поднял голову. Что это? Такой родной знакомый запах теплого молока. Собака тоже подняла голову, тихо, удивленно проворчала, но тут же умолкла. А Рам пил, пил это теплое молоко, всхлипывая и тихонько повизгивая. С тех пор, как тигр унес его мать, он заучил суровое правило: есть надо торопливо, пока не отняли. И он торопился. А собака, потерявшая щенят в безумном бегстве от огня, настороженно смотрела на него. Но постепенно дикое выражение желтых глаз смягчилось, с тихим вздохом, почти плачем, она нагнулась и большим шершавым языком лизнула приникшую к ней мохнатую головенку. Потом осторожно повернулась, чтобы мальчику было удобнее пить. Мать и сын нашли друг друга.

Давно у бедного детеныша не было такой восхитительной ночи. Прижавшись к теплому боку приемной матери, Рам спал, не чувствуя ночного холода. Иногда во сне он вздрагивал, но в ответ раздавалось тихое ворчанье, теплый и ласковый язык касался лохматой головенки, и Рам успокаивался.

Утром он позавтракал теплым молоком, как будто так делал всю жизнь, затем вскочил на ноги и осмотрелся. Тепло, в брюшке приятная сытость. Рам весело подпрыгнул и перекувыркнулся, стал собирать мелкие камешки. Но собака была другого мнения: она страшно хотела есть, и надо было отправляться на поиски пищи. С коротким ворчаньем собака встала, отряхнулась и мелкой рысцой двинулась вдоль отмели, поминутно оглядываясь. Рам понял: нужно идти. И покорно потрусил сзади.

Вскоре река повернула влево. Идя по отмели, они обогнули мыс, круто вдававшийся в воду. Вдруг собака остановилась и припала к земле: на отмели возле самой воды лежал молодой олень, на боку его виднелась глубокая рана — след вчерашней битвы на пожаре. Настороженно прислушиваясь и оглядываясь, собака подползла к нему. Это была пища! Острыми зубами собака впилась в неожиданную добычу. Она торопливо рвала и глотала мясо, пока не почувствовала, что сыта. Рам не отставал от нее, его зубы действовали не хуже ножа. Но вдруг собака отскочила от оленя и глухо заворчала. Шерсть на ее спине поднялась: среди деревьев на обрыве раздались шорох и тихие возгласы. В несколько скачков на отмель спустились мохнатые существа. Со всех ног они кинулись к оленю.

Люди! Горсточка, уцелевшая от пожара! Не обращая внимания на собаку и Рама, они нетерпеливо рвали мясо зубами и пилили его осколками камня. Тихо зарычав, собака попятилась и скрылась за мысом. Рам побежал за ней. Собака напряженно прислушивалась к веселым крикам людей. Они уже не думали о пожаре, о погибших. Пищи было довольно. Все было хорошо.

Как ни тихо вели себя мальчик и собака, острые уши Гау услышали их, и голова его появилась из-за мыса. «Собака! Еще пища!» — И Гау взмахнул дубинкой. Мальчик понял. С громким криком он кинулся к собаке и схватил ее за шею. Он прижался к ней, защищая ее своим худеньким телом, пронзительно крича и плача. Он привык слушаться Гау и, плача, дрожал от страха перед ним, но не отступал. Гау был сыт и поэтому настроен благожелательно. Несколько мгновений он с любопытством смотрел на мальчика, на вырывавшуюся собаку, затем опустил палицу и махнул рукой. За его спиной послышались голоса. Люди выбежали из-за мыса и окружили Гау. Они тоже были сыты. И хотя собака вырвалась от мальчика и отбежала, они не пытались ее преследовать и спокойно улеглись отдыхать на мягком песке отмели.

Выспавшись, люди отправились дальше по отмели вдоль реки. Рам осторожно присоединился к ним. Приемная мать не протестовала, она щедро накормила его за кустиком и тоже шла за людьми, не очень близко, но не теряя из вида своего приемыша.

Глава 8

Солнце уже клонилось к закату, и шорохи незнакомого леса пугали людей. Пора было остановиться на ночлег. В орде раздавались вздохи и жалобная воркотня, люди хотели бы остаться здесь, на мягком песке. Вдруг Маа вскрикнула и протянула руку. Все обернулись. Вдали на реке что-то блеснуло, ближе, ближе…

Из-за поворота реки выплыло огромное обугленное дерево. Во время пожара оно, видимо, рухнуло где-то с обрыва: сухие сучья, торчащие над водой, догорели до самого ствола, упавшие с них головешки тлели целой грудой на его поверхности. Казалось, будто по реке плывет нарочно сложенный костер.

Люди отскочили от края отмели к высокому обрыву берега. Горящее дерево приближалось. Течение несло его по середине реки, но вдруг повернуло и направило прямо к узкой отмели. Цепляясь за выступы скал, за свисающие корни деревьев, люди с воплями карабкались вверх, стремясь спастись от надвигающегося на них огня. Один Рам не кинулся бежать. Обхватив руками мохнатую шею собаки, он прижался к ней лицом, дрожа и тихо плача.

Течение легко поднесло горящее дерево к берегу и поставило его на мель, точно на якорь. Громкие крики послышались сверху: люди лежали на обрыве, свесив вниз головы и ожидая, что будет дальше. Внизу остались перепуганные мальчик и собака.

Несколько времени Рам не решался отнять руки и лицо от пушистой шерсти. Но вот благотворное тепло согрело его спину, охватило дрожащее тело. Еще минута — и он повернулся, медленно, нерешительно вытянул руки и шагнул вперед. Он вспомнил костер в лесу, такой теплый. Вспомнил, как тащил из лесу и кидал в огонь тяжелые ветви и коряги. Пожар потух в его памяти, но костер остался. Осторожно Рам сделал еще шаг, еще и… подошел совсем близко к воде. Огонь уже потухал. Огромный, выгоревший в середине ствол дерева, наполненный углями, дымился и почти не давал пламени. Рам поднял голову и взглянул вверх, на свесившиеся с обрыва головы. Вдруг он радостно вскрикнул и, схватив лежащий на отмели сухой сучок, сунул его в груду угольев. Треск и яркий язык пламени был ему ответом, но легкого толчка оказалось достаточно: плот, еле державшийся берега, дрогнул и повернулся. Вот-вот река поднимет его и снова понесет вниз по течению. В то же мгновение темное мохнатое тело соскользнуло с обрыва. Гау! Он быстро нагнулся и, ухватив за уцелевший толстый сук, потянул дерево к себе. Минуту река и человек боролись за драгоценный груз. Раздался треск, еще, еще. Ствол повернулся и, послушно шурша по прибрежным камешкам, прочно въехал на отмель. А с обрыва уже прыгали вниз другие темные фигуры. Они тоже вспомнили!.. Они весело скалились, протягивали руки к огню и кричали.

От ярко разгоревшегося костра на отмели сделалось почти жарко, хотя ночь была холодная.

Рам лежал от огня дальше всех. Собака не согласилась приблизиться к людям, а мальчик не хотел с ней расставаться. Он прижался к ее теплому мохнатому боку. Собака, положив голову на вытянутые лапы, смотрела на огонь, и пламя отражалось в ее больших желтых глазах. На ночь выставили сторожей и спали крепко, в первый раз после страшного бегства от пожара.

Глава 9

К утру заметно похолодало: тяжелые тучи плотно закрыли небо. От горящего дерева, принесенного водой, осталась груда слабо тлеющих угольев. Но люди уже знали, что нужно делать, чтобы огонь не умер от голода: ветки, коряги, целые стволы, выброшенные волнами на берег, пошли в дело. Огонь охотно набросился на них, а люди с завистью наблюдали, как ветки и коряги исчезали в его жадной пасти. Это было хорошо. Однако голод, мучивший самих людей, от этого не уменьшился. Давно была бы убита и съедена собака, но она поняла это и держалась подальше. На жалобные крики Рама не откликалась. А он чувствовал, что она нужна ему.

Оглянувшись, Рам увидел, что люди отошли от реки и опять взбираются вверх по крутому обрыву. Он нерешительно двинулся за ними. Но в кустах, вверх по течению, послышался слабый визг. Там берег был не так крут, с отмели можно было на него подняться. Рам остановился, еще раз оглянулся и быстро побежал вверх по реке, навстречу зову, где ждал его завтрак и теплый бок приемной матери.

Между тем люди, цепляясь за корни и выступы обрыва, с трудом поднялись наверх, куда накануне загнал их вид плывущего костра. Это была точно первая ступенька огромной лестницы, с нее берег поднимался еще выше, крутыми скалистыми уступами. Гау вдруг остановился: сбоку, в сплошной каменной стене чернело глубокое отверстие — вход в пещеру.

Орда собралась вокруг Гау. Люди заглядывали в отверстие, отскакивали, удивленно вскрикивали. Начался и усилился дождь, пронзительный ветер еще больше холодил промокшие мохнатые спины. Гау решился: держа палицу и острый камень наготове, он сделал несколько осторожных шагов внутрь отверстия. Еще и еще… примолкшая орда настороженно выжидала. Наконец послышался голос Гау. Он звал спокойно, значит, опасности не было. И осторожно, один за другим, люди исчезли в отверстии. Пещера была высокая и шла далеко в глубину — хорошая защита от ветра и дождя. Люди живо почувствовали это. Они обежали пещеру, ощупали и обнюхали стены, оживленно перекликаясь, но вдруг все примолкли: женщины прижались друг к другу, а мужчины с тихим ворчаньем крепче ухватили палицы, словно готовясь к обороне. Враг не показывался. На голом камне не было и следов. Но обоняние говорило: в пещере недавно побывал кто-то и этот кто-то опасен. Волосы на затылках и мохнатых спинах взъерошились, зубы оскалились, люди ворчали, разозленные и сильно испуганные.

Время шло, и нужно было на что-то решиться. Уйти? Самое простое. Но ветер и холод усиливались, люди осторожно высовывались и с ворчаньем прятались обратно. Вдруг послышалось рычанье. Урр схватил свой страшный камень, но тут же опустил его: у входа появилась маленькая дрожащая фигурка — Рам. Продрогший, он не выдержал холода и последовал за людьми в пещеру. У входа ему пришлось вынести борьбу с собакой: шерсть на ней стала дыбом, она дрожа обнюхивала камни перед пещерой, рычала и пробовала оттащить Рама за руку. Молодой Ик заметил это и кинулся к ней с дубиной, но собака проворно отскочила и скрылась в кустах.

Прижимаясь к стене, Рам вошел и забился в глубину пещеры. Обоняние у обезьянолюдей было слабее, чем у животных. Если бы они могли разобраться в запахах так, как это сделала собака, они ни минуты бы не остались в пещере, несмотря на дождь и ветер. Но они были обезьянолюдьми и потому, поволновавшись и поворчав, уселись на холодном каменном полу, решаясь переждать непогоду. Однако тревожное настроение не покидало их. То один, то другой вставал, недоверчиво принюхивался, обходил пещеру и снова садился. Рам осторожно подполз сзади к сидевшей в уголке Маа и свернулся в клубочек. Около собаки с ее пушистой шерстью было теплее, но… это не защищало от лившего сверху дождя.

Близился полдень. Ветер то стихал, то снова, со свистом, врывался в пещеру и ворошил сухие охапки листьев. Они попали сюда с ближайших кустов, когда не было еще ни дождей, ни туманов. Листья слабо шуршали, точно чьи-то легкие шаги. Люди поднимали головы, осматривались и снова начинали дремать. Время для них не имело значения. Главное, в пещере можно переждать ненастье.

Костер, постепенно угасая, все еще горел на отмели, в течение дня то один, то другой из людей орды спускался к нему погреться. Каждый что-нибудь подбрасывал в огонь, чтобы не дать ему погаснуть, а может, и просто для забавы.

Просушив и обогрев как следует бока и мохнатую спину, люди возвращались в пещеру — дремать и почесываться до следующего раза.

Так кончился день. Солнце показалось из-за туч, но тут же спряталось за лесом на другом берегу уже до утра. Никто не обратил внимание, когда поднялся Гау, постоял, будто что-то обдумывая, и тоже направился к выходу из пещеры. Однако у костра он не стал греть свои бока и спину, прыгая и покряхтывая от удовольствия, как это делали другие. Он стоял на отмели неподвижно, вздыхал, морщился, поворачивал голову то в сторону пещеры, то опять всматривался в огоньки, перебегавшие по веткам. Мелкие сучья, брошенные в костер, прогорели и рассыпались угольками. Только ярко горело еще небольшое раскидистое деревцо. Его недавно притащил и бросил в костер молодой Ик. Гау долго смотрел на деревцо, потом, покосившись на вход в пещеру, осторожно приподнял его за конец, к которому еще не успел подобраться огонь…

Громкий рев вдруг всполошил дремлющих людей орды. Они бестолково заметались в непривычной темноте пещеры, сталкиваясь, ударялись о стены и от этого приходили в еще больший ужас. Наконец все столпились у входа в пещеру, но тут же попятились с воплями испуга.

Огонь, сыплющий искры, слепящий золотыми языками, рычал, выл и сам лез к ним по обрыву в пещеру. Выше! Выше!

С ответным воем люди метнулись назад, в глубину пещеры. А огонь уже появился у входа, с победным ревом ворвался в пещеру, остановился…

И тут люди поняли: это стоял Гау, а ревел и рычал от радости тоже Гау. Огонь — пылающее молодое деревцо — держал в руках тоже Гау.

Кормить огонь люди уже умели. Но перенести его в другое место, заставить светить и греть там, где это удобно орде… до этого додумался только Гау. Бросив пылающее деревцо на каменный холодный пол, он все еще не мог успокоиться, рев торжества рвался из его широкой груди.

— Есть! — значил на языке орды крик, с которым Гау показывал людям на это деревцо. Наконец они поняли. Несколько крепких толчков могучей волосатой руки надоумили их окончательно: с веселыми криками люди начали выскакивать из пещеры. Возвращаясь, они совали в огонь ветки и сучья, какие удавалось найти поблизости.

Но радоваться пришлось недолго. Под открытым небом, чем ярче горит костер, тем лучше. А здесь — дым и жар разгоревшегося костра быстро выгнали орду из пещеры.

С изумлением и страхом наблюдали люди за делом рук своих, стоя на уступе перед пещерой. В этом месте обрыв спускался прямо к воде, белая пена била внизу по черным камням и крутилась в страшном водовороте.

Первый урок обращения с огнем в пещере люди заучили. Зато какое тепло охватило их, когда они осторожно опять пробрались внутрь и уселись перед усмиренным ослабевшим пламенем. Запах дыма уничтожил все беспокоившие их запахи, треск погасающего костра заглушил тихий испуганный визг собаки, раздавшийся где-то за пещерой, и чьи-то осторожные шаги. Но в следующую минуту орда застыла от ужаса и неожиданности. Вход в пещеру заслонили широкие плечи и мохнатая грудь страшного зверя: огромная пасть раскрылась, показав блеснувшие на свету клыки, а от мощного рычанья, казалось, дрогнули даже стены пещеры. Пещерный медведь ростом с большого быка! Он не успел еще прочно поселиться в этой пещере, но побывал в ней утром и теперь возвращался, собираясь переждать непогоду. Правда, запах человека, очень приятный и манящий, у входа неожиданно смешался с незнакомым, но неприятным запахом дыма. Однако костер уже основательно прогорел, а медведь был голоден. Он помедлил, еще раз зарычал и, косясь на огонь, осторожно двинулся в глубь пещеры.

Орда поняла: спасти может только бой, и она собиралась принять его без колебаний. Вдруг ответное рычанье мужчин смешалось с пронзительным криком Рама. Он пробрался в пещеру последним и теперь оказался между людьми и приближающимся чудовищем. Возбужденный видом добычи и криком ребенка, медведь больше не колебался: рев его наполнил пещеру, с неожиданной быстротой зверь кинулся вперед. В волнении битвы никто не заметил еще одного голоса — визга и рычанья собаки, который раздался в ответ на крик мальчика. Со страшной быстротой острые зубы ее впились в заднюю лапу медведя. Удивленный, тот на мгновенье остановился и повернулся, чтобы отмахнуться от нее. Но это мгновение решило исход битвы: поворачиваясь, медведь передними лапами наступил на горячие уголья. Страшная боль ошеломила его. С диким ревом он поднялся на задние лапы, взмахнув передними, откинулся назад и, потеряв равновесие, упал с обрыва, унося на лапе впившуюся в нее собаку.

Треск ломающихся кустов и глухой стук падения вниз орда осознала не сразу: люди все еще стояли недвижимо с поднятыми палицами в руках. Молчание нарушил Рам. Слово, которое он выкрикнул с рыданьем, означало «мать» на языке орды.

— Мать, мать! — повторял он, кидаясь к обрыву, и свалился бы с него, если бы Маа не схватила его за руку. Он еще отбивался от нее, когда снизу донеслись торжествующие крики мужчин: медведь лежал мертвый, с переломанными костями, зацепившись за дерево, стоящее у самой воды. Собака исчезла, унесенная течением, но о ней никто и не горевал, кроме вновь осиротевшего маленького мохнатого мальчика. Рам кричал и плакал, пока один из мужчин не собрался дать ему подзатыльника. Но тут вмешалась Маа. Сердито оттолкнув мужчину, они одной рукой притянула к себе мальчика, а другой всунула ему в рот кусок разжеванной медвежатины. Это была материнская ласка, как ее понимала орда. Притихший мальчик долго еще всхлипывал, постепенно согреваясь от тепла костра, в который кто-то догадался опять подбросить немного хвороста, и от непривычной человеческой заботы.

Глава 10

В пещере уже посветлело, когда Гау первый очнулся от сна. Он поднял голову, огляделся и, вскочив, с угрожающем рычаньем взмахнул палицей: низкий свод пещеры спросонья показался ему западней. Мгновенно вся орда оказалась на ногах: жизнь, полная опасностей, учила быстроте. Люди яростно скалили зубы, рычали, оглядывались. Но теплое дыхание угасающего костра, медвежатина тут же успокоили их. Морщины на низких лбах разгладились, руки дружно потянулись к остаткам вчерашнего ужина.

Гау тоже успокоился и повернулся к костру. Огня не было видно под толстым слоем пепла, но легкое веяние тепла говорило: он — тут! Гау это чувствовал. Осторожно, почти робко, он опустил палицу в середину костра, пошевелил ею. Знакомый золотой глазок выглянул из-под пепла. И тут сухая старческая рука высунулась из-за спины Гау, положила на тлеющие уголья пучок тонких веток. Гау довольно забормотал, оглянулся. Но Мук подобрал все ветки, оставшиеся в пещере с вечера, а огню требовалась еще пища…

Тем временем остатки медвежатины совершенно отвлекли внимание орды от костра. Не часто удавалось людям начинать день с веселого пира. Острые камни Мука пошли по рукам, они резали мясо так же быстро, как челюсти его пережевывали. Куски мяса таяли на глазах.

Но Гау крикнул и показал на догорающие ветки и на выход из пещеры. На минуту руки и челюсти прекратили работу, но люди не двинулись с места. Огонь хочет есть? Понятно. Но почему нельзя сначала насытиться самим?

А вспыльчивый Гау не привык ожидать. Дубинка его заходила по волосатым спинам. С воем и визгом, на ходу хватаясь за ушибленные места, люди устремились из пещеры к отмели, к кучам принесенного рекой топлива-плавника.

На полу пещеры вместе с кусками мяса остались лежать брошенные рубила, изготовленные Муком. Мук не возражал, когда люди сами лезли в его сетку и хватали драгоценные камни. Рам вместе со стариком задержался в пещере. Он внимательно следил, как тот терпеливо подбирал брошенные рубила и снова складывал их в сетку. Один камень откатился в глубину пещеры. Рам поднял его и нерешительно посмотрел на Мука. Но тот, подхватив сетку, уже торопился к выходу из пещеры.

Удача! Рам на ходу засунул в рот большой кусок мяса и весело скатился вниз по обрыву, крепко зажимая в руке забытый Муком камень. Ему еще никогда не приходилось даже пальцем прикоснуться к оружию взрослых мужчин.

День выдался теплым. Люди орды уже забыли о побоях и, весело перекликаясь, набирали охапки хвороста, словно играли в новую игру.

Только ленивый Вак — сверстник Рама — выбрал ветку полегче и, зевая и потягиваясь, медленно поволок ее по обрыву к пещере.

Быстроногая Маа, как и вчера, первая набрала большой пучок сухих прутьев. Удерживая его в одной руке, она пригнула другой ветку на кусте боярышника и стала губами обрывать спелые ягоды. Но вдруг испуганно вскрикнула и отшатнулась: страшная, заросшая рыжей шерстью голова выглянула из-за куста. В тот же миг длинные цепкие руки схватили ее и потащили сквозь колючие ветки.

Воздух задрожал от дикого воя: из-за кустов, обрамлявших отмель, посыпались люди. Чужие! Враги! Размахивая палицами и рубилами, они кинулись на людей орды. Те не были трусами. И хотя оружие осталось в пещере, они руками хватались за палицы врагов, вырывали у них камни и бились отчаянно. Иные в яростной схватке сплетались руками и ногами, клубком катились к реке и даже в воде не разжимали смертельных объятий.

Урр тоже оставил в пещере свой страшный камень. Но он схватил за верхушку небольшое деревцо, лежавшее на отмели, и с силой вертел им над головой. Ужасная палица с гуденьем налетала на живые тела, слышался глухой удар, и тело падало, больше уже не шевелясь.

Враги убивали мужчин. Женщин старались оглушить ударом и оттащить в глубь леса. Гау заметил первых врагов, еще стоя у входа в пещеру. Размахивая палицей, он кинулся вниз навстречу рыжеволосому, тащившему бесчувственную Маа. Но из кустов выскакивали все новые враги и задерживали его. Он бился отчаянно, на их дикий рев отвечал еще более страшным ревом. Но… Маа исчезла.

Один из нападающих, широкоплечий и косматый, схватил поперек тела молодого Ика и поднял, собираясь ударить о землю. Палица Гау ошеломила врага. Косматый зашатался, выпустил Ика; падая, мальчик схватил его за ноги и сильно дернул. Палица Гау опять опустилась. Враг упал. Подхватив его рубило, Ик вскочил на ноги с яростным кличем. И было пора: другой рыжеволосый уже занес тяжелую дубину сзади, над головой Гау.

— Гау! — крикнул Ик.

Предводитель сразу понял, огромным прыжком в сторону избежал удара. В то же мгновение рыжеволосый опрокинулся навзничь: Ик швырнул ему в голову драгоценное рубило, а сам, подхватив падающую из руки врага палицу, снова кинулся в бой. Это было его первое сражение, но мальчик держался молодцом. Отчаянно бились все люди орды: никто не ждал и не просил пощады. Однако врагов было гораздо больше. Многие из них уже недвижимо лежали на земле, а из кустов выбегали все новые. Наконец Гау криком собрал людей на отмели. Все, кто был жив и мог еще идти, по его знаку двинулись по узкой полосе песка у воды. Урр и Гау защищали уходящих. Враги кинулись к ним с криками торжества, но дубинка Урра с гуденьем загородила тропинку. Великан был на голову выше самых высоких врагов, глаза его налились кровью, черные косматые волосы, перепачканные кровью и грязью, слиплись на груди. Его мощное рычанье слышалось даже сквозь общий вой и рев.

Урр некоторое время пятился лицом к врагам, потом остановился, опустил палицу и умолк, выжидая.

Рыжеволосым это неожиданное молчание великана показалось страшнее его ярости. Они тоже остановились, сбившись в кучу. Самые смелые попробовали кричать и кривляться, приглашая людей орды вернуться и продолжить сражение. Но как только Урр поднял палицу и двинулся на них, они, толкая друг друга, пустились наутек. Урр постоял, выжидая, повернулся и пошел за остальными.

Люди орды шли медленно. Те, кто еще мог двигаться, старался не отставать. Оставшихся на месте битвы враги уже прикончили и готовились пиршеством отпраздновать победу. Люди знали — чье мясо послужит для пира: они и сами поступали точно так же, когда победа в битве с чужой ордой оставалась за ними.

Солнце еще не успело высоко подняться над лесом, а орда уже оказалась далеко от места побоища. Позади остались пещера, сытная еда и теплые уголья костра. Позади остались раненые и убитые. Шли молча, настороженно поглядывая на нависающий над отмелью обрыв крутого берега. Жалоб и стонов раненых не было. Дикие звери страдают и умирают молча. Люди орды в этом на них походили.

Глава 11

Когда рыжеволосые бросились в битву, Рам успел спуститься только до половины обрыва. Он припал за кустом боярышника и лежал не дыша. Сначала он не решался даже выглянуть между густыми ветвями, потом осмелел, поднял голову. Он видел, как огромный рыжеволосый ударом по голове оглушил отчаянно сопротивлявшуюся Маа, перекинул ее через плечо и быстрыми прыжками исчез в лесу. Другой схватил маленькую Си. Но она, неожиданно изогнувшись, впилась ему зубами в ухо. Рыжеволосый завопил, оторвав ее от себя, размахнулся и швырнул с обрыва вниз. Размах был так силен, что Си перелетела через отмель и упала в реку. Рам зажмурился, но не выдержал и снова открыл глаза: Си уцепилась за плывшее по реке дерево, и ее быстро уносило вниз по течению. Двое рыжеволосых подбежали к берегу, один даже вошел по колено в воду, пытаясь ухватиться за ветку, но промахнулся: дерево пронесло мимо. Рам видел: лицо Си было залито кровью, но она держалась крепко, обнимая ствол руками.

Рам долго не мог пошевелиться от страха. Постепенно, осмелев, он осторожно приподнялся. Под ударами дубины Урра падали на землю враги. Он не удержался и вскрикнул от радости при особенно удачном ударе, но тут же опять помертвел: крик его услышал один рыжеволосый. Страшное лицо повернулось в его сторону, враг проворно закарабкался вверх по обрыву, к кусту, за которым прятался Рам, Не помня себя от страха, мальчик вскочил и помчался к пещере, а от нее направо, по тропинке, по которой накануне прошел в пещеру медведь. Рыжеволосый, увидев Рама, остановился и взмахнул рукой. Небольшой острый камень, просвистев в воздухе, больно ударил в левое плечо. Но боль лишь прибавила испуг, и мальчик кинулся бежать еще быстрее. Он бежал так долго, что уже не стало слышно ни криков, ни шума сражения. Бежал, пока совершенно не выбился из сил, оступился и, падая, с размаху ударился о дерево головой.

Очнулся Рам уже в темноте от звука чьих-то осторожных шагов. Они приблизились, остановились, легкое дыхание коснулось лица мальчика. Он вскочил с криком, но не успел еще сделать шага, как тот, невидимый, шарахнулся в сторону. Раздался быстрый шумный топот: кто бы это ни был, он испугался Рама не меньше, чем Рам испугался его. Мальчик это понял и потому сам не кинулся бежать. Да и в темноте, наверное, разбился бы о дерево или свалился с обрыва в реку. Он стоял, дрожа и прижимаясь к дереву, пока не сообразил, что наверху опасности меньше. Люди орды с детства учились лазать так же, как учились ходить. В одну минуту Рам, охватив дерево руками, оказался чуть не на самой верхушке. Отдышавшись, он спустился пониже и нащупал достаточно толстую ветку, чтобы, сидя на ней, дождаться рассвета. Только теперь, устроившись на ночь, он почувствовал, как сильно болит ушибленное камнем плечо. Но он страдал молча: каждый звук, каждый стон мог привлечь врагов.

Глава 12

Утро застало Рама на дереве. При каждом шорохе он вздрагивал и, до боли прижимаясь к морщинистой коре ствола, старался сделаться еще меньше и незаметнее. Два чувства боролись в нем: страх приказывал оставаться на месте, голод звал на поиски. Наконец последнее победило. Беспрестанно оглядываясь, Рам осторожно спустился с дерева. И тут неожиданно его большой тонкогубый рот растянулся в подобие улыбки. С радостным криком он бросился на землю, схватил что-то и крепко прижал к груди.

Это было рубило Мука, с которым он не расставался даже во время отчаянного бегства. Он выронил его, когда бесчувственный свалился у подножия дерева. Теперь Рам нашел его и больше уже не потеряет. Держа блестящий зеленый камень в одной руке, он осторожно прикоснулся пальцами другой к острому режущему краю. Солнечный луч пробился сквозь ветви дерева и переливался на ярких гранях. Мальчик поворачивал камень во все стороны, поднимал его и тихо, радостно что-то бормотал.

Легкий шорох в траве заставил его насторожиться: на освещенный солнцем выступ скалы скользнуло что-то блестящее, зеленое, как его нефритовое рубило. Ящерица! Не замечая мальчика, она с удовольствием поднялась на лапках навстречу солнечному лучу. Но погреться не успела: маленькая мохнатая рука проворно схватила ее.

Еда! Трава, потревоженная броском Рама, еще не перестала колыхаться, а последний зеленый кусочек был уже разжеван и проглочен. Все! Конечно, не досыта. Мохнатый животик настоятельно просил еще еды, неважно — какой, лишь бы побольше. Но ящерица была не такая уж маленькая и, главное, еда прибавила Раму не только сытости, она придала храбрость. Облизнув от удовольствия губы, он осмотрелся. Что теперь делать?

Идти дальше? Куда? Вспомнилась пещера, тепло костра и мясо, гора медвежатины. Рам опять облизнулся. Враги? Но он не видел бегства своей орды, ему помнилось все, как было: мужчины, женщины около туши медведя и с ними Маа, веселая и ласковая. Мальчик-сирота бессознательно тянулся к ней. Она, единственная в орде, случалось, делилась с ним кусочком еды, когда остальные думали только о своих желудках. Правда, он видел, как рыжеволосый схватил ее, но это впечатление как-то не осталось в его памяти.

— Маа, — жалобно пробормотал Рам и оглянулся, словно ожидая ответа. Но его не последовало. Зато в глаза бросилась тропинка, протоптанная за много лет дикими обитателями леса. По ней в ужасе мчался он вчера. По ней вернется сейчас к людям и к мясу…

И Рам, полный надежды, пустился в обратный путь. Как мог он знать, что орда, торопливо и осторожно пробираясь по отмели, этой ночью прошла как раз под обрывом, на котором стояло дерево — его ночное прибежище. И, значит, возвращаясь к пещере, он с каждым шагом все больше удаляется от людей…

Рам торопился изо всех сил. Изредка он лишь чуть задерживался: глотал жирного червяка либо срывал горсть орехов и разгрызал их на ходу. Тяжелое рубило порядком мешало ему, но он не расстался бы с ним даже в обмен на жирный кусок мяса или кость, полную мозга. Со вздохом он перекладывал камень из одной утомленной руки в другую, но вздох превращался в радостное бормотанье, едва луч солнца вспыхивал на каменных гранях.

Обратная дорога оказалась гораздо длиннее: болело плечо, болели натруженные короткие ноги. Не один раз уже Рам собирался лечь на мягкую траву, присесть на бархатную моховую подушку. Но тут же страх одиночества и пустой желудок заставляли его убыстрять шаги. От усталости он уже не бежал, а скорее тащился по тропинке, порой даже слегка вскрикивал, задевая за камень разбитыми в кровь пальцами ног.

Но вот Рам остановился. Ноздри плоского носа зашевелились: легкое дуновение ветра принесло ему известие, в котором следовало разобраться. Это был человеческий запах, но чужой, страшный. Шерстистые темные волосы на затылке Рама зашевелились, встопорщились. Он попятился, спиной коснулся чего-то и в страхе отскочил, оглядываясь. Нет, это просто дерево. Сзади ничто не угрожает. Но впереди… Надо разведать…

Рам сгорбился, втянул голову в плечи и бесшумно скользнул в кусты, как это делали взрослые мужчины, пробираясь в опасных местах. Теперь он шел не по самой тропинке, а сбоку, прикрываясь росшими по краю кустами, пока не добрался до пещеры.

Отвратительный запах людей чужой орды сделался невыносимым. Он смешивался с едким запахом дыма и еще с каким-то необычным запахом. Пахло как будто мясом, но не так, как ему полагалось.

Сбоку от входа в пещеру ярко пылал костер. Вокруг него сидели и ходили чужие. Одни с жадностью что-то пожирали, другие камнями разбивали кости, доставая сладкий мозг, третьи палками вытаскивали из костра какие-то обугленные куски. Кривляясь и взвизгивая, они нетерпеливо хватали их руками, обжигались, бросали и с недовольным рычаньем искали на земле другие, уже остывшие. Так вот почему мясо пахло так странно! Рам никогда не пробовал жареного: его орда поедала мясо сырым — в таком виде, в каком его удавалось добыть. А пахло соблазнительно! Голодный, Рам с жадностью принюхивался, но вдруг на земле, совсем близко от куста, за которым прятался, он заметил что-то круглое. Голова! Рам почувствовал, как в груди похолодело. Тут же один из рыжеволосых повернулся и длинной палкой стукнул по этой голове так, что она, крутясь, с размаху влетела в костер. Остальные рыжеволосые одобрительным ворчаньем оценили ловкость удара.

Рам осторожно отполз в глубину кустов. Оттуда костра не было видно, но он уже насмотрелся достаточно. Голова Хоу, сильного сердитого Хоу… Рам не любил его: оказаться близко от Хоу — значило получить здоровую затрещину. Так, ни за что. Но сейчас, если попасться на глаза рыжеволосым, то и его, Рама, голова тоже покатится в костер, он это понял.

Мальчик попятился назад, пока не отошел далеко от пещеры, на прибрежную отмель. Вдруг он чуть не крикнул от радости: следы! Человеческие следы на песке отмели! Они источали слабый знакомый запах, и Рам в восторге уткнулся в песок и лежал так некоторое время, дрожа и всхлипывая от неожиданного счастья. Следы орды! Его орды! Они прошли здесь. Здесь! И Рам догонит их. Теперь! Сейчас!

Когда прошли по отмели люди, как далеко они могли отойти — об этом Рам не задумался, это было слишком сложно для его головы. Запах вселял надежду, он манил, и Рам последовал за ним. Куда? Все равно.

Рам уже не думал, что его могут увидеть, услышать наверху. Забыв боль в плече и разбитых ногах, он бежал, не скрываясь, всхлипывая и подвывая на ходу.

Глава 13

Наконец усталость заставила мальчика перейти с бега на шаг. Время от времени он подходил к реке, погружал лицо в холодную воду и с жадностью пил, втягивая воду ртом, зачерпывать ее ладонями он не умел. Купанье освежило бы его, но люди орды, как обезьяны, боялись воды и добровольно в нее не входили.

Иногда Рам нагибался и, не доверяя глазам, с наслаждением принюхивался к следам на песке. Они шли здесь: запах становился все сильнее! Значит, он догонял своих!

Вдруг мальчик издал тихий крик и кинулся к маленькому кустику: на колючей ветке висел клочок волос — темных, не таких, как рыжие волосы врага. Рам, задыхаясь от волнения и не обращая внимания на колючки, схватил клочок, зажал его в руке.

В этом месте заросший кустарником берег полого спускался к воде. Трава под кустиком была примята. Кто-то, сойдя с отмели, на четвереньках тяжело протащился в кусты, оставив на колючках клок волос. Запах не вызывал сомнений: это — свой.

Но другие следы шли по отмели дальше, и они тоже источали знакомый запах, там тоже прошли свои.

Рам остановился, ноздри его усиленно шевелились, морщины на лбу собирались в глубокие складки.

Следы разошлись. Куда же идти? Принюхиваться мало: приходилось думать. Рам мучительно гримасничал, нагибался к следам на песке, осторожно касался их пальцами. Затем поворачивался к примятым стебелькам травы, обозначавшим другой след, который уводил его вверх по обрыву. Наконец, не в силах решиться, он бросился на землю и, прижавшись к ней лицом, тихонько заскулил, как отчаявшийся щенок.

Рам лежал так долго. Приподнявшись, он вдруг затаил дыхание, прислушался: сомнений не было. Кто-то дышал за кустами, сдерживаясь, чтобы себя не выдать.

В одно мгновение Рам оказался на ногах. Еще мгновение и он без памяти кинулся бы прочь от опасного места. Но легкий ветер пахнул ему в лицо. Здесь, за кустами, запах орды был даже сильнее, чем на отмели.

Рам опустился на четвереньки и проворно нырнул под нависшими колючими ветками. Они и с его косматой спины захватили свою долю шерстистых волос, но Рам этого не почувствовал. Он полз, все явственнее ощущая родной притягательный запах. Тот, невидимый, почувствовав чье-то приближение, затаился в кустах.

Колючие ветки спустились так низко, что Раму пришлось лечь на землю и ползти на животе, извиваясь, как змея. И тут, в самой гуще ветвей, перед ним блеснули настороженные глаза. Рам рванулся вперед, но колючки впились в его спину. Не чувствуя боли, тихо взвизгивая от радости, он уткнулся лицом в землю у самых ног лежащего человека: Мук!

Старик вовремя успел удержать тяжелое рубило, уже занесенное над головой мальчика: ветер дул от него навстречу Раму, не давая ему распознать — свой это или чужой. Он ожидал врага. Откуда же здесь, в кустарнике, мог появиться друг?

Тихое довольное ворчанье Мука и визг счастливого Рама — это была еще не настоящая человеческая речь. Они не могли как следует рассказать друг другу, что с каждым случилось. Но радость встречи была понятна обоим.

Наконец они немного успокоились. Мук, жалобно вздохнув, пошевелил ногой; глубокая рваная рана тянулась от колена вниз. Наверное, было очень больно — старик тяжело дышал и временами тихонько всхлипывал.

Рам сидел подле него, обхватив коленки руками. Он поглядывал то на Мука, то на узкий проход под ветвями, по которому он только что пробрался сюда. На его лбу собирались глубокие складки: шла смутная работа мысли.

Когда прошли первое волнение и радость встречи с Муком, Рам смутно почувствовал, что его тянет идти дальше по следам орды. Туда, где много людей, и не важно, как они к нему отнесутся. Пусть даже бьют, как прежде, пусть дразнят его, но он хочет быть с ними. Со всеми!

Мук был мгновенно забыт. Мальчик всунул уже голову в проход под ветвями, как вдруг позади него раздался чуть слышный стон. Рам невольно вздрогнул, обернулся. Старик молча, умоляюще смотрел на него. Он ни о чем не просил, он знал: у орды нет обычая оставаться около больных, которые не могли следовать за здоровыми. Их не убивали, их просто покидали. Муку и в голову не приходило, что может быть иначе. Ведь когда он сам опустился на песок не в силах двигаться дальше, орда покинула его. Люди проходили, молча взглядывали на него и двигались дальше. Так поступал и он, когда сам был здоров. А теперь и Рам уйдет… Тоска одиночества опять охватила старика, он горько и покорно простонал.

Рам удивленно взглянул на старика, потом на тропинку под ветвями, опять повернулся назад. Мук медленно поднял руку и показал на ягоды боярышника над своей головой.

— Еда! — тихо произнес он один из немногих звуков-слов, которыми пользовались люди орды.

И тут Рам точно забыл о следах на берегу. Он проворно вскочил, набрал полную горсть спелых ягод и высыпал их на землю перед стариком. Тот с жадностью хватал и глотал их, почти не разжевывая. А Рам рвал и сыпал перед ним еще и еще. Наконец он снова уселся на землю спиной к тропинке, обхватив колени руками. Мук не спеша докончил последнюю горсть ягод и с благодарностью взглянул на Рама. Тот ответил ему таким же взглядом. И тут губы старика и мальчика дрогнули и растянулись в улыбке.

Рам очень удивился бы, если бы ему объяснили, какой благородный поступок он совершил. И слова такого не было в его бедном языке. Но в эту минуту оба — и старик, и мальчик — чувствовали то, что чувствовали бы на их месте настоящие хорошие люди.

Глава 14

Между тем люди орды продолжали бегство по отмели вдоль реки. Шли быстро. Тяжелораненые давно отстали, о них не вспоминали. Исчезли почти все женщины, уведенные врагами. Замыкал шествие Урр. Дубинку, так много поработавшую, он нес на плече и часто оглядывался — опасался погони.

Когда Мук в последний раз споткнулся, упал и уже не смог подняться, Урр единственный остановился около него. Он стоял долго, не сводя глаз со старика и крепко сжимая в руках свою дубинку. Губы его шевелились, будто он порывался сказать что-то и не мог.

— Мук! — наконец выговорил он со страшным усилием. И, не оборачиваясь, быстро зашагал по отмели, догоняя ушедшую вперед орду. Он вздыхал и качал головой, полный горького, самому неясного, чувства. Великан, сам того не сознавая, любил маленького старика, и верно, тому не пришлось бы дожить до седых волос, если — бы его много раз не защищала могучая рука Урра. Но закон орды есть закон: безнадежно упавшего оставляют. Урр не мог ему не подчиниться. Мук долго молча смотрел вслед, пока тропинка не скрыла от него людей орды. Затем, собрав последние силы, он отполз с отмели под прикрытие кустарника, в котором и нашел его Рам.

Убедившись, что враги отказались от преследования, Гау опять стал во главе орды. Он шел, зорко оглядываясь и прислушиваясь. Орда вступила в места, где обитали другие племена, а каждый чужой — враг. Все старались двигаться неслышно. При надобности молча обменивались знаками. Каждый — мужчина или женщина — нес с собой дубинку или рубило, отнятое у врага. Это было хорошо: ведь искусного Мука уже не было с ними. Не останавливались ни для еды, ни для отдыха: самое важное было уйти подальше, чтобы враги не сумели догнать. Не тратили времени и на охоту, обходились тем, что подбирали съедобные ягоды, орехи, жирного червяка — все, что можно схватить и засунуть в рот на ходу.

Солнце совершило свой дневной путь по небу и близилось к закату. Измученные, люди орды еле-еле волочили по песку ноги, не в силах уже переступать через рассыпанные по нему камни. Начали уставать и самые сильные, Гау дал сигнал остановиться. Никогда еще люди орды не слушались его с такой быстротой. Еды не было, о ней не вспоминали: измученное тело просило только покоя. Но покой пришел не сразу…

Олень был молодой и очень жирный. Голодные гиены это поняли, когда набрели на кости, недоеденные двумя пещерными львами. Однако львы оставили от оленя мало: гиены только раздразнили аппетит, но не насытились. Быстро покончив с объедками, они с досады подняли дикий хохот. Сытые львы проснулись в кустах, сердито зарычали. Мелкая лесная тварь в ужасе разбежалась кто куда.

Крики зверей подняли на ноги засыпающих людей. Вскочив в ужасе, они сбились в кучу, прижались к стене обрыва, нависающей над отмелью. Это обеспечивало от нападения сзади и сверху. Гиены учуяли теплый человеческий запах. Они спустились на отмель, с диким хохотом изрыли и истоптали весь песок у воды. Глаза их светились в темноте, было слышно, как они громко лакали воду из реки, но подойти ближе не решались: в молчаливой неподвижности людей чувствовалась опасная угроза. Гиены удалились с рассветом. Только тогда измученные люди, забыв об осторожности, опустились на землю, кто где стоял, и мгновенно заснули мертвым сном. Гау, сидя, несколько раз пробовал поднять тяжелую голову, осмотреться, но она тотчас же опускалась на охваченные руками колени. Урр просто упал на песок, прижимая к груди страшную палицу.

Хорошо, что никто из хищников не заглянул в это утро на отмель в поисках сытого завтрака. Люди спокойно проспали весь день до самого вечера.

Глава 15

По обеим сторонам реки еще клубился густой туман. Ветер с шумом пронесся по верхушкам деревьев, раскидал последние белые клочья. Две мохнатые фигурки, боязливо озираясь, пробирались по звериной тропе. Мук шел проворно, но слегка прихрамывал. Рам весело спешил сзади, часто забегал вперед и нетерпеливо оглядывался.

Река после сильного дождя вздулась и, залив отмель, поднялась до кустов, в которых еще недавно отлеживался Мук. Вода смыла с отмели следы людей, унесла их запах. Но Мук и Рам, выбравшись наверх, безошибочно повернули вниз по течению — туда, куда ушла орда. Как зверь, отделившийся от стаи, стремится к ней вернуться, так и она стремились найти своих. Они шли, бежали, затаивались, сходили с тропинки и опять возвращались на нее. И, не сговариваясь, ощущали одно: они идут по правильному пути, расстояние между ними и ордой уменьшается.

Рана Мука зажила еще не совсем. Иногда, не выдерживая боли, он падал на землю и катался, обхватив больную ногу руками. Потом затихал, уткнувшись лицом в землю. Рам испуганно останавливался, выжидал, случалось — нетерпеливо бежал вперед один. Но тут же спохватывался и, тихо повизгивая, возвращался. Бежать по лесу одному было страшно. Но не только страх тянул его назад. Он помнил минуту, когда впервые по-человечески пожалел старика и остался подле него, хотя следы орды были так свежи, манили и звали…

Идти по звериной, хорошо протоптанной тропе было легко. Солнце, высоко поднявшись над лесом, приятно согревало мохнатые спины. Изредка набегали еще недолгие грозовые тучи, но они почти не задерживали двух путников. Еды тоже хватало. Рам даже немного потолстел.

Этот день начался неудачно. Мук ловко подшиб камнем зайчонка, но, кинувшись за ним, споткнулся и так разбередил больную ногу, что тут же лег и отказался двигаться дальше. Зайца разделили по-братски, старик никогда не требовал себе лучшей части. Рам съел свою долю и грустно слонялся вокруг полянки, на которой лежал Мук, жалобно вздыхая от боли. Рам был хоть и мохнатым, но все-таки еще ребенком. Большая ярко-синяя бабочка, точно дразня, пролетела перед самым его носом и, порхая, устремилась к реке. Рам кинулся за ней. Увлеченный погоней, он не заметил, как лес вдруг расступился и перед ним встала высокая скалистая стена, у подножия которой лежали груды обрушившихся сверху камней. Тропинка упиралась в стену, круто повернула влево и пошла в обход к реке.

Озадаченный, Рам остановился, забыв о бабочке, поднял глаза. Высоко в стене виднелось большое отверстие. Пещера! Рам теперь мог безошибочно определить это. Стена была отвесная, но не гладкая, выступы торчали на ней снизу до самого входа в пещеру.

Искушение было очень сильное. Первый выступ пришелся Раму по плечо. В одну минуту Рам уцепился за край, подтянул ноги и с гордостью огляделся: готово! Рубило, великая драгоценность, больно стукнуло его по спине — пустяки, он только поправил сетку, искусно сплетенную для него Муком. Следующий выступ был намного выше, но Рам уже приловчился.

Цап-скок! Цап-скок! До пещеры осталась одна ступенька. Рам уже вскинул руку на острый выступ и вдруг тихо взвыл. Из пещеры высунулись две головы, намного больше его собственной, покрытые серебристой курчавой шерстью, и в упор глядели на Рама. Головы свесились вниз и оказались почти перед самым лицом помертвевшего от ужаса мальчика. Яркие желтые глаза смотрели вовсе не враждебно, но Раму разбираться в этом было некогда. Он торопливо оглянулся, собираясь спуститься как можно скорее, и оцепенел. Почти вплотную за ним, не спуская взгляда желтых глаз, по уступам поднималось невиданное чудовище. Ростом оно было раза в два выше Урра — самого высокого человека орды. Могучее тело покрывала серебристая шерсть, на голове крутыми завитками торчали во все стороны волосы, и от этого она казалась еще больше.

Рам в ужасе не издал ни звука: горло сдавило страхом, точно его стиснула чья-то рука. Он лишь повернулся спиной к стене, прижался к ней так крепко, словно хотел вдавиться в нее или спрятаться в самую маленькую трещину. Он уже забыл о двух головах наверху, но те неожиданно напомнили о себе, подняв нетерпеливый голодный крик, так не подходивший к их большому росту. Чудовище оскалило пасть, в которую упряталась бы, наверное, вся голова мальчика, и зарычало, отвечая тем двоим наверху. Затем неуклюжим и быстрым скачком оно оказалось на последнем уступе. Рам головой не доставал даже до живота серого существа. Крепко стоя на мохнатых кривых ногах, оно легко скинуло с плеча тушу крупного кабана и подняло ее огромными ручищами вверх. Радостное рычанье и визг оглушили Рама. Почти теряя сознание, он увидел, как четыре лапы вцепились в кабана и потащили его в пещеру. Серый великан одобрительно рявкнул и, повернувшись к мальчику, нагнулся, чтобы ближе разглядеть его. Ноги Рама задрожали. Еще мгновение — и он полетел бы со ступени вниз, но мощная лапа подхватила его и подняла за шею, точно крохотного зайчонка. Рам покорно висел в воздухе, не делая попытки освободиться. Желтые глаза великана оказались как раз на уровне его лица. Это было так страшно, что Рам даже попробовал закрыть глаза, но они не послушались. Они видели все: лицо, покрытое серебристой шерстью, огромный черногубый рот и зубы величиной с кулачок ребенка.

Вдруг желтые глаза блеснули угрожающе, рот искривился в страшной гримасе, и пальцы начали сжимать горло мальчика, медленно и неумолимо.

В глазах его, еще открытых, потемнело, дыхание стало прерывистым. Но тут пальцы разжались. Опустив полуживого Рама на уступ, великан проворно схватил сетку, висевшую у него на боку. Толстые пальцы без всякого усилия разорвали крепкие волокна и вытащили драгоценное рубило. Великан осторожно потрогал острое лезвие и с радостным ревом взмахнул рубилом, еще и еще раз.

Рам видел все как во сне. И точно во сне, он почувствовал, что мохнатая рука ухватила его за плечо, подняла и передала рукам, протянутым из пещеры. Затем глаза его закрылись…

Глава 16

Рам, конечно, не мог знать, что это был обморок. Он открыл глаза, чувствуя сильную боль в голове, шее и с ужасом увидел, что лежит в пещере. Пол был неровный, что-то острое кололо ему спину, но он боялся пошевелиться. Около него сидели на корточках двое серебристых — очевидно, те, что выглядывали из пещеры. Им очень нравилось навивать на пальцы темные волосы Рама и сильно дергать, вырывая целые пучки. Рам слабо простонал. Серебристым стало еще веселее: они вскочили и, кривляясь, неуклюже запрыгали около него, продолжая свою жестокую забаву. Рам, боясь еще больше рассердить мучителей, не сопротивлялся, хотя и еле сдерживал стоны.

Наконец, досыта навеселившись, они вспомнили о добыче, принесенной великаном. Оттолкнув Рама с дороги, они кинулись к туше, лежавшей посередине пещеры, и принялись рвать мясо руками и зубами, ворча и огрызаясь друг на друга. Это не удивило Рама: так же вели себя и дети его орды. Серебристые были ростом со взрослых людей орды, но Рам быстро понял по их повадкам, что это все-таки дети великанов. Третий, самый маленький, чуть поменьше Рама, теребил великаншу-мать и пронзительным визгом требовал своей доли в добыче. Мать всовывала ему в рот разжеванные куски мяса. Рам с тоской вспомнил ласковую Маа. Она не раз кормила его так, когда матери орды отталкивали его, голодного, от добычи, оделяя ею лишь собственных детей.

Теперь, когда мучители оставили его в покое, он понемножку приходил в себя и, не двигаясь, исподтишка, наблюдал за серебристыми. Их было немного. Рам не умел считать, но понимал, что их было гораздо меньше, чем людей орды. Детей было вовсе мало — мучители Рама и малыш, которого кормила мать. Все серебристые были заняты едой: одни руками отрывали куски мяса, выдирая ребра, словно слабые прутики, другие ударами камня не столько рубили, сколько разбивали мясо или крошили кости, доставая мозг. Острые глаза Рама заметили, что их камни не похожи на рубила Мука. Это были просто осколки со случайно заостренным краем.

Великан, притащивший Рама в пещеру, не расставался с его великолепным зеленым рубилом. Он резал им мясо, хвастливо показывал другим серебристым, но угрожающе рычал, если кто протягивал к нему руку. Рам не догадывался, что удивительное рубило спасло ему жизнь. Серебристый, увидев его сквозь сетку, забыл о намерении задушить мальчугана. Это не значило, что ему снова не придет охота свернуть Раму шею.

Рам понимал это, старался даже дышать как можно тише, чтобы и этим не привлечь к себе внимания великана.

Но что это? Огромная рука вдруг протянула ему жирное кабанье ребро. Ух, как давно Рам не пробовал такой еды! Однако он не посмел поднять дрожащую руку, и серебристый нетерпеливо швырнул мясо к его ногам. Не успел Рам и пошевелиться, как один из маленьких мучителей кинулся и перехватил брошенный ему кусок. Великан угрожающе взревел, оскалился, показав огромные желтые зубы. Его тяжелая лапа впилась в мохнатый затылок воришки. С пронзительным визгом тот выпустил добычу, и мясо шлепнулось опять у самых ног Рама, перепуганного чуть не до обморока. Ему уже и есть не хотелось, только бы его оставили в покое. Но желтые глаза великана смотрели на него с такой яростью, что он понял: надо слушаться, и робко, подняв подарок, осторожно поднес ко рту. Сочное мясо точно растаяло, в руках Рама оказалось чистое ребро. Он еще поворачивал его во все стороны, тщетно отыскивая, не пристала ли где незамеченная крошка, как тут же к его ногам шлепнулся второй, еще лучший кусок. Молодые уже не смели на него нападать, грызли свои куски в уголке, с завистью на него поглядывая. Остальные серебристые и вовсе не обращали на него внимания: сидели рядышком у стены, положив головы на подтянутые к подбородку колени. Они дремали, изредка сонно почесывались, лениво отмахиваясь от больших синих мух, привлеченных обглоданными костями.

Не спал только самый старший серебристый. Он напряженно разглядывал рубило, отнятое у Рама, пальцем осторожно трогал лезвие и при этом упорно поглядывал на мальчика. Рам вздрагивал и старался отползти подальше, чтобы сделаться незаметнее. Огромная серая фигура внушала ему ужас. В то же время он смутно чувствовал: в глазах великана злости нет. Они лишь о чем-то спрашивали, снова и снова. Но это было тоже страшно. Наконец задремал и серебристый. Было тихо. Над разбросанными по пещере кабаньими костями тоже сонно жужжали синие мухи.

Рам с тоской смотрел на вход в пещеру. С сытостью постепенно пришла смелость. Он встал и тихонько шагнул к краю. Но молодые серебристые с визгом кинулись и схватили его за руки. Терять живую игрушку они были не согласны. Рам чуть не запустил острые зубы в руку одного, но вовремя опомнился и, не сопротивляясь, дал утащить себя в глубь пещеры.

Мучители собрались было начать прежнюю веселую игру: на голове Рама осталось для этого еще достаточно волос. Но один из них вдруг радостно взвизгнул и немедленно получил от разбуженного взрослого крепкий шлепок. Забыв про Рама, он убрался в угол и уселся там, тихонько хныкая и почесываясь. Другой, глядя на него, тоже присмирел. Опустившись на пол, Рам прижался к стене, притворился спящим. Однако неплотно зажмуренные глаза его зорко наблюдали за всем, что делалось в пещере. Он с тоской смотрел на кусочек голубого неба, ярко сиявший в отверстии пещеры. Слова «свобода» Рам не знал, но томился и жаждал ее всей душой.

Глава 17

Раму, наверное, стало бы легче, если бы он знал, кто притаился в кустах, окаймлявших поляну против отверстия пещеры. Мук, старый хитрый Мук добрался сюда по его следам и прятался в зарослях шиповника, не обращая внимания на колючки. Старик видел, как серебристые тащили Рама в глубь пещеры. Он был огорчен: известно, какая судьба ожидала мальчика, захваченного врагами. Кости! Обглоданные и высосанные — вот все, что от него останется! И ему, Муку, надо скорее бежать, догонять своих, чтобы и его не постигла такая же участь.

Старик вздохнул, потрогал последнее рубило, сохранившееся в его сетке, и ползком за кустами осторожно обогнул полянку. Затем рысцой заспешил вдоль стены, удаляясь от реки. Страшная пещера осталась позади. Вперед! Вперед быстрее!

И тут Мук вдруг остановился, точно на ровном месте наткнулся на невидимое препятствие. Ягоды! Ягоды, которые Рам собирал для него, когда он лежал больной в кустах у реки! Мук явственно ощутил сладкий вкус этих ягод. Ощущения заменяли ему мысли.

Старик опустился на землю, заплакал. Почти в детской досаде он бил кулаками по траве, вскрикнул, поранив руку о камень. Он жаждал найти орду, страх перед серебристыми чудовищами гнал его все дальше и дальше, и вот… он не мог уйти! Вкус сладких ягод, которые собирала для него маленькая коричневая рука… Мук не понимал, что с ним делается. Он еще раз всхлипнул и, опустив голову, сгорбившись, потрусил обратно к пещере. Туда, откуда выглянула недавно искаженная страхом коричневая рожица мальчугана.

О времени Мук не имел понятия, но его прошло немало, пока он вернулся на прежнее место и, сделав большой круг, опять оказался в кустах против черневшего в стене отверстия пещеры. Несколько серебристых уже успели вернуться с новой охоты. Охота была удачная: они весело возились и рычали на полянке около огромной туши. Целиком ее невозможно было втащить в пещеру, они пожирали ее на месте. Мук со страхом покосился на пирующих великанов: они крошили и рвали на части тушу молодого мастодонта, ростом с крупного быка. Старик было поражен: его орда не решалась нападать на этих огромных зверей. За такого «малыша» могли вступиться родители.

Мук жадно принюхался, незаметно вздохнул. Пахнет! Вкусно, но… где же Рам? Неужели с ним уже покончено? Вдруг он вздрогнул: жалобный крик послышался сверху, из пещеры. Огромная серая фигура, высунувшись оттуда, осторожно спустилась на первую ступеньку, на вторую… Одной рукой она прижимала к боку маленькую темную фигурку. Рам! Он в ужасе раз крикнул, а теперь висел покорно, не пытаясь вырваться. Его еще не съели! Почему!

Мук не сводил глаз: что же будет дальше? Вот они спустились. Великан бросил Рама на землю, нагнулся. Большой кусок мяса, вырванный из туши могучей рукой, шлепнулся на землю около мальчика. Тот не шевельнулся. Великан недовольно заворчал, волосатая лапа схватила мясо и поднесла к самому лицу Рама. Тот принял угощение, весь дрожа и оглядываясь. Мук заметил, что из пещеры за мальчиком наблюдали двое серебристых, поменьше. Мук понял сразу: детеныши. Кривляясь и мешая друг другу, они спустились по уступам и побежали к туше. Великан и им оторвал по куску. Они жадно смотрели на порцию Рама, но отнимать не смели: помнили прежние затрещины.

Муку стало удивительно интересно, он приподнялся, забыв об осторожности. И тут же почувствовал, что кто-то, ухватив его за шею, поднимает на воздух. Быстро повернувшись, Мук размахнулся, но ударить не успел: руку его схватили и сжали с такой силой, что омертвевшие пальцы выпустили рубило. Мук повис в воздухе, почти теряя сознание.

Серебристый ловко подхватил падающее рубило, шагнул из кустов на полянку и с веселым криком подбежал к пирующим. Швырнув на землю бесчувственное тело старика, он взмахнул его же рубилом, готовясь размозжить голову Муку. Его рычанье заглушило слабый крик Рама. Но тут старший серебристый, тоже сердито рыча, вскочил на ноги. Выхватив занесенное над Муком рубило, он приложил к нему другое, отнятое у Рама. То разводя руки, то сближая их, серебристый, видимо, сравнивал рубила. В увлечении он совершенно не обращал внимания на самого Мука. А тот уже пришел в себя и лежал, не смея пошевелиться и отвести глаз от чудовища.

Похоже было, что серебристые были добродушного нрава, гораздо добродушнее рыжеволосых и людей орды. Для тех всякий чужой был враг, его следовало убить и съесть. А серебристый, поймавший Мука, уже забыл, что чуть не убил его под горячую руку. Он с любопытством осмотрел его, поворачивая легко, как котенка, затем, весело оскалившись, положил огромную лапищу рядом с рукой старика, криком приглашая всех сравнить их размеры. Мук покорно подчинялся серебристому, боясь рассердить его, только украдкой покосился на Рама и дружелюбно ему подмигнул. Мальчик, весь дрожа, не сводил с него испуганного взгляда, точно ждал и просил помощи.

Тем временем старый серебристый тоже повернулся к Муку. Его маленькие желтые глаза смотрели так напряженно, что, казалось, он спрашивает о чем-то. Но о чем?

Вдруг он встал, нагнулся и, подобрав с земли обломок камня, протянул его Муку. Тот в испуге отшатнулся. Серебристый все стоял с протянутой рукой, глаза его упорно смотрели на Мука, тонкие черные губы напряженно кривились, издавая странный тихий звук, не похожий на обычный рев и ворчанье великанов. И тут Мук понял. Страх его сразу исчез. Он протянул руку, пощупал камень и отрицательно покачал головой. Не годится! Огорченный серебристый разжал руку и отступил на шаг, но Мук уже оказался у кучи обломков, громоздившихся на земле под входом в пещеру. Любимое дело сразу отвлекло и успокоило его: он деловито ощупывал камни, перебирал их, некоторые обнюхивал и недовольно отбрасывал. Великан следовал за ним по пятам, морщины низкого лба его сходились и расходились, казалось, он ничего не видит, кроме маленьких ловких рук, так уверенно ощупывающих камни.

Наконец, Мук вскрикнул от удовольствия: нашел! Большой кусок желтоватого блестящего кремня, другой — поменьше. Минута — и Мук уже сидел на земле, ловко охватив ступнями ног большой кремень. Сильным точным ударом он отколол от него клиновидный кусок, на оставшемся, как на наковальне, подправил острый край. Косматая серая лапища тут же протянулась и ухватила драгоценное рубило. От радостного рева серебристого Мук едва не опрокинулся на спину. А великан, высоко подняв над головой новенькое блестящее рубило, прыгал и ревел так, что остальные серебристые даже оторвались на минуту от еды. Но только на минуту. Конечно, острый камень — это очень хорошо, но можно обойтись и без него — мало ли тут валяется готовых камней на все вкусы. Страшная сила удара помогала им дробить и мозжить мясо любыми камнями.

Но старый серебристый понимал больше своих товарищей. Досыта наплясавшись, он кинулся к туше мастодонта и ловким ударом нового рубила отхватил огромный кусок мяса. Маленькие глаза Мука заблестели хитро и весело. И он храбро протянул руку.

Великан не унимался: он отрезал новые и новые куски мяса и бросал их Муку, свирепо косясь на остальных серебристых. Но те, насытившись по самое горло, уже не интересовались остатками трапезы. Сыты, и отлично. В будущее они заглядывать не умели. Не интересовал их и тощий жилистый старик и его искусство обтесывать рубила: он может убираться, куда ему угодно. Люди орды, хоть и не обладали большой ловкостью, но каждый мог изготовить себе какое-нибудь рубило. Здесь же один старый серебристый понимал, как много значит искусно заостренный камень. Налюбовавшись новым орудием, он тяжело уселся на землю и, охватив огромными подошвами кусок кремня, попытался подражать искусству Мука. Осколки, большие и маленькие, усеяли землю, но секрет меткого и точного удара не давался великану, а Мук не мог или не хотел раскрыть его. Он осторожно обошел тушу мастодонта и теперь сидел около Рама, с аппетитом уплетая мелко нарезанное мясо. Они не говорили, лишь изредка, будто случайно, переглядывались, но понимали друг друга без слов.

Темнело, от реки потянуло сыростью. Густые хлопья тумана выползли из кустов и, качаясь, поплыли над полянкой к подножию скалистой стены. В прогретой дневным солнцем пещере было теплее, чем внизу. Сытые серебристые собрались уже подниматься в пещеру. И тут вдруг из кустов раздался леденящий душу вой. Рам схватил руку Мука, в ужасе к нему прижался, ища помощи и защиты. Вой этот был знаком обоим. В ту же минуту страшные рыжеволосые посыпались из кустов, как это было при нападении на пещеру орды. Они бесстрашно кидались по трое и четверо на одного серебристого великана. Передние отвлекали внимание, другие, сзади, тяжелыми палицами ломали им ноги. Неуклюжие серебристые падали, беспомощно размахивая руками. На вой они отвечали страшным рычаньем и, если удавалось схватить рыжеволосых руками, разрывали их на части. Но те редко им попадались, чаще меткими ударами издали разбивали головы лежащим великанам.

Маленькие темные фигурки — Мук и Рам, — не обратили на себя внимания: рыжеволосые вели большую войну. С начала нападения Рам растерялся, но старик проворно вскочил на ноги и потянул его в сторону тропинки, шедшей вдоль каменной стены. По этой тропинке Мук уже дважды прошел днем. Теперь он уверенно бежал по знакомой дороге. Одной рукой он крепко держал дрожащую руку Рама, другой — свое любимое рубило; Мук успел подхватить его с земли, пробегая мимо старого серебристого. Тот лежал с разможженной головой, сжимая в руке последнее рубило, изготовленное Муком у него на глазах. Вокруг великана валялись трупы страшно изуродованных рыжеволосых. Старый серебристый дорого продал свою жизнь.

Глава 18

День за днем неуклонно вперед шли люди орды по берегу реки. Солнце, едва выглянув утром из-за края земли, заставало их уже в походе. Вечером последний луч его прятался за край земли, и только тогда измученные люди прекращали свой торопливый бег — до рассвета. Узкая полоска отмели у самой воды внушала больше доверия, чем наклонившийся над обрывом лес. Тем более, что люди замечали: лес изменился — незнакомые деревья становились выше и толще, странные птицы перекликались в чаще чужими голосами. Как-то удалось на песчаной косе окружить и убить огромного оленя. Мяса, горячего, дымящегося, хватило на пир, длившийся целый день. Но Гау, опьяненный добычей не меньше других, все же заметил, что олень был тоже чужой, незнакомый ни по шкуре, ни по рогам. Правда, он над этим особенно не задумывался: мясо было как мясо, а это главное.

Иногда скалы спускались к самой воде, отмель исчезала. Тогда люди взбирались наверх, шли, продираясь сквозь чащу, оплетенную ползучими растениями. Между ними, словно ожившие стебли, ползали незнакомые пестрые змеи. Они встречались все чаще, и это была хорошая еда, если успеть вовремя ударом дубинки перебить змеиный хребет. Но раз одна совсем небольшая змейка ужалила в ногу мальчика Зая. Нога его на глазах у людей распухла, и он умер в сильных мучениях.

Люди выучились идти очень осторожно, опасаться каждой палки, лежащей на тропинке: ведь она могла внезапно превратиться в шипящего врага. В тоске, всматриваясь в сплетения лиан, они ждали, когда же крутой берег отступит от воды и им можно будет опять спуститься на золотистую безопасную полоску отмели.

Гау, как и все люди орды, еще не знал, что рыжеволосые продолжают свой поход по лесу и уже напали на серебристых великанов. О том, что серебристые существуют на свете, он тоже не знал — они прошли по берегу мимо их пещер. Но он чувствовал: незримая опасность идет по пятам. Одно спасение от нее — пробираться вперед! Чувствовали эти и люди орды. Боязливо оглядываясь, они сами, без приказа, стремились все дальше и быстрее, насколько могли их нести израненные и измученные ноги.

Хорошо было одно: снова становилось все теплее, даже ночь не приносила пронзительного холода. Люди орды не знали, что река неуклонно ведет их на юг, но ощущали тепло и радовались ему. Случалось, в середине дня, на согретом солнцем песке им вспоминалась прежняя веселая беззаботность. Но тут же они спохватывались и, словно завидев тучу, широко распростершую над ними темные крылья, продолжали свой бег.

Глава 19

Лес кончился внезапно. Лишь отдельные деревья, выступив на травянистую равнину, будто задумались — не отступить ли им назад, в тенистую гущину. Трава поднималась до пояса, теплый ветер шевелил ее, нес незнакомые странные запахи. Казалось, на приветливом просторе ничто не грозит опасностью. Но самый простор был непривычен и потому беспокоен.

Люди орды, постоянно оглядываясь, сбились в кучу на опушке леса, не решаясь ступить в освещенное солнцем пространство. Казалось, вот-вот они устремятся назад, в привычный лесной полумрак, где можно всегда укрыться от опасностей. А здесь…

Гау, сам смелый Гау, дошел до границы тени, падающей от последнего могучего дерева на опушке, и остановился в нерешительности. Ноздри его усиленно шевелились, ловя незнакомые запахи, брови сошлись над маленькими глазами. Он поднял руку, чтобы защитить их от яркого света, но тут какой-то странный звук заставил его быстро обернуться. За его спиной, слегка нагнувшись и не сводя глаз с темной глубины леса, стоял Урр. Это он издал тихое предостерегающее рычанье, почти вздох, сквозь стиснутые зубы. Гау понял: Урр тоже почувствовал, ощутил опасность, коварно пробирающуюся за ними по пятам, из глубины леса.

Колебание кончились. Гау дал сигнал: вперед! Высокая трава с шелковистым шелестом расступилась, и люди орды торопливо погрузились в нее. Шли, как всегда, в боевом порядке: несколько матерей с уцелевшими ребятами в середине, мужчины по бокам, Урр замыкал шествие. Вдали равнина переходила в невысокую каменистую гряду. Там, на защищенном со всех сторон утесе, можно отдохнуть в безопасности. Это поняли все, и страх перед открытой равниной постепенно ослабел. К тому же зеленое травяное море кипело жизнью: ящерицы, насекомые, толстые зверюшки, похожие на мышей, но не такие быстрые — все это легко было ловить, не останавливаясь, прямо на ходу…

Постепенно лица изголодавшихся людей посветлели и разгладились, сжатые челюсти зашевелились, смакуя вкусный кусочек. Отдалявшийся с каждым шагом лес уходил из памяти, каменистая гряда уже не пугала, а манила безопасностью и отдыхом.

Но что это? Гряда вдруг ожила: на ней замелькали какие-то странные фигуры. Перескакивая с одного камня на другой, они подпрыгивали, стараясь стать во весь рост, чтобы дальше увидеть, и снова падали на четвереньки. Люди замедлили шаг, сжались теснее, Урр, наоборот, зашагал быстрее. Оказавшись рядом с Гау во главе отряда, он перехватил поудобнее тяжелую дубину, заменившую прежний камень, и уверенно двинулся вперед.

Ближе, все ближе подходили люди к каменной гряде. Теперь уже хорошо были видны на ней странные чудовища с длинной голой мордой, раскрашенной в яркие цвета. Называть цвета, даже различать их люди орды не умели, но понимали: таких зверей они еще не встречали. Самые большие, со льва ростом, лаяли и рычали. Маленькие цеплялись за матерей и визжали тонким детским голосом. Это были крупные павианы — обезьяны скалистых гор.

Люди орды замедлили шаг. Может быть, темный полог леса показался бы им теперь безопаснее, чем скалы с их страшными обитателями. Но одна из женщин — Ку вдруг обернулась и, вскрикнув, показала рукой на опушку леса. Там, крадучись между деревьями, выходили на равнину страшные косматые фигуры. В солнечных лучах, пробивавшихся сквозь ветви, их шерсть вспыхивала ярким золотом. Рыжеволосые! Это их приближение смутно чувствовали все время люди орды. И вот — они появились. Сразу было видно: людей орды гораздо меньше, чем их врагов. А вокруг — открытая равнина, и деваться некуда. Исход сражения ни у кого не вызывал сомнений, но оскаленные челюсти и горящие глаза людей орды говорили: жизнь свою они продадут дорого.

Рыжеволосые были еще далеко. Ныряя в высокой траве, они рассыпались полукругом, чтобы охватить людей орды сразу сзади и с боков. Более развитые, чем люди орды, они не только охраняли свои охотничьи участки, но шли завоевывать новые, проявляя при этом страшную жестокость.

Уже слышались короткие крики: рыжеволосые перекликались, словно охотились загоном на крупную дичь. Не останавливаясь, люди орды молча наблюдали за ними, забыв о длинномордых зверях. А те присматривались все внимательнее. Людей они видели впервые, но поняли, это не враги, наоборот, сами чем-то сильно напуганы. Переговариваясь коротким лаем, длинномордые осторожно спустились с гряды и двинулись навстречу, подходили все ближе. Предводитель, огромный, с седой косматой гривой, шел впереди, точно во главе войска. Ку, та, что первая заметила рыжеволосых, обернулась, когда он уже оказался рядом. Она остановилась молча, не в силах даже вскрикнуть от страха. Ее маленькая девочка ручками обхватила колени матери. Огромная косматая голова оказалась как раз перед ее лицом, маленькие глаза на разрисованной морде близко глянули в испуганные глаза ребенка, пристально, но без злобы. Минута прошла в молчании. И вдруг маленькая коричневая ручка робко протянулась и дотронулась до серебристой гривы. Еще и еще раз. Мать не успела подать голоса, как страшная голова наклонилась и ласково потерлась о маленькое тельце. Девочка с радостным писком обхватила пушистую гриву обеими руками. А предводитель поднял голову, и взгляд его встретился со взглядом Гау.

Два предводителя словно спрашивали друг друга: мир или война?

В языке Гау таких слов не было. Но, смело протянув свою руку навстречу длинномордому, он дружески опустил ее на его гриву и произнес какой-то невнятный звук. Длинномордый понял его лучше, чем если бы это было слово, и ответил коротким лаем, что, вероятно, означало то же самое. Потому что остальные длинномордые тотчас же окружили людей орды с таким же коротким дружелюбным лаем. И люди словно ожили, они смелее пошли навстречу павианам.

А между тем трава колыхалась все ближе: с трех сторон ползком, как змеи, подбирались рыжеволосые. Теперь все зависело от длинномордых. Позволят ли они людям зайти в их каменное неприступное убежище? Гау решился: не снимая руки с гривы вожака, он шагнул к камням. Короткий крик-приказ — и за Гау торопливо двинулись все люди. Они шли, окруженные длинномордыми.

Рыжеволосые, скрываясь в траве, старались подобраться к людям незаметно, чтобы покончить с ними одним ударом. Но люди уже подходили к узкому проходу в камнях, который вел на небольшую площадку наверху гряды. Два человека могли защитить его против любого количества врагов. Рыжеволосые поняли: добыча готова ускользнуть. Воздух задрожал от их разъяренного воя и рычанья, трава заколыхалась сильнее, разделилась, рыжеволосые со всех ног кинулись наперерез. Ударами камней и дубинок они расчищали себе дорогу среди длинномордых, мирно сопровождавших людей. И тут совершилось неожиданное: добродушные морды оскалились, обнажив клыки, не уступающие клыкам льва. С львиным рыком они повернулись к обидчикам и, повинуясь сигналу вожака, бесстрашно ринулись на них.

Пораженные ужасом, люди орды наблюдали за боем с площадки, на которую успели взобраться. Длинномордые толпами вытекали из расщелин скалы, их становилось все больше.

Битва быстро окончилась. Несколько рыжеволосых уже было растерзано на куски. Не пытаясь больше сопротивляться, остальные бросились назад к лесу, и скоро их жалобный вой замер вдали. Победители-павианы вернулись к камням. Они еще щетинили мохнатые гривы, рычали, на тут же с нежной заботой принялись зализывать друг другу страшные раны.

Гау тревожно ждал, не обратится ли теперь их ярость против людей орды? Но предводитель длинномордых, хромая и волоча раненую ногу, подошел к проходу. Взгляд его маленьких умных глаз точно искал кого-то и приглашал спуститься. И Гау, не без страха в душе, принял приглашение. Он сошел вниз на равнину, где сидели и лежали вернувшиеся с битвы длинномордые. Подойдя к предводителю, он, как и раньше, смело положил руку на запачканную кровью великолепную гриву и опустился с ним рядом на камни. Так сидели они, человек и зверь, без слов понимая друг друга. Другие длинномордые подходили к Гау, обнюхивали его и, вздыхая, отходили прочь: этот человек не был им врагом.

— Урр, — негромко позвал Гау, и великан послушно спустился вниз. Немного помедлив, он сел по другую сторону предводителя. Затем, повинуясь знаку Гау, в круг важно сидевших огромных гривастых зверей спустились еще несколько человек. Однако люди, только что пережившие ужас смерти, здесь долго не задерживались. Каждый торопился взобраться снова на площадку, где среди своих чувствовал себя спокойнее. Маленькие желтые глаза на расписных мордах смотрели так умно и пытливо, что людям делалось не по себе.

Тем временем солнце совершило свой путь по небу и день сменился ночью. Только теперь немного отдохнувшие, успокоившиеся люди почувствовали, как они голодны. Убитые рыжеволосые могли бы послужить им прекрасной едой, но их уже растащили гиены и мелкие степные волки. Люди орды нетерпеливо вертелись на тесной площадке скалы, тихонько ворчали, угрожающе взмахивали дубинками при каждом хохоте гиен или вое волков, но спуститься в темноту на борьбу с грабителями не решались. Их удивляло равнодушие, с каким длинномордые уступили такую прекрасную еду гораздо более слабым хищникам. Люди насытились лишь утром, обнаружив между камнями целые стайки крупных жирных ящериц. Длинномордые и на это смотрели равнодушно. Те из них, кто не был ранен в битве с рыжеволосыми, отправившись за добычей в ближнюю рощу, принесли целые ветки, полные плодов, и заботливо поделились с больными. Мяса они не ели.

Глава 20

Время шло, и близился полдень. Скалы, нагретые лучами палящего солнца, и в тени не давали желанной прохлады. Люди орды привыкли к лесному полумраку, они с удивлением смотрели на длинномордых. Те, видимо, совсем не страдали от жары; развалившись на камнях, они добродушно наблюдали, как малыши резвятся и ловят друг друга за хвосты на самом солнцепеке.

— Пить! — наконец жалобно захныкали дети орды.

— Пить! — все настойчивее повторяли и взрослые. Они облизывали пересохшие губы, пробовали жевать ветки, оставшиеся от утренней еды длинномордых. Ропот становился все громче.

Плач самой маленькой девочки разбудил вожака павианов, дремавшего у подножия скалы. Проворно вскочив, он осмотрелся, грива грозно встопорщилась. Ку схватила девочку на руки и тщетно старалась ее успокоить. Гау понял: нужно вернуться к реке. Он коротко повелительно крикнул и первый спустился со скалы. Вожак стоял у узкого прохода, раненая нога мешала ему подняться вверх, он взволнованно нюхал воздух и негромко вопросительно лаял. Люди орды один за другим проходили мимо него, испуганно косились на мощную грудь и страшные челюсти, но он не обращал на них внимания. Наконец из узкого прохода одной из последних вышла Ку с ребенком на руках. С тихим дружелюбным лаем вожак шагнул к ней, загораживая проход. Ку растерянно остановилась. Вдруг девочка перестала плакать, выскользнула из ее рук и весело подбежала к вожаку. Коричневые мохнатые ручки совсем утонули в серебристой гриве. Огромная голова ласково нагнулась, послышались какие-то булькающие звуки: страшный длинномордый зверь и ребенок, казалось, неразлучно прильнули друг к другу.

Между тем все люди орды уже спустились с площадки и готовы были следовать за Гау. Ку нерешительно протянула руки к девочке. Но маленькие желтые глаза сверкнули, яркие губы сморщились, показав огромные клыки. Ку, помертвевшая от ужаса, опустила руки, в общем молчании слышался только радостный писк девочки. Люди отхлынули в сторону и растерянно столпились около Гау. Женщина стояла одна, не сводя глаз со страшного в своей неподвижности зверя. Молчали все, замолчал и ребенок, инстинктивно чувствуя, что что-то случилось. Но вот тишину нарушил робкий голос матери. С горьким плачем она упала на колени перед вожаком длинномордых и протянула руки, не смея коснуться девочки.

— Дай! Дай! — молила она, не умея больше ничего прибавить. — Дай!

Этот тихий беспомощный голос сделал то, чего не достигла бы угроза. Вожак не пошевельнулся, по-прежнему не издал ни звука, но губы его опустились и закрыли страшные клыки, вздыбленная грива снова легла на плечи. Он не шевельнулся и тогда, когда дрожащие руки матери робко подняли и прижали к груди удивленного ребенка.

С глубокой грустью глаза вожака следили, как Ку, медленно пятясь, скрылась в толпе расступившихся перед ней людей. И тогда вперед вышел Гау. Тяжело дыша, он остановился перед вожаком, страстно желая что-то сказать. Наконец из его горла вырвался хриплый звук, и вожак ответил на него коротким лаем. Это было все. Гау молча повернулся и направился к выходу из камней.

Выйдя на равнину, люди орды оглянулись: длинномордые стояли на камнях плечом к плечу, молча провожая их глазами. И тут люди все, как один, подняли руки и испустили долгий протяжный крик. Длинномордые ответили на него коротким лаем.

Так люди и звери простились друг с другом. Быть может, навсегда!

Глава 21

Уже совсем стемнело, когда Рам и Мук остановились. Задыхаясь от быстрой ходьбы, они чутко прислушались к тому, что делалось позади. Погони не было: рыжеволосые, увлеченные битвой с великанами, не обратили на них внимания.

Идти в темноте дальше было опасно: где-то впереди захохотала гиена, ей ответило грозное мяуканье: хищники выспались днем и выходили на ночную охоту.

Засветло, во время бегства, было не до устройства надежного места ночевки. Ощупью отыскали на деревьях удобную развилку, наломали и уложили на ней настил из веток. Однако страх, гнавшийся за ними по пятам, добрался и до уютного гнездышка. Мальчик и старик всю долгую ночь вздрагивали и просыпались от малейшего шороха.

Люди орды сохранили еще почти звериное чувство направления. Мук отлично знал, что в темноте они далеко отбежали от реки, оставив позади каменную стену. Вернуться назад и обогнуть эту стену, чтобы продолжать путь вниз по берегу, было просто. Но это была и дорога рыжеволосых. При одном воспоминании о них у Мука и Рама волосы шевелились на курчавых затылках.

Оставалось одно: пробираться по лесу, не отходя, но и не приближаясь к реке. И очень быстро, чтобы перегнать рыжеволосых и известить о них орду прежде, чем они успеют напасть на нее. Выразить это словами Мук, конечно, не мог. Но он и так знал, что надо делать.

Не знал он одного: убегая от рыжеволосых, они вступили в охотничьи владения огромного саблезубого тигра — Хромоногого. Тигр охромел недавно — свалился в овраг, преследуя оленя. Теперь больная нога не позволяла ему охотиться на крупную дичь. Тигр был голоден и разъярен свыше всякой меры. Пустой желудок не давал ему спокойно выспаться днем до вечернего выхода на охоту, и потому его можно было встретить во всякое время дня.

Это утро было для него особенно неудачным: в траве под кустом он заметил с десяток яиц и небольшую наседку. Самоотверженная мать не двинулась с гнезда, даже когда над ней нависла огромная морда со сверкающими клыками-кинжалами. Ими саблезубый тигр наносит страшные раны крупной дичи, затем жадно пьет кровь, бьющую из разорванных сосудов. Жалкая птица целиком поместилась в голодной пасти, тигр чуть не подавился взъерошенными перьями — разжевывать добычу он не умел. Злобно рыча, он выплюнул окровавленный комок. С яйцами пошло лучше, тигр осторожно давил их языком и глотал вместе со скорлупой, но они только еще больше растревожили чувство голода. Хромоногий сердито сунулся носом в траву, чтобы стереть прилипшие перья. Он чуть не взвизгнул от боли — неосторожно переступил раненой лапой, но тут же, забыв о ней, припал к земле и пополз, точно кошка, выслеживающая мышь. Огромное его тело распласталось, исчезло из глаз, шевелился, казалось, лишь самый кончик длинного хвоста: тигр полз, направляясь к высокому дереву на небольшом пригорке.

Ветки деревьев дрогнули, выдавая что-то движущееся в их густоте, а легкий ветерок, пахнувший в сторону Хромоногого, сообщил ему, что это человек — легкая добыча, не способная сильно сопротивляться. Прыжок — и теплая кровь потечет в голодную глотку.

Рам в это время проворно скользил вниз по стволу, ловко прыгая с ветки на ветку, ниже, еще ниже… Чувства одиночества больше не было. Беззаботный, как все люди орды, Рам в эту минуту не думал ни о чем, кроме очень нужного ему завтрака. Прыжок, еще, вот он уже на земле… Но тут легкий сдавленный крик Мука, почти шипенье, послышался сверху. Сигнал тревоги! Мускулы мальчика напряглись до боли. Он не кинулся бежать, не вскрикнул, как сделал бы теперешний мальчик, но замер, настороженный, готовый к прыжку обратно на дерево или в сторону.

Густой кустарник скрывал от него Хромоногого, но Хромоногий его видел, ощущал запах. Горло тигра сжалось, рот наполнился слюной. Не в силах больше ждать, он весь собрался в комок и взвился в воздух, чтобы опуститься, подминая под себя трепещущую добычу. В это мгновение он забыл о раненой ноге: прыжок удался лишь наполовину. С яростным ревом тигр повалился на то место, где только что стоял мальчик. Но его уже здесь не было.

Охваченный ужасом, Рам кинулся бежать за мгновение до того, как когти Хромоногого впились во влажную землю, на которой отпечатались его легкие следы. Боль сбила тигра с прыжка, но она же до предела усилила его ярость. Хромая, с грозным рычаньем он устремился по следам ускользнувшей добычи, хотя тигры, промахнувшись, обычно этого не делали, но голод и ярость — плохие советчики. Ослепленный ими, тигр продолжал бежать, не сводя глаз с обезумевшего от ужаса ребенка, и расстояние между ними начало сокращаться. Но вдруг произошло непонятное: со слабым криком Рам исчез с тропинки, а тигр, с размаху перескочив через трещину в земле, наткнулся на огромное тело, преградившее ему путь.

Раздался громкий трубный звук, что-то гибкое, как огромная змея, подхватило его, сдавило, подняло кверху и с размаху швырнуло о землю. Тяжелая нога, подобная толстому бревну, опустилась на него, еще и еще… Яркие желтые глаза Хромоногого потухли, прежде чем он понял, что произошло… А слон все трубил и топтал уже безжизненное тело, пока оно не превратилось в кровавое месиво из земли, мяса и обрывков шкуры. Тогда слон поднял хобот кверху и затрубил уже не яростно, а торжествующе. Ему ответил другой слон. Он стоял рядом, но даже не успел принять участия в неожиданной и молниеносной расправе. Затем оба они повернулись и подошли к узкой неглубокой трещине. Трещина эта была промыта водой в период дождей, стенки опускались вниз почти отвесно. А на дне жались к стенкам маленький слоненок и маленький мохнатый мальчуган. Оба были так напуганы, что не обратили внимания друг на друга.

Но вот слоненок жалобно закричал. В ответ послышался нежный и успокаивающий трубный звук. Две огромные головы появились у края трещины, два хобота, извиваясь, опустились в нее; один осторожно обернулся вокруг маленького хобота слоненка, другой вокруг его передней ноги, миг — и слоненок поднялся в воздух. Рам, смертельно перепуганный, чувствовал одно: сейчас он останется один в этой страшной расщелине, совсем один… Не помня себя от страха, не думая, что делает, Рам с тихим жалобным криком протянул руки вверх, туда, где от края уже готовились удалиться серые громады.

Но что это? Голова одного слона опять появилась над трещиной. Гибкий хобот осторожно охватил трепещущее тело мальчугана, ноги его заболтались в воздухе, но тут же почувствовали твердую землю. Шатаясь, мальчик бессознательно прислонился к ближайшей опоре — слоновой ноге. Хобот мягко, ласково скользнул по его лицу, дунул теплым дыханием. Слоны еще постояли, их маленькие глаза спокойно и доброжелательно разглядывали спасенного ребенка. Потом, тихо переговариваясь, они повернулись и исчезли в кустах. Слоненок шагал впереди.

Несколько мгновений Рам стоял неподвижно, не отрывая глаз от красного месива около самых его ног. Затем всхлипнул и кинулся бежать назад, к дереву, с которого все еще не решался спуститься пораженный ужасом старый Мук. Миг — и Рам оказался около него, прижался лицом к мохнатой груди и затих, вздрагивая и всхлипывая. Старик, охватив его рукой, пытался что-то сказать, спросить, лоб его мучительно морщился, губы кривились. Постепенно неясное бормотанье Рама стало ему понятно: саблезубый больше уже не существует, путь к орде снова открыт.

Глава 22

Однако, собираясь спуститься с дерева, Мук наткнулся на неожиданное сопротивление Рама. Напуганный мальчик хныкал, вырывался из рук старика, когда тот, рассердившись, хотел стащить его силой. Наконец Мук залепил непослушному такую затрещину, что тот взвыл, хватаясь рукой за вспухшую щеку, и все-таки продолжал по-прежнему крепко держаться за ветку. Неизвестно, что сделал бы еще рассерженный старик, как вдруг он оставил мальчика в покое, вытянул шею и наклонил голову, напряженно прислушиваясь. Рам взглянул на него и сразу понял: старик услышал что-то страшное. Вытянув шею и наклонив голову, он и сам прислушался и тут же опять задрожал мелкой дрожью, прижался к темному стволу, стараясь слиться с ним, сделаться незаметнее. В лесу послышался тихий шорох торопливых шагов, трещали ветки, их раздвигали поспешно и недостаточно осторожно, ближе, ближе… И вот за кустами то здесь, то там замелькали рыжие косматые головы, залитые кровью тела и зверские лица.

Рыжеволосые! Но теперь они бежали обратно, робко оглядываясь и переговариваясь, раненные, битые, они явно ждали и боялись погони. Мук и Рам напрасно прижимались к стволу, прятались в ветвях: рыжеволосые не поднимали глаз, они спасались от кого-то бегством. Жалобный шепот, приглушенные голоса появились и исчезли, а мальчик и старик долго еще не смели шевельнуться. Муку было понятно: где-то впереди была битва. Побежденные, рыжеволосые бегут назад, путь вперед свободен! Это понял даже Рам. Теперь он не только не отказывался спуститься с дерева, но нетерпеливо теребил руку старика, требуя поторопиться. Тот, в свою очередь, согласился не сразу: выжидал — не появятся ли отставшие. Но они не появились, и Мук медленно спустился с дерева, оглядываясь и принюхиваясь. Лес был полон отвратительным запахом рыжеволосых, следовало быть осторожным.

Так двинулись они вперед, сначала затаивались, выжидали, пугались каждого шороха, взлета птицы в кустах. Но постепенно приходила уверенность, а с ней — все большее нетерпение увидеть своих. Орда была впереди и недалеко. Мук это чувствовал, смутно понимая, что рыжеволосые бежали, вероятно, побежденные людьми орды — их людьми. Старик шел все быстрее, изредка тихо стонал от боли в ноге, но не отставал от Рама, бежавшего впереди. Скорей, скорей! Запах рыжеволосых заставлял их морщиться от отвращения. Но он же убеждал: они идут по верному пути.

Лес вскоре кончился. Это было для них так же удивительно, как раньше для людей орды. Старик и мальчик растерянно остановились под тенью последних деревьев: открытое, залитое солнцем пространство пугало их.

И вдруг… Рам с криком упал на землю, прижался к ней лицом, шумно втягивая воздух, обнюхивая каждый пучок травы, каждую сломанную ветку. Мук понял: опустившись на колени, тоже прильнул лицом к земле, вдыхая затоптанный рыжеволосыми слабый, но явственный запах — запах людей орды. Они прошли здесь, и рыжеволосые гнались за ними по пятам. Но что это? Слабый жалобный стон донесся из ближних кустов. Яснее слов он говорил о том, что здесь не только затоптанные следы: здесь, в этих кустах, живые люди — свои.

Забыв осторожность, мальчик и старик, перегоняя друг друга, кинулись к кустам. Тела! Тела, зверски связанные, скрученные гибкими лианами и сваленные в кучу, но живые. Маа! Она тоже здесь, связанная, беспомощная. И острые зубы Рама впились в крепкие веревки. Стоны смешались с робкими возгласами радости, омертвевшие, безжалостно стянутые руки и ноги зашевелились. Женщины, женщины, похищенные рыжеволосыми в день первой битвы с людьми орды. Враги тащили их за собой, преследуя остатки орды. Отправляясь на новое сражение в логово длинномордых, они предусмотрительно связали бедняжек, чтобы помешать им бежать. Рыжеволосые рассчитывали вернуться после битвы, но, разбитые, бежали, забыв о пленницах. Похоже было, что женщины не очень покорно шли за похитителями: тела их были покрыты свежими ранами и следами ударов. Но сейчас, казалось, женщины не чувствовали боли. Они смеялись и радостно вскрикивали, хотя тут же боязливо оглядывались, не смея верить полной безопасности. Они показывали руками в сторону каменной гряды, туда, в конец равнины, всеми силами стараясь объяснить происшедшее. Но Муку и так было ясно: люди орды победили и были уже недалеко.

Радость освобождения удивительно быстро восстановила силы женщин. Маа первая схватила Мука за руку и пыталась увлечь его по следам орды, на равнину. Мук и сам не противился этому. Рам тихонько потерся лицом о руку Маа — лучше выразить радость встречи он не умел. А старый Мук вдруг почувствовал себя вождем этой горсточки измученных женщин, и это наполнило его гордостью. Выдернув руку из руки Маа, он решительно вышел из тени деревьев на равнину, обернулся и крикнул резко и повелительно, подражая крику Гау. Женщины с радостными возгласами устремились за ним. Лес казался им страшнее непривычного солнечного пространства: там были рыжеволосые.

Рам гордо выступал рядом со стариком. Он смутно чувствовал, что сам причастен к освобождению женщин, и оглядывался на них, шедших сзади, с чувством превосходства. Мальчик становился мужчиной.

Мятая, притоптанная трава, смешанный запах следов друзей и врагов, безошибочно указывали дорогу. В пути то одна, то другая женщина вдруг быстро наклонялась и хватала валявшиеся на земле рубило или искусно вырезанную дубинку — оружие, брошенное рыжеволосыми в поспешном бегстве. Женщины радостно кричали, махали руками, показывали друг другу находки. Еще бы! Теперь и они могли постоять за себя! Степь, казалось, не таила в себе опасностей, но женщины знали: ночная темнота вызовет их из берлог и ущелий. Сейчас трава мирно звенела кузнечиками, кишела ящерицами — безопасной и вкусной едой. Изголодавшиеся пленницы не упускали ее.

Вдруг одна из женщин, Така, споткнулась и с жалобным стоном опустилась на землю. Маа была дочерью Таки. Может быть, они обе уже этого не помнили, но относились друг к другу гораздо заботливее, чем к другим. Маа и сейчас, в пути, протягивала Таке то гусеницу, то быструю ящерицу, а иногда ласково ее поддерживала. Теперь Така сидела на земле, обхватив руками больную распухшую ногу, и с грустной покорностью следила за проходившими мимо женщинами. Ее судьба была решена, и ей в голову не приходило осудить закон орды. Но вот с ней поравнялась Маа и нерешительно задержала шаг. Така не выдержала, с жалобным возгласом протянула к молодой женщине худые руки. Вспомнила ли она, как когда-то эти руки, молодые и сильные, носили и охраняли маленькую беспомощную девочку? Вспомнила ли те дни и молодая сильная женщина, нерешительно стоявшая перед ней?

Мук обернулся и повелительно крикнул, приказывая не отставать.

Маа быстро нагнулась и опять выпрямилась. Но теперь рука матери обвивала ее шею, а рука дочери прижимала старую мать к молодой груди. Женщины удивленно оглядывались: такого в орде еще не случалось. Оглянулся и Мук, на минуту задержал шаг. В его маленьких, глубоко сидящих глазах мелькнуло что-то теплое, участливое. Но тут же, словно спохватившись, он выпрямился и опять крикнул резко, повелительно. Жизнь сурова, отстающим пощады нет. Знала это и Маа, убыстрив шаг, она сравнялась с передними. Така старалась меньше стеснять ее. Говорить было не о чем, если бы они и умели. Обе понимали: судьба матери зависела от того, хватит ли у молодой женщины сил донести ее до места стоянки.

Между тем зоркие глаза Мука давно уже все пристальнее всматривались в гряду каменистых холмов и двигающиеся по ним странные существа. Чем яснее они становились, тем больше замедлял он шаг. Незнакомые существа не внушали доверия, резкий лай, доносившийся издали, движения, чем-то напоминавшие человеческие… Мук сделал еще несколько шагов и вдруг резко свернул вправо, в сторону реки. Существа там, на холмах, были незнакомы. А всякий незнакомец — скорее всего враг. Длинномордые тоже заметили приближение новой кучки людей и издали с любопытством их разглядывали. Но, убедившись, что те приближаться к ним не собираются, успокоились и занялись своими делами.

Пройдя немного в сторону, женщины встревожились: они нагибались, усиленно втягивали воздух широкими ноздрями, вопросительно поглядывали на Мука и друг на друга.

Что случилось?

В траве, густой, местами примятой чьими-то ногами, переливались волны запахов, но… чужих! Незнакомых! След орды, так радовавший их, исчез! Правда, исчез и отвратительный запах рыжеволосых. Женщины понимали: следы орды и следы рыжеволосых остались на тропинке, идущей к холмам, заселенными странными существами. Почему? Это было выше их понимания.

Мук тоже обеспокоился. Он то останавливался, пригибался к земле, то выпрямлялся во весь свой маленький рост, старательно ловил вести, какие нес сонный разморенный жарой ветерок. Наконец он решился: след исчез, это плохо, но зато теперь они возвращаются к реке! К реке, вдоль которой столько дней шел путь его орды. И, больше не колеблясь, Мук снова стал впереди своего смущенного отряда. Женщины поняли: вождь ведет их с прежней уверенностью и, обрадованные, смело заспешили за ним.

Время шло. Ноги, привыкшие к мягкой лесной почве, горели от резавшей их жесткой травы, но женщины не думали об этом: солнце клонилось к закату, жар спадал, и в воздухе словно пронеслось чье-то влажное дыхание — река была уже близко. Она манила не только влагой, которую так жаждали пересохшие потрескавшиеся губы: там, впереди, зоркие глаза уже различали группы деревьев, росших на берегу. Это был ночлег в ветвях, безопасный от врагов, которые скоро выйдут на ночную охоту.

Рам, уставший не меньше женщин, постепенно отставал от Мука. Он старался держаться около Маа, терпеливо несшей старую Таку. Но усталость и тяжелая ноша замедляли ее движения, и они незаметно оказались в хвосте отряда. Шаги Маа становились все тяжелее, она дышала с трудом, но вдруг вздрогнула, оглянулась и ускорила шаг. Така испуганно пробормотала что-то и тоже показала рукой назад. Рам, еще не понимая, в чем дело, бросился за ними. Услышав возглас Таки, Мук остановился и обернулся. Ему сразу все стало понятно: вдали, где у края степи уже густели вечерние тени, слышался тихий звук, точно шорох от движения чьих-то быстрых ног.

С тихим тревожным возгласом Мук поднял руку, показывая вперед. Там, на ярком закатном небе, ясно виднелись раскидистые кроны деревьев — спасение от приближающихся врагов. Женщинам не требовалось объяснений, забыв раны и усталость, они устремились вперед, сколько было сил. В руках крепко сжимали рубила и дубинки рыжеволосых: они убегали, но если бегство не поможет — дорого продадут свою жизнь.

Мук как вожак и защитник мужественно пропустил бегущих мимо себя. Неумолимый шорох легких ног сделался все ближе, уже различалось чье-то тяжелое разгоряченное бегом дыхание.

Повелительный окрик Мука остановил женщин. Сильных мужчин, всегда окружавших их в минуту опасности, теперь не было, но они и сами знали, что надо делать: быстро образовало плотный круг, спинами внутрь, грудью вперед. Оскаленные зубы, наморщенные лбы, сильные вооруженные руки, лица, обращенные к невидимому врагу. Потеряв надежду спастись на деревьях, они готовились к последней отчаянной битве.

Маа быстрым движением бросила Таку в середину круга, впихнула туда же упиравшегося Рама, а сама повернулась и стала в ряд женщин-бойцов, ожидая врага. Деревья, черные на красном зареве заката, были так близко, но времени добежать до них уже не было.

Мук удачно выбрал место для остановки — каменистую, почти бесплодную площадку. Враги, невидимые в густой высокой траве, здесь должны были обнаружить себя. И они показались. Острые рыжие морды то здесь, то там высовывались среди стеблей травы и так же молниеносно исчезали. Теперь площадка была окружена уже со всех сторон, путь к реке отрезан. Женщины и Мук понимали: собаки ждут темноты и тогда…

Однако сильным своей многочисленностью зверям не терпелось сократить ожидание: они высовывались из травы нахальнее, прятались медленнее. Молчание нарушалось все чаще нетерпеливым сдержанным визгом, озлобленной грызней.

Оправившись от первого испуга, Рам сердито оттолкнул руку, которой Така обняла его, и вытащил из сетки драгоценное зеленое рубило. Еще недавно он не подумал бы сделать это. Но поход рядом с Муком не прошел бесследно: он теперь хотел биться не только за себя, он чувствовал потребность защитить и женщин.

Круг собак медленно, но неуклонно сжимался: уже отовсюду из травы торчали и не собирались прятаться разъяренные морды с блестящими белыми клыками. От красных висящих языков, казалось, шел пар, когда визг и рычанье умолкали, слышалось тяжелое разгоряченное дыхание.

Наконец один крупный черномордый пес не выдержал: со страшным рычаньем он молнией вылетел из травы и кинулся на одну из женщин. Нападение было так стремительно, что женщина взмахнула рубилом, но ударить не успела. Оскаленная морда оказалась у самого ее лица, сильным толчком в грудь разъяренный зверь сбил ее с ног. Миг — и они оба свалились в середину кольца, открывая отверстие в обороне. Теперь в кольцо могли ворваться и другие звери. Но Маа быстро повернулась, раздался глухой удар и ее сильная темная рука подхватила мохнатое тело собаки; мелькнув в воздухе, оно упало в густую траву. Разноголосый вой и визг были ответом: собаки злобно кинулись в драку над трупом, каждая, забыв о людях, норовила урвать кусок побольше.

Мук крикнул и дал знак: не рассыпать строя, женщины по-прежнему плотным, ощетиненным оружием кольцом медленно двинулись к деревьям, хорошо видным на золоте заката.

Собаки в драке не заметили, что более крупная добыча готова от них ускользнуть. Оставив растерзанный труп валяться в траве, они, разгоряченные вкусом крови, устремились на кучку отступавших. И тут женщины не выдержали: пронзительный крик их раздался с такой силой, что собаки вздрогнули и, казалось, готовы были отступить, но задние с рычаньем навалились на передних, кусая и тесня их в общей свалке. Кучка женщин вот-вот исчезла бы под лавиной рыжих тел.

Но тут ответный крик, яростный рев мощных мужских глоток послышался со стороны реки. Темные человеческие фигуры отделились от группы деревьев и мчались к месту сражения с воплями, способными привести в ужас зверей и пострашнее диких собак.

Собаки поняли: приближаются враги, более опасные, чем кучка женщин. Самые храбрые кинулись было навстречу мужчинам, но тут же покатились по земле с раздробленными головами. Стая дрогнула, и через несколько минут жалобный злобный вой ее замер вдали.

А женщины с радостными криками уже бежали навстречу спасителям. Слов не было и не было в них нужды. Люди хватали друг друга за руки, прыгали, кричали, от радости хлопали друг друга по плечам, по спине. Увесистые затрещины оставляли на теле порядочные синяки, но обижаться на это никому не приходило в голову. Люди орды нашли друг друга, они, женщины и мужчины, опять были вместе. О тех, кто не дождался встречи, не спрашивали и не вспоминали!

Но вот Гау неожиданно столкнулся с Маа. От удивления он остановился и перестал кричать. Маа, не шевелясь, смотрела на него. Так стояли они несколько мгновений молча среди орущей, беснующейся толпы. И вдруг Маа протянула руку и обняла Гау за шею. С криком испуга он откинулся назад. Но Маа крепко удерживала его рукой, и понемногу он успокоился. Так стояли они еще некоторое время, глядя друг на друга. Наконец Гау поднял руку и опустил ее на плечо женщины, лицо его странно исказилось, из горла вырвались хриплые, самому непонятные звуки. Но Маа поняла: что-то теплое промелькнуло в ее лице, почти человеческая нежность. Но тут же, словно испугавшись, они опустили руки и в задумчивости разошлись по сторонам.

Вскоре общее грубое веселье захватило и их. Люди орды кричали, прыгали и пировали при свете луны: убитых собак оказалось достаточно. А вдалеке хохотали от зависти голодные гиены. Но людей было слишком много, чтобы осмелиться подойти поближе. Кроме того, гиенам удалось перехватить несколько раненых собак. Словом, в эту ночь все были довольны. Люди, опьяненные мясом и радостью встречи, скакали и кричали, сколько у кого хватало силы. В изнеможении они залезли на деревья, где мужчины ранее заготовили себе для ночлега грубые помосты из веток. Шум веселья стих только к самому рассвету. Шакалы, прокравшиеся на место пиршества, нашли лишь кости, так чисто обглоданные и высосанные, будто над ними потрудилась целая компания гиен.

Рам кричал и прыгал вместе со всеми. Давно уже он не испытывал такого чувства безопасности. Кругом — большие сильные мужчины. Как легко они обратили в бегство страшных свирепых собак! Мяса на долю мальчика тоже пришлось достаточно. А когда захотелось спать — он быстро отыскал дерево, на котором Мук уже в темноте успел наскоро устроить удобный помост из веток, и мгновенно заснул, крепко прижавшись к мохнатому боку старика. Спали они так спокойно, как давно не приходилось: голод физический и голод душевный — тоска по орде — равно получили полное удовлетворение. Для Рама было еще приятно и другое. Вак, ленивый и жадный мальчишка, по старой памяти вспомнил, как он всегда издевался над Рамам — отнимал у него еду, даже когда сам не был голоден. Так было и сегодня: едва увидев в руках Рама хороший кусок мяса, он сразу вцепился в него. Как бы не так! И влепил же ему Рам затрещину. Вак катышом покатился по отмели, вся орда над ним потешалась. Сам Рам, уже засыпая, вспомнил об этом и весело заверещал: смеяться люди орды еще не умели. Мук недовольно проворчал: не мешай спать.

Во время пиршества Мук вдоволь наелся горячего мяса и тоже кричал, прыгал и радовался со всеми от души. Правда, старые бока побаливали — силач Урр на радостях здорово прошелся по ним мохнатой лапищей. Но сейчас, в уютном гнездышке, старый Мук возился и не сразу заснул не только от боли в боках. Что-то мешало еще, а что — он так и не разобрался. Старик очень удивился бы, если бы понял, что ему недостает удивительно приятного чувства, какое он испытал, шагая по равнине во главе кучки испуганных женщин. Это длилось недолго, но он первый раз в жизни чувствовал себя вождем, бедный старый Мук.

Глава 23

Люди орды проснулись как птицы — с рассветом. Весело перекликаясь, они проворно скользили — спрыгивали с деревьев, встряхивались и спешили к реке. Мыться, разумеется, они не собирались: ложились на песок и, погружая в воду лица, пили жадно, с наслаждением, утоляя жажду после вчерашнего пира. Река текла спокойно, точно никогда не видела на своих берегах ни сражений, ни иных опасностей. Но люди орды о таких вещах не задумывались: сейчас все спокойно — значит хорошо. Свежая чистая вода — это было чудесно после лесной болотной жижи, однако она не насыщала, а, наоборот, дразнила аппетит. Шакалы ночью закончили пиршество, не оставили ни одной неразгрызенной косточки. Убедившись в этом, женщины принялись палками выкапывать из ила корневища болотных растений — ими все-таки можно наполнить голодные желудки. Мужчины внимательно следили, спокойно отбирали самые аппетитные куски. Женщины не протестовали, копали еще усерднее, чтобы и самим хватило досыта: вчерашняя радость встречи ушла в прошлое и забылась, жизнь опять текла по-старому.

Вдруг Маа бросила палку, пронзительно вскрикнула и протянула руку к реке: течение плавно подносило к берегу толстый ствол с еще зелеными густыми ветвями. Между ними виднелась маленькая коричневая фигурка.

— Си! — громко крикнула Ку.

— Си! — повторили все люди орды. Возбужденно тараторя, отталкивая друг друга, они кинулись к воде.

Стоя на коленях, Си уверенно опускала в воду то одну, то другую руку, направляя плывущее бревно к берегу.

Такого люди еще никогда не видели. Вот дерево повернулось и с шорохом въехало на отмель. Люди шарахнулись было в стороны. Но девочка тут же поднялась на ноги, пробежала по дереву и ловко спрыгнула на песок. С радостными криками вперемежку со слезами она бросалась то к одному, то к другому из убегающих.

— Маа, Ку, Дана! — называла она женщин, громко всхлипывая от волнения.

Женщины остановились. Медленно, нерешительно приблизились и вдруг, осмелев, кинулись и окружили ее плотным кольцом.

— Си! Си! — повторяли они все смелее. — Си!

Теперь страх их прошел окончательно, женщины хлопали девочку по плечам, заглядывали в лицо, вскрикивали от удивления и радости. Спросить: «Где ты была, что с тобой случилось?» — они не могли, таких слов не было. Си, прыгая от радости, отвечала им такими же пронзительными криками. Ей очень хотелось рассказать обо всем, что с ней приключилось, и она подходила к реке, вскрикивала как будто от страха, делала вид, что убегает, и показывала рукой на бревно. Напрасно. Подружки не догадывались, что она изображает свое бегство от рыжеволосых: ведь при нападении они были заняты только своей судьбой. Все поступки Си они приняли как веселую игру и охотно включились в нее: сами изображали испуг, разбегались и вновь с веселым визгом окружали девочку.

Мужчины меньше интересовались самой Си. Они кинулись к бревну, на котором она так удивительно появилась. Морщили брови, осторожно и недоверчиво дотрагивались до мокрой поверхности ствола, подозревая в нем что-то непонятное, а потому опасное.

Рам держался поодаль. Его маленькие блестевшие от волнения глазки перебегали с группы женщин на мужчин и тоже останавливались на бревне. Рассказ Си, рассказ без слов, был ему совершенно понятен, он даже вздрогнул, глядя, как она показывала, что убегает от кого-то. Он вспомнил: рыжеволосый по колено вошел в воду, чтобы остановить дерево, схватить девочку…

Не сводя глаз с дерева, Рам подходил к нему медленно, осторожно, чтобы не оказаться слишком близко от мужчин: им могло не понравиться, что он вертится у них под ногами.

Вскоре дерево было забыто: женщины обнаружили в тихой заводи по течению реки песчаное дно, все устланное спинками крупных ракушек. С радостными возгласами люди орды устремились на неожиданный завтрак. Интерес к появлению Си сразу ослабел: ну что же, появилась — и все, голодный желудок важнее.

Раму повезло: ракушек было много, и никто не помешал наесться до отвала, даже завистливый Вак не забыл вчерашней затрещины и к нему не привязывался. Рам наелся так, что больше, к его огорчению, есть было некуда, а ракушек на отмели не убавлялось.

Дерево по-прежнему лежало на отмели. Рам осторожно подошел, дотронулся до мокрой коры, поспешно отскочил. Бревно как бревно. Лежит не шевелится, может быть, еще потрогать? Постепенно смелея, мальчик вытянул ногу, погладил дерево гибкими пальцами, вздохнул и вдруг решительно ступил на него одной ногой, другой… Схватился за ветку, готовый спрыгнуть. Ничего. Еще шаг и еще… Так, придерживаясь за густые ветви, он дошел до самого конца, что лежал на воде, постоял, восхищенный, и примерился осторожно повернуться… Но тут сильный толчок чуть не сбросил его в воду. Падая, Рам испуганно оглянулся: злобно оскаленная физиономия Вака нависла над ним. Он долго исподтишка наблюдал за мальчиком из-за густого куста на берегу. Теперь-то они сведут счеты!

Рам попытался вывернуться, встать, но новый толчок опрокинул его на спину. Он лишь успел здорово лягнуть Вака в колено, и тот, потеряв равновесие, упал прямо на него. Они боролись озлобленно, как дикие зверята, но молча, боясь привлечь внимание взрослых — тогда достанется обоим. Густые ветки дерева не давали им свалиться в воду. Пыхтя и царапаясь, Рам и Вак не заметили, как ствол, дрожа и раскачиваясь от толчков, постепенно начал сползать с отмели.

Пронзительный крик заставил их оглянуться. Помертвев от страха, они прекратили сражение. Кричала Си. Махая руками, она бежала по берегу, глядя, как уплывает дерево. Ее дерево! А оно плыло все дальше и быстрее, унося обоих окаменевших от ужаса мальчуганов, и скоро скрылось за излучиной реки. Мать Вака — Дана — еще некоторое время бежала вдогонку. Наконец она остановилась и вернулась, громко плача. В отчаянии она била себя по лицу, исцарапала щеки. Некоторые женщины взглянули на нее сочувственно, но быстро успокоились и снова занялись ракушками. Подумаешь, беда! Чужой мальчишка!

Рам и Вак продолжали сидеть неподвижно. Драка была забыта. Когда крики Даны замерли за поворотом реки, Рам тихо всхлипнул. Вак отозвался тем же звуком, но тотчас испуганно завопил: дерево неожиданно качнулось под напором струи и чуть не сбросило его в воду. Мальчики в ужасе заметались, а дерево от этого раскачивалось все сильнее, лишь ветки не давали ему совсем перевернуться и сбросить мальчуганов в воду. Случайно столкнувшись, они обхватили друг друга руками и замерли, прижавшись к большому толстому суку посередине ствола. Две маленькие мохнатые фигурки больше не шевелились, коричневые лица были мокры от слез, а дерево продолжало тихо плыть по спокойной, как зеркало, воде.

Среди оставшихся на берегу огорчались только мать Вака и старый Мук. Он привязался к Раму, сам того не понимая.

Теперь Мук стоял у самой воды, следил за течением, огибавшим мыс, и напряженно думал. Морщины на лбу двигались, словно отражая бродившие под ними неясные ему самому мысли. Появление Си, исчезновение Рама, ствол дерева, как-то связанный с ними…

Остальным людям орды не приходило в голову задумываться над такими вещами. Мальчики исчезли, и память о них уже бледнела под низкими лбами. Стоны Даны наскучили мужчинам: Руй, самый нетерпеливый, подскочил и угостил ее таким пинком, что она с криком покатилась по земле. Сердито рыча, Руй постоял над ней, готовясь повторить пинок, но, видя, что она не шевелится, отошел и занялся занозой в ноге, сильно его беспокоившей. Дана долго не решалась пошевелиться. Наконец осторожно села и, опустив голову на согнутые колени, молча обхватила их руками. Никто не обратил внимания на расправу. Женщине нечего надоедать мужчинам, занятым серьезным делом: растянувшись на теплой песчаной отмели, они блаженно переваривали нежное розовое мясо ракушек. Беспокоить их в это время не следовало.

Глава 24

Для людей орды время не имело значения. Сыты, ничто не угрожает — значит, беспокоиться и торопиться некуда. Они и не беспокоились и никуда не торопились. Кто снова дремал, кто занялся занозами, которыми щедро наградили их колючие степные травы; Они ловко вытаскивали занозы руками, иногда помогали зубами.

Маленькая Си долго наблюдала, как сердито рычал, возясь с занозой в ноге, раздражительный неловкий Руй. Его грубым пальцам никак не удавалось захватить кончик глубоко засевшей в подошву колючки, они снова и снова скользили и срывались. Сердитое рычанье потешало окружающих, а Руй от этого все больше разъярялся.

Вдруг маленькая темная рука протянулась из-за его спины, тонкие пальцы ловко ухватили чуть видный кончик шипы и сильно дернули. Руй от боли откинулся назад, угодив головой в густой куст, росший за спиной. Ноги его высоко взбрыкнули в воздух, а Си с веселым криком подняла руку: острый, как иголка, кривой шип был зажат между пальцами.

Болтавшиеся в воздухе ноги Руя окончательно развеселили орду. Под общий крик и визг он выбрался из куста и вскочил, разъяренно оглядываясь. Испуганная Си хотела убежать, но не успела. Руй грубо схватил ее за плечи и поднял рывком — не все ли равно, на ком сорвать раздражение? Его оскаленная физиономия оказалась перед самым лицом девочки, она с жалобным криком зажмурилась и заслонилась рукой. Это спасло ее. Налитые яростью глаза Руя заметили колючку, зажатую между пальцами. Он все понял…

Тихий возглас удивления заставил Си приоткрыть глаза. Физиономия Руя теперь сияла, широкий рот растянулся в добродушную улыбку. Он еще подержал девочку в воздухе, затем осторожно опустил ее не землю и остановился, стараясь сказать или сделать ей что-то хорошее. Но Си не стала дожидаться. Едва почувствовав свободу, она отпрыгнула и пустилась бежать изо всех сил, все еще зажимая в руке злосчастную колючку.

Косматый Руй недоуменно посмотрел ей вслед, в раздумье — как поступить, — неуклюжей лапищей поскреб затылок. Но, ничего не придумав, повернулся и опять растянулся в тени под кустом.

Гау не обращал внимания на суматоху. Он сидел в стороне, прислонившись к одинокому дереву у самой воды. Одной рукой опирался на лежавшую около него дубинку, другой сжимал тяжелое каменное рубило, будто готовясь принять бой. Глаза из-под нависших бровей блестели напряженно. Гау думал: нелегкая задача для непривычного мозга.

Спокойной жизни давно уже не знали люди орды. Саблезубый тигр прогнал их из далеких, родных мест. Пожар заставил искать спасения в реке, из которой выбралось меньше половины, да и то взрослых. Потом была пещера, теплый ласковый огонь, и опять бегство, беспощадные рыжеволосые…

Брови Гау сдвинулись, рука сжала дубинку.

Рыжеволосые. Они убежали. Но может быть, вернутся? Убьют мужчин, опять похитят женщин…

Гау тяжело вздохнул и завозился на песке Он даже застонал от тяжести мыслей, наполнявших его смятенный мозг. Они не складывались в слова, но образы сменяли друг друга, и каждый молчаливо повторял: «Идти, опять идти»… Куда — образы не договаривали. Но идти было нужно. Гау опять застонал, обхватив обеими руками горевшую голову, крепко встряхнул ее, словно стараясь избавиться от какой-то тяжести там, внутри. Затем поднял голову, осмотрелся и вдруг…

С грозным рычаньем Гау вскочил, устремив взгляд вдаль, по течению реки. Перебежал на другое место повыше, откуда было лучше видно. Люди, встревоженные криком, тоже вскочили, окружили его, осматриваясь, искали — откуда идет опасность.

Но Гау не замечал ни взглядов, ни удивленных возгласов. Он даже приподнялся на цыпочки и стоял, не отводя глаз от края горизонта. Затем повернулся, схватил за плечо Урра и, протянув вперед руку, произнес одно лишь слово. Но как много оно значило!

— Огонь! — было это слово.

Гау проговорил его негромко, внезапно охрипшим голосом. Но все люди орды услышали и повторили его сдержанными от волнения голосами.

— Огонь! — тихо прозвучало над рекой. И тут точно река прорвала плотину и забушевала, с таким увлечением грубые глотки завопили, зарычали, опять и опять повторяя, выкрикивая это удивительное слово.

— Огонь! Огонь! — кричали они и, прыгая, толкаясь от возбуждения, протягивали руки в том направлении, куда указал Гау. А там вдали, у самого горизонта, поднималась и словно таяла в воздухе тонкая струйка дыма.

Великан Урр соображал медленнее других. Но наконец сообразил.

— Огонь! — закричал он, и его рев перекрыл крики беснующейся орды. — Идти! — добавил он и, с силой схватив за руку Гау, потянул его вперед.

— Идти! — повторил и Гау, решительно взмахнув палицей. Расталкивая стоявших на пути людей, он кинулся вперед, увлекая за собой остальных. Огонь! Теплый, веселый! Защита от холода и диких зверей. Спасение от грозной ночной темноты с ее опасностями!

— Огонь! — повторяли люди орды и бежали, опережая друг друга, словно каждый стремился первым увидеть сулящие радость и тепло веселые глаза огня, услышать его звонкий, бодрящий голос.

Отмель опустела в одно мгновение. Старый Мук, только что устроившись у самой воды, принялся было за свое любимое занятие: ловким ударом отколол от подобранного на берегу камня острый клиновидный кусок. Получилось прекрасное готовое рубило. И вот уже последние люди вскарабкались по отлогому откосу вверх от реки и исчезли.

Недовольно ворча, Мук засунул рубило в сетку, грустно пощупал и перевернул камень, от которого оно было только что отколото. Сколько из него можно бы изготовить еще прекрасных рубил! Но нести его с собой старику не под силу. Оставаться одному тоже не годилось. С тяжелым вздохом Мук повернулся и торопливо закарабкался вверх по склону.

Глава 25

Дерево, плавно качаясь на волнах, все дальше уносило перепуганных мальчуганов. Они боялись пошевелиться, чтобы опять сильнее не раскачать его, сидели смирно и тоскливо смотрели на плывущие мимо берега. Они не подозревали, что люди орды спешат вдоль реки по одному с ними направлению.

Солнце поднималось все выше, становилось жарко, все больше хотелось пить. Вода — вот она, пей сколько хочешь. Но как до нее дотянуться, чтобы не раскачалось проклятое дерево!

Рам, более храбрый, не выдержал: осторожно прилег — вытянулся по стволу во всю свою длину и опустил голову в воду. Вак смотрел на него с завистью, но сам пошевелиться боялся. Наконец и он решился: ползком пробрался и лег с Рамом. Драться больше не пробовал: несчастье сдружило.

Напившись вволю, они снова осторожно поднялись, присели на корточки. Теперь захотелось есть и чем дальше — тем сильнее. Вак тихонько заныл: мать всегда находила для него что-нибудь вкусное, стоило ему хорошенько поскулить около нее. Рам же давно забыл материнские заботы и держался стойко, хотя в животе здорово сосало. Вдруг он оживился: над зеленой веткой дерева закружились, играя, две большие стрекозы. И это годится. Как только они уселись отдохнуть на листик, Рам осторожно подвинулся к ним поближе, протянул руку. Взмах — и одна стрекоза оказалась в кулаке. Но прежде чем Рам успел сунуть ее в рот, нахальный Вак вцепился ему в руку, стараясь выхватить добычу. Дерево резко качнулось. Рам, хватаясь за ветку, разжал кулак. Смятая стрекоза упала в воду. Тут же послышался всплеск, мелькнула хищная щучья морда, и стрекоза исчезла. Вне себя от злости Рам показал Ваку кулак. Тот злобно оскалился, но держался предусмотрительно — обеими руками. Было понятно: война возобновится при первой возможности.

Между тем в воде происходили удивительные дела: небольшая щука, укравшая у Рама стрекозу, тот час же сама попала в пасть другой щуке. Жадина заглотала жертву до середины и, не в силах проглотить ее до конца, запуталась в ветках плывущего дерева. Быстрые глаза Рама это заметили: держась одной рукой за сук, он нагнулся и ловко выхватил из воды щуку с ее жертвой. Дерево качнулось, но Рам не обратил на это внимания. С радостным криком он запустил зубы в трепещущую добычу, ловко перегрыз ей загривок. Но тут Вак от жадности забыл о страхе: одним прыжком подскочил к Раму и вырвал у него рыбу. Сверкнув глазами, Рам кинулся на него и тоже вцепился в добычу. От двойного толчка дерево качнулось так сильно, что драчуны не успели удержаться и шлепнулись в воду. Плавать, как и все люди орды, они не умели. Но на их счастье течение в эту минуту вынесло их дерево на мелкое место к самому берегу, на который они и выбрались, захлебываясь и задыхаясь. Дерево остановилось, покачало ветвями и двинулось дальше. Вместе с ним течение унесло и обеих рыбок. Мальчуганы остались на берегу голодные и еще более озлобленные: плохое начало общей жизни.

Сжав кулаки и сгорбившись, как для прыжка, Вак уже начал боком, боком подбираться к Раму. Он рычал и скалился, как это делали перед дракой взрослые мужчины. Рам зарычал с неменьшим задором и постарался оскалиться так же страшно. Он и кулаки изготовил для должного отпора, но тут странные звуки за поворотом реки заставили обоих насторожиться и забыть о драке.

Там слышался резкий свист, шипенье. И вдруг все эти звуки заглушило протяжное глухое мычанье, похожее на мычанье разъяренного быка. Стало так страшно, что Вак, забыв о драке, разжал кулаки и проворно юркнул за спину Рама. Так они и стояли, тяжело дыша, прислушиваясь и прижимаясь друг к другу. Наконец Рам не выдержал: шаг за шагом, осторожно, он начал приближаться к гряде валунов, пересекающих узкую полоску отмели. Вак, дрожа, ухватился за руку Рама и следовал за ним, наступая на пятки. Рам не спорил, вместе не так страшно.

Но то, что они увидели, поднявшись на цыпочки и заглянув за валуны, заставило их помертветь от ужаса: на песке недалеко от воды лежала огромная водяная змея. Мальчикам еще не приходилось видеть подобного чудовища. Змея была чем-то сильно раздражена: яркие желтые с черным кольца ее тела непрерывно двигались, точно переливались. Страшная плоская голова величиной с голову самого Рама непрерывно поднималась и опускалась на гибкой шее. Тонкий раздвоенный язык мелькал с молниеносной быстротой, то показываясь, то исчезая.

Мальчикам хорошо были видны жестокие неподвижные глаза чудовища. С резким свистом и шипеньем оно вытягивало шею, обращаясь к реке. Что-то там его сильно тревожило и сердило.

Глухое мычанье заставило мальчиков тоже быстро взглянуть на реку.

Что за бревно лежит там на отмели? Но «бревно» снова глухо замычало. Огромная пасть открылась и щелкнула, показав острые кривые зубы. Рам почти целиком поместился бы в ней. Вак тихонько всхлипнул. Рам хотел оттолкнуть его локтем, но не успел: бревно вдруг поднялось на коротких кривых ногах и, волоча длинный хвост, стремительно вылетело из воды на отмель. Голова змеи с резким шипеньем поднялась над пестрыми кольцами. Две пасти раскрылись друг другу навстречу, свист и мычанье оглушили мальчуганов.

Пестрые кольца, свиваясь и развиваясь, мелькали с такой быстротой, что у мальчиков зарябило в глазах. Однако змее не удалось обмануть крокодила быстротой движений: страшные челюсти прочно сомкнулись на ее гибкой шее и… уже не разомкнулись. Последними отчаянными усилиями змея вскидывала крокодила на воздух, тело его грузно ударялось о камни, гнуло и ломало кусты, но челюсти только крепче сжимали блестящую черно-желтую шею. Постепенно свист и шипенье слабели. Голова змеи склонилась и упала на песок, кольца тела дрогнули и застыли. Все было кончено. Некоторое время крокодил лежал неподвижно, затем страшные челюсти его разомкнулись. С трудом волоча избитое, израненное тело, он медленно сполз с отмели и погрузился в воду.

Мальчики продолжали стоять, не отводя глаз от тела змеи. В пылу битвы она передвинулась и теперь лежала в стороне от прежнего своего места. В этом-то месте и заключалась ее погибель: она не подозревала, что легла отдохнуть там, где нежная мать-крокодил закопала свои яйца и охраняла их до появления малышей.

Вдруг Рам вздрогнул и схватил Вака за руку. Другой рукой он показал на то место, на котором раньше лежала змея. Что это? Песок зашевелился, поднялся маленькими бугорками, которые тут же рассыпались тонкими струйками. Из песка показались маленькие существа, похожие на пузатеньких ящериц. Выбираясь на поверхность песка, они сразу же проворно скатывались по склону отмели вниз и исчезали в воде. Их было много, казалось, весь песок зашевелился. И тут первым очнулся жадный Вак.

— Есть! — завопил он и, ловко прыгнув через каменистую гряду, устремился за беглецами. Рам от него не отставал. Они хватали добычу, надкусив затылок, бросали на песок и хватали следующую. Так они действовали, пока у каждого не набралась порядочная кучка провизии, а песок перестал шевелиться: уцелевшие малыши скрылись в реке. Рам попробовал покопать песок, но нашел только кучу пустых белых скорлупок, кожистых, не похожих на скорлупки птичьих яиц. Дальше копать не стоило: еды и так достаточно.

Мальчуганы уселись друг против друга и с аппетитом принялись обедать. Крокодилята оказались вкусной едой, но всех их съесть Рам и Вак не могли. Была еще и змея — ее хватило бы на хороший пир для всех людей орды. Но где они, люди орды! Рам уже второй раз в жизни оказался один в чужом враждебном краю. В первый раз он шел по следам орды, у него была надежда и потом — старый Мук, которому он доверял и по-своему любил его. А теперь остался один Вак, но Рам чувствовал это совсем не то.

Может быть, и сейчас можно найти следы людей орды?

Внезапно вспыхнувшая надежда заставила Рама быстро вскочить с места. Вак испуганно и сердито прикрыл руками кучку недоеденных крокодильчиков. Он был сыт до отвала, но что из того? Еда принадлежит ему, а не Раму.

Но Рам не обратил на это внимания: он тоже был сыт и потому покинул отмель без сожаления. За ним потащился и Вак. В руки он прихватил по паре загрызенных крокодильчиков. Но сделал это не заботясь о будущем, а чтобы Рам не мог вернуться и съесть их.

Выбравшись наверх, мальчики, не колеблясь, повернули назад, против течения реки. Инстинкт безошибочно указал им направление. Они не знали только одного — что люди орды, в погоне за огнем, поспешно идут им навстречу и что они уже совсем близко.

Глава 26

Вдоль реки по берегу тянулась узкая полоса леса. Люди орды шли быстро по самой ее опушке. Так идти было легче: не надо продираться сквозь колючий кустарник, и далекая струйка дыма виднелась яснее. Люди жадно всматривались вдаль, вскакивали, убыстряли и без того торопливые шаги. Стадо легких антилоп пронеслось невдалеке, но едва привлекло их внимание. Удивили огромные птицы, каждая больше человека ростом. Они бежали, взмахивая на бегу короткими крыльями, точно руками. Руй не выдержал, сгорбился и попытался юркнуть в заросли густой травы — подобраться к ним поближе. У него заранее текли слюнки: такая птица, летает она или нет, — завидная добыча. Но Гау коротко крикнул и перекинул палицу с одного плеча на другое. Руй молча оскалился, однако ослушаться не решился: спорить с Гау было опасно. Така хорошо отдохнула за ночь и шагала бодро, лишь опираясь на руку дочери. Далекий дымок и в ней пробудил воспоминания: ни тигр, ни дикие собаки не осмелятся напасть на людей, спящих под защитой огня. И она шла упорно, не отводя глаз от тоненькой струйки на горизонте.

Солнце, поднимаясь выше, жгло уже спины и головы, палило траву, и она, высыхая, твердела и резала усталые ноги. Жалобное голодное бормотанье становилось слышнее. Гау понимал его, но упрямо шагал, не задерживаясь, не глядя ни на кого, кроме манящего призрака огня. Мыши, червяки — все, что можно поймать и подобрать на ходу, перестало удовлетворять, мужчины ворчали, женщины бормотали и вздыхали все жалобнее.

Полоса леса вдоль берега реки становилась шире, к ней подходили разбросанные по равнине группы деревьев. Стаи обезьян с резкими криками прыгали по их ветвям. Люди жадно к ним присматривались, а Гау все еще не давал сигнала остановки. Вдруг одна из женщин вскрикнула, но тут же, получив затрещину, испуганно зажала рот рукой, другой же продолжала показывать вдаль. Группа слонов медленно направлялась к реке на водопой, как раз к тому месту, где находились люди орды: удобный спуск к воде был им, видимо, хорошо известен.

Миг — и люди по-обезьяньи ловко вскарабкались на деревья и притаились в густой листве: попадаться на дороге великанам не следовало.

Мирно о чем-то переговариваясь, слоны медленно проследовали под деревьями на отмель. Жадно набирая хоботом воду, они вливали ее себе в рот; нагнуться к воде слон не может. Утолив жажду, они продолжали набирать хоботами воду, обливали разгоряченные солнцем спины и бока и громко трубили от удовольствия. Затем так же медленно и величаво повернулись и направились обратно вверх по склону.

Люди орды на слонов не охотились: слишком сильная и опасная дичь. Но они давно уже успели проголодаться. Их горящие жадностью глаза неотступно следили из-за густых ветвей, как проплывают под деревьями горы живого теплого мяса. И вдруг словно легкий трепет, незаметный, но всем понятный, пробежал от дерева к дереву, от охотника к охотнику: маленький шаловливый слоненок отстал от родителей и замешкался на берегу. Подбирая хоботом щепочки и камешки, он ловко швырял их в воду, радуясь веселым всплескам. Слоны, не замечая этого, уже поднялись с отмели на берег и, пройдя под деревьями, оказались на равнине.

Гау не вытерпел. Он молча дотронулся до плеча Урра и соскользнул с дерева на землю. Остальные мужчины отозвались на сигнал еще быстрее. Осторожный Мук испуганно протянул было руку, но на него никто не обратил внимания. Темные фигуры проворно скользили, спрыгивали с деревьев и спускались на отмель, окружая полукольцом ничего не подозревающего детеныша. В несколько секунд все было кончено: страшный удар дубинки силача Урра — и слоненок со слабым криком упал на песок у самой воды.

Но матери и этот слабый крик оказался понятным. Она ответила на него криком, от которого похолодели сердца храбрых охотников. Слоненок был забыт, и люди, ища спасения в бегстве, устремились обратно к деревьям. Слоны с быстротой, какой нельзя было от них ожидать, бурей промчались по спуску и снова оказались на отмели, не обращая ни на что больше внимания. Это спасло людей. Дрожа и толкаясь, они поторопились взобраться на деревья потолще. Охотничий пыл их угас так же быстро, как и вспыхнул. Многие, возможно, раскаивались, что не послушались предостережения опытного старого Мука.

В первые минуты слоны не искали причины беды, они тревожно и жалобно трубили, окружив мать, а она с криком старалась поднять слоненка. Обвивая хоботом, ставила его на ноги, но он снова и снова падал. Наконец, кровь, окрасившая желтый песок, разъяснила слонам судьбу детеныша. С яростными криками они тут же двинулись к деревьям, ища виновников беды. Трубные звуки разнеслись по притихшей равнине, слоны жаждали мщенья. Дрожь сотрясала деревья: слоны охватывали их хоботами, били клыками, но люди орды старались не выдать своего присутствия, молча прижимаясь к стволам и толстым сучьям, темный цвет их кожи сливался с цветом коры.

Постепенно ярость слонов начала утихать. Не находя на ком выместить злобу, они уже трубили не так громко и собрались удалиться. Обрадованный этим, молодой неопытный Гур завозился на своем дереве и приподнялся, выглядывая из густой листвы. Но тут громадный слон-вожак его заметил и, видимо, решил, что он-то и есть убийца. С громким яростным ревом он обхватил ствол дерева хоботом и встряхнул его. Тонкое дерево закачалось: Гур второпях не догадался выбрать ствол покрепче. Его жалобный вопль оживил жажду мщения. Слоны снова затрубили и, толкая друг друга, устремились на помощь вожаку. А тот уже изменил тактику: упираясь лбом в ствол дерева, он нажал на него всем своим громадным весом. Дерево задрожало, наклонилось. Последний отчаянный вопль Гура заглушили торжествующие крики слонов. Они стеснились на месте, где упало дерево. Затем, когда жажда мести была удовлетворена, разом двинулись вверх по откосу, увлекая за собой осиротевшую мать.

От дерева, лежащего на земле, остался голый ствол. Ветви, листья, искрошенные и изломанные, были втоптаны в землю с остатками того, что еще недавно было человеком.

Слоны давно исчезли вдали, а люди орды все еще не решались спуститься на землю. Они словно застыли, не двигаясь, не разжимая пальцев, впившихся в сучья деревьев.

Но вот высоко в воздухе появились какие-то крошечные темные точки. Стремительно увеличиваясь, они приобрели очертания птиц. Ниже, ниже! Два огромных грифа, плавно покачиваясь на распростертых крыльях, опустились на труп слоненка, над которым уже жужжали большие синие мухи.

Уступить им этот кусок нежного мяса, добытый с такой опасностью? Ну, нет!

Слоны были забыты. С яростными криками мохнатые тела посыпались с деревьев, размахивая дубинками и рубилами, люди устремились на грабителей. Испуганные грифы, раскрыв крылья, пустились бежать по песку: тяжелым птицам подняться в воздух без разгона невозможно. Однако охотники оказались проворнее. Руй камнем перебил крыло одному хищнику, легкий на ногу Кас перерезал дорогу другому. Гриф угрожающе щелкнул клювом, но тут же забился на песке: Кас ловким ударом дубинки сломал ему шею. Люди, только что пережившие смертельную опасность, уже о ней не думали. С радостными криками они окружили слоненка, нежная его кожа быстро поддалась ударам тяжелых рубил. Грифов бросили женщинам: с них и этого хватит. Женщины не протестовали: к большей заботе со стороны мужчин они не привыкли. Правда, гриф жестковат и падалью попахивает, но на такие мелочи они не обращали внимания. И потом от слоненка, наверное, тоже что-нибудь останется, когда мужчины, насытившись, станут добрее. И черные перья грифов разлетелись по воздуху.

Си, как младшей, и от грифа досталась не самая лучшая часть. Но она и тем была довольна. Сидя на берегу, она с увлечением доканчивала свою долю, как вдруг кто-то дернул ее за волосы. Си, недовольная, сердито оглянулась — во время еды шутить не полагалось, но тут же съежилась и подняла руку для защиты. Руй!

Однако защищаться не пришлось: косматая рука Руя поднесла к самому ее лицу большой кусок сочного розового мяса. Он даже шутливо мазнул мясом по раскрытым в удивлении губам девочки.

— Есть! — проговорил он, и грубый его голос прозвучал удивительно ласково: — Есть!

Си нерешительно протянула руку, спрашивая глазами: не шутка ли это? Но широкий рот Руя растянулся в самой добродушной улыбке. Он еще проворчал что-то непонятное и настойчиво повторил:

— Есть!

Тогда Си, быстро схватив предлагаемый кусок, жадно запустила в него острые зубы. А Руй постоял еще около нее, потоптался и медленно отошел, оглядываясь, будто желая проверить, как принят его подарок. Подарок был принят как надо: Си уже справилась с доброй половиной. Руй довольно кивнул мохнатой головой и заторопился к месту пира мужчин: о своем животе тоже забывать не следует.

А женщины расправлялись с жестким пахучим мясом грифов. Они с изумлением наблюдали за непонятным поведением Руя. Защищать их от врагов — дело другое, но уж лакомые кусочки — всегда в первую очередь доля мужчины. Руя же особенно побаивались: рука у него тяжелая и на расправу скорая. Да и спорить с мужчинами вообще не полагалось. Случилось, однако, что слоненка хватило на всех, и зависть женщин скоро забылась: мяса и мозга из расколотых костей наелись досыта. Но отдыхать после пира люди орды все-таки отправились на деревья — не вернулись бы грозные слоны. Люди знали, слоны первые редко на кого нападают, но обиду помнят долго и мстят за нее жестоко.

Глава 27

Тем временем две мохнатые коричневые фигурки усердно шагали вдоль реки навстречу людям орды. Вак давно уже наколол ногу, измучился, пролезая сквозь густые колючие заросли. Отойдя от реки подальше, можно было бы двигаться степью, легче и быстрее. Но Рам не забыл еще страшной битвы с дикими собаками и упорно отказывался выйти на открытое место. Вак останавливался, с ворчаньем и стонами падал на землю. Рам не обращал на него внимания, шел дальше. Вак, сердито хныча, догонял его. Шум, который он поднимал, мог привлечь любого хищного зверя, оказавшегося поблизости. Рам понимал это. Но упрямый мальчишка не желал его слушаться. Выйдя из терпения, Рам хватал, что под руку попадется, — камень, палку. Вак отбегал, ловко увертывался от удара и продолжал, кривляясь и хныкая, следовать за Рамом издали. С досады Рам сорвал зло на неповинном дереве: размахнулся и так стукнул по нему, что ободрал кулак. От этого стало еще обиднее. Наконец он перестал отвечать на приставания Вака и шел, не обращая на него внимания. Люди орды близко — он это чувствовал, все остальное неважно.

Месяцы странствий орды не прошли для Рама даром: мускулы его окрепли, он сильно вытянулся, взгляд потерял детское выражение. Судьбы была к нему сурова, приучила заботиться о себе. Хнычущий, капризный Вак был старше годами, но моложе опытом и волей.

Вдруг Вак замолчал и стал осторожно подкрадываться к Раму сзади. Негодный мальчишка задумал какую-то очередную гадость. Но Рам не обратил на это внимания: он давно уже настороженно прислушивался к тому, что делалось впереди.

Тяжелый топот, резкий запах, мирные трубные звуки… Рам не считал слонов врагами, ведь они спасли его от тигра, вытащили из ямы. Это были друзья. И все-таки лучше держаться от них подальше. Рам на всякий случай замедлил шаги, остановился, прислушиваясь. Вак понял: для драки не время. И тихо стал позади Рама.

Но что это? Мирные трубные звуки вдруг сменились яростным ревом, от грузного топота, казалось, затряслась земля. Раздался треск, крик, слоны опять яростно затрубили…

Ветви дерева, около которого стояли мальчуганы, спускались низко, к самой земле. Они тут же оказались на нижней из них, перескочили на соседнюю. Над головами чернело большое отверстие — вход в дупло. Раздумывать было некогда. Рам перекинул ноги через край его и исчез в глубине. Вак последовал за ним. Дупло было такое просторное, что они свободно уселись бы на дне рядышком. Но и здесь скорчились, точно еще кто-нибудь мог их заметить. Долго они сидели, не решаясь подняться и выглянуть. А когда решились — пришла новая беда: отверстие дупла оказалось так высоко, что, стоя на дне, невозможно было дотянуться до края.

Спасительное дупло грозило им гибелью. Напрасно мальчики прыгали, стараясь зацепиться за его стенки. Некоторые выступы истлевшего дерева крошились, и они опять падали на дно дупла, обломав до крови ногти, чихая и задыхаясь от клубов потревоженной пыли.

Так кончился день и в дупло заглянула ночь. Измученные, мальчики наконец заснули.

Утро застало Рама и Вака еще в большем отчаянии: хотелось есть, но еще сильнее — пить. Едкая пыль от древесной трухи сушила горло, лезла в слезившиеся глаза. И, в довершение всего, в неясном утреннем сумраке в отверстие дупла заглянула страшная, черная, как уголь, физиономия, с хохолком белых волос на макушке. Вак вскрикнул и спрятался за спину Рама. Это была большая обезьяна. Она гримасничала, верещала что-то пронзительным голосом, затем, просунув в дупло длинную черную руку, попыталась дотянуться до мальчиков. Дупло оказалось слишком глубоко — дотянуться не удалось. Обезьяна сердито оскалилась и просунула другую руку. Но тут Рам схватил кусок гнилушки и запустил его прямо в оскаленную физиономию. Обезьяна пронзительно взвизгнула и исчезла.

Крики и шум показали, что на дереве собралась целая компания обезьян. В дупло снова заглянула черная физиономия… Вак крикнул и схватился за щеку: что-то круглое пребольно его стукнуло. Еще и еще… Сочные желтые плоды шлепались на дно, попадали и в мальчиков. Обезьяна при этом радостно взвизгивала: наверное, ей казалось, что она очень хорошо рассчиталась за брошенную в нее гнилушку. А мальчики подхватывали плоды и тоже радовались: они жадно глотали сочную мякоть, отлично заменявшую и еду, и питье.

Наконец обезьяна решила, что она достаточно отомстила за обиду, и с важным видом уселась на краю дупла, строя гримасы и торжествующе вскрикивая.

Рам быстро нашелся: выбрав гнилушку покрепче, он опять запустил ею в черную физиономию. Обезьяна пронзительно заверещала и скрылась. Мальчики посмотрели друг на друга, губы их растянулись в улыбке. Но тут же в отверстии дупла замелькало множество черных физиономий и рук, вооруженных ярко-желтыми плодами. Мальчикам стало не до еды: увернуться от обстрела в тесноте было невозможно, а спелые плоды сыпались и сыпались градом, расплющивались на головах и плечах, покрывая их липкой оранжевой массой. Похоже было, что обезьяны решили засыпать мальчиков с головой. Уже и ноги их вязли в липкой слякоти, а обезьяны все не унимались. Вспыльчивый Рам пытался отбиваться, горстями набирал и швырял в них расплющенные плоды, а Вак жалобно стонал, уткнувшись лицом в уголок, прикрывая руками залепленную голову.

Но неожиданно обстрел прекратился. Обезьяны исчезли, до мальчиков донеслись их крики, но теперь в них звучали боль и страх. Рам прислушался и, дергая Вака за руку, показал вверх на отверстие дупла. Снаружи явственно слышались голоса. Знакомые человеческие голоса!

Глава 28

Это были они! Люди орды! До отвала наевшись мяса слоненка, они не пожелали двигаться в дальнейший путь в тот же день, как ни торопил их Гау. Дым, а значит огонь, был вовсе не так близко, как казалось, и это сильно охладило их пыл. К тому же сейчас тепло и без огня. Правда, он защищал от зверей. Но у реки росли деревья с пологими развилками сучьев. Положить на них несколько сломанных веток — и готова удобная постель, спи, сколько хочешь. Тигры и львы по деревьям не лазят. Хотя есть еще леопарды… От тех и на деревьях не спастись. Но они предпочитают обезьян. К тому же шум от нападения слонов, наверное, далеко разогнал опасных хищников. И люди славно выспались, без особой торопливости вышли в путь только со следующим рассветом.

Они шли уже довольно долго, как вдруг громкие крики обезьян заставили всех насторожиться. Мужчины, держа оружие наизготовку, двинулись вперед: обезьяны лакомое угощение, но надо разобраться, что же происходит.

Дерево осторожно оцепили. Уже подошли и женщины, а все еще ничего нельзя было понять: кто-то, сидевший в дупле, отбивался от обезьян. Но кто? Враг или друг?

Наконец Гау решился, дал сигнал. Несколько метко пущенных камней — и несколько обезьян свалилось на землю. Их тут же прикончили, а остальные обезьяны с жалобными криками очистили поле сражения. Ловкий молодой Кас не хуже обезьяны подобрался к дуплу, заглянул в него и отскочил с испугом: на дне, с жалобными и радостными криками, прыгали и протягивали к нему руки странные существа, сплошь покрытые чем-то желтым.

Пожалуй, неплохо пристукнуть их дубинкой, а там видно будет. Кас совсем было к этому приготовился, как вдруг…

— Кас, — услышал он. И снова с плачем и радостными криками: — Кас!

Свои! От удивления волосы Каса встопорщились на затылке. Но его возглас был заглушен отчаянным криком Даны. В звуках, доносившихся из дупла, она узнала голос своего Вака. Одним прыжком Дана оказалась на дереве и, наклонившись, протянула руки в дупло. Вак тотчас же за них уцепился и через минуту уже был на земле, в объятиях счастливой матери. Они прижимала его к себе и не без удовольствия облизывала: запах и вкус фруктовой массы, облеплявшей Вака, были очень приятны. Женщины окружили их. Сочувственно вскрикивая, они деятельно помогали очищать Вака тем же способом. О Раме ни Вак, ни его мать не вспомнили. Но его горький плач разжалобил Каса, и тот неспеша вытащил на свет Рама. Выкупать мальчиков в реке, разумеется, никто не подумал. Окончательно разогнав обезьян, люди орды сами вперегонки кинулись к веткам, согнувшимся под тяжестью плодов. Они не только наелись досыта, но тоже перемазались основательно, а потому кривлялись и веселились чуть не до утра.

Оказавшись на свободе, Рам кинулся искать старого Мука. Тот, по обыкновению, уже уселся в стороне на удобном корне дерева и осторожными ударами подправлял обломанный конец рубила. Голоса Рама он не расслышал, грустно качал головой и тяжело вздыхал: Мук горько переживал исчезновение своего любимца.

Рам издали увидел старика, бросился к нему, но почему-то остановился, подошел тихонько и молча опустился около него на корточки. Мук недовольно покосился: не собрался ли какой озорник подразнить его? Но тут же камень вывалился из его задрожавших рук. Со странным криком, словно ему стало трудно дышать, старик обхватил голову мальчика и крепко прижал к себе. Кругом, сытые и довольные, прыгали и кричали люди орды. А старик и мохнатый мальчик молчали, не разжимая объятий. И в этом молчании переживали то настоящее, человеческое, что начинало пробуждаться в их темной, полузвериной душе.

Глава 29

Взрослые мужчины особого внимания на мальчишек не обратили: их больше привлекло обезьянье мясо с приправой из сочных плодов.

Гау же и мясом не заинтересовался: выйдя из-под тени деревьев на открытое место, он стоял неподвижно, опираясь на палицу. Струйка дыма, такая далекая и желанная, по-прежнему приковывала его мысли. Морщины на низком лбу сходились и расходились, он тяжело вздыхал и качал головой.

Маа молча издали наблюдала за ним, переводила глаза с хмурого лица на дым там, вдали, и тоже невольно вздыхала. Наконец, приблизившись, она нерешительно протянула к нему сложенные руки, полные желтых плодов. Гау нетерпеливо оттолкнул их, не сводя глаз с горизонта. Маа не обиделась: вежливость не была в обычае людей орды. Она отошла, и Така с благодарностью съела отвергнутое вождем угощение.

А Гау уже опять нетерпеливым криком торопил людей, те все неохотнее его слушались. Куда ушли счастливые времена, когда каждая удачная охота означала долгий отдых на месте и приятную сытость? Только голод заставлял людей орды сниматься с места и идти до следующей, такой же удачной охоты. Саблезубый тигр, пожар, рыжеволосые — все это прошло, И что же? Теперь сам вождь, Гау, не дает покоя. Конечно, сидеть у огня приятно. Но без отдыха бежать за ним вдогонку, бросать недоеденное жирное мясо, кости, полные мозга… И сколько ни беги — дым как будто не становится ближе. Так стоит ли бежать?

Однако с окриками и колотушками спорить трудно. Ворчащая, исподтишка огрызающаяся орда покинула приветливую тень деревьев. Опасливо оглядываясь, люди вышли на равнину. Равнина была не такая открытая, как та, по которой они бежали до скал, занятых длинномордыми. Там и тут виднелись заросли кустарников и отдельные группы деревьев. Поначалу как будто ничто не грозило опасностью. Но опытные охотники недоверчиво косились на кустарник — не угадаешь, кто там притаился.

Люди шли дальше, и глаза охотников разгорались. Равнина кипела жизнью. Все чаще встречались новые, незнакомые животные. Неважно какие: мясо — всегда мясо, какая бы шкура его ни покрывала. Но Гау быстро, решительно шел вперед. Урр с дубинкой на плече шагал сзади. Попробуй — остановись.

Страдать от жажды не приходилось: прозрачные журчащие ручьи бежали у подножия деревьев, скрывались в зарослях кустов и снова выбегали на простор. Они все стремились к реке, от которой люди отходили все дальше. Переходить их вброд не представляло ни труда, ни опасности, вода приятно охлаждала горящие натертые ступни и не поднималась выше колен. Но желудки, наполненные одной водой, все сильнее требовали мяса. Наконец и Гау не выдержал: стадо крупных антилоп неожиданно вынеслось из-за дальнего холма и устремилось навстречу кучке утомленных и голодных людей. Послышался легкий свист — сигнал Гау: охота разрешается. Тотчас люди исчезли в высокой траве, как будто их тут и не было. Только колебание отдельных высоких травяных метелок показывало: охотники расходятся широким полукругом навстречу ничего не подозревающим животным. Ближе, еще ближе, круг скоро замкнется, и антилопы окажутся в кольце.

Правая часть кольца уже приблизилась к густой невысокой заросли, как вдруг резкий запах крупного хищника заставил Гау забыть об антилопах. Справа от него, за кустом ивняка, прилег, распластавшись, огромный черногривый лев. Трава и ветви кустарника скрывал его так хорошо, что только легкий ветерок предупредил Гау об опасности. Ветер донес до него запах затаившегося хищника, льву же помешал почуять близость людей. Поглощенный видом приближающейся дичи, лев не заметил, что он в этом месте — не единственный охотник.

Гау так же бесшумно, как двигался вперед, скользнул назад. Легкое прикосновение — и Руй, его сосед, попятился и передал приказ следовавшему за ним Урру. Опасность, такая близкая и страшная, заставила забыть о голодных желудках. А лев, будто зачарованный зрелищем добычи, которая сама мчалась ему навстречу, ничего не почувствовал. Со своего места, в отдалении, Гау видел, как дрожат за кустом высокие метелки травы. Он понимал: это бьется от волнения кисточка на конце львиного хвоста — лев готовится к прыжку. Если бы не антилопы — в львиных когтях, наверняка, уже билось бы беспомощное тело человека.

Объятые ужасом перед грозной опасностью, люди невольно продолжали следить за приближением антилоп — уже не своей добычи. Антилопы неслись, как ветер. Они двигались плавными скачками и, взлетая в прыжке, поджимали ноги, точно плыли над высокой густой травой.

Ближе, ближе… Но люди уже не ожидали их, осторожно, бесшумно, они пятились, скользили назад, к деревьям с низко опущенными ветвями. Там, на ветвях, они подождут, пока лев насытится и уйдет. Может быть, от крупной антилопы что-нибудь останется…

Но вот антилопы что-то почуяли: как по команде, они взлетели в последнем прыжке, но не вперед, а прямо вверх. Каждая опустилась на то же место, с которого прыгнула — как раз у того куста, за которым билась кисточки львиного хвоста. Вожак высоко поднял голову, длинные рога его, как две пики, устремились вверх. Люди замерли. Охотничья страсть заставила их на минуту забыть об опасности, угрожавшей им самим. И тут огромное желтое тело взвилось над кустом. Белое брюхо сверкнуло в полете, точно грудь чудовищной птицы. Но вожак не успел или не захотел отпрянуть. Острые, как копья, рога приняли на себя всю тяжесть падающего зверя. Тупой мягкий удар — и два золотистых тела распластались на примятой траве. Антилопа не пошевелилась. Лев слегка судорожно дернулся, поднял тяжелую голову, но тут же уронил ее на спину жертвы и затих. Легкий стук копыт испуганного стада замер вдали. Пораженные, охотники долго стояли в неподвижности и молчании. Наконец Руй оглянулся, вздохнул глубоко, будто сбрасывая с себя тяжесть, и издал тихий крик, означавший: «Мертвый!»

— Мертвый, — повторили охотники и придвинулись ближе. — Мертвый, мертвый! — восклицали они, радостно удивляясь.

Но сомневаться не приходилось: острые рога антилопы случайно пронзили насквозь сердце падающего на нее льва. Победитель и побежденный — оба были мертвы.

Удивление, страх, дикая радость избежавших смертельной опасности людей — все смешалось в криках и прыжках. Люди орды устремились на добычу. Лев — предмет ужаса и ненависти — лежал перед ними неподвижный, неспособный причинить им зло. Люди дергали его за хвост, рвали усы, садились верхом и барабанили пятками по бокам. Молодой Кас раскрыл львиную пасть и дернул за язык. Голова льва качнулась, пасть закрылась от собственной тяжести, зубы сдавили руку храбреца. С отчаянным воплем он вырвал руку и кинулся к ближайшему дереву. В следующую минуту деревья, как спелыми плодами, украсились мохнатыми коричневыми телами.

Суматоха быстро разъяснилась. Люди с веселыми криками запрыгали обратно с веток на землю, потешались над собственным страхом. Только раздраженный Руй, свирепо рыча, закатил Касу пощечину. Бедный Кас взвыл от боли, орда еще больше развеселилась.

Однако долго смеяться было некогда, разве еда не важнее веселья?

Лев и антилопа быстро превратились в груду мяса и костей. Дымящиеся куски валялись на траве — хватай, кто хочет. Женщины не ждали, когда мужчины наедятся, на обильном пире нет места скупости. Маленькая Си приняла великолепный кусок из рук любезного Руя, и женщины не удивлялись.

На счастье, лев, очевидно, был старым одиночкой, и потому за кустами не ждала своей доли супруга-львица.

Отяжелевшие от обжорства, люди лениво забирались ночевать на деревья. Мясо, оставшееся на земле, ночью доедят шакалы и гиены. Но никто не додумался спрятать его на деревьях для утренней трапезы.

Гау веселился, ел мясо и лакомился мозгом вместе со всеми. Но когда сумрак начал спускаться на землю, он вдруг вскочил и, быстро шагая, взобрался на небольшой соседний холмик. Оттуда яснее видна была далекая струйка дыма.

Он стоял и смотрел, пока кто-то осторожно не тронул его за локоть. Гау проворно отскочил и взмахнул палицей, чтобы встретить опасность лицом к лицу, но тут же удивленно опустил палицу: около него стояла маленькая сухая фигурка. Мук!

Старик поднял руку и показал на далекую струйку.

— Огонь, — сказал он тихо. Умные старые глаза дружелюбно взглянули в лицо Гау.

— Огонь! — повторил Гау и вздохнул с непонятным ему самому облегчением. Если бы он мог рассуждать, он понял бы: стало легко оттого, что нашелся человек, который ему сочувствует.

Они еще постояли, глядя, как исчезает в сумерках далекая струйка, и спустились с холма, настороженно осматриваясь и прислушиваясь: не годилось людям бродить по земле с наступлением ночи. Они поторопились дойти до деревьев, на которых уже устраивались на ночь люди орды. А люди были очень сыты, и потому их ничто не смущало и не тревожило.

Глава 30

На приветливой равнине не было скал, чтобы загонять на них робких оленей и антилоп, а потом подбирать под обрывом еще трепещущее уходящей жизнью мясо. Но животных было много, и вовсе не пугливых, поэтому охота всегда была удачна. Люди орды каждый день наедались мясом досыта и становились все ленивее и беспечнее. Так же ленивы и беспечны, вероятно, были львы, бродившие по равнине. А может быть, странные двуногие существа, с палками и камнями, казались им не такой желанной добычей, как нежные жирные антилопы. И потому львы на них не обращали внимания. Правда, как-то случилось: ленивый Дук до того объелся после удачной охоты, что вечером не захотел лезть на дерево, а завалился спать в кусты. Разумеется, ночью его кто-то съел, да так, что и шума борьбы вовсе не было. Маленькая лужица крови и след, словно по земле протащили что-то тяжелое… Вот, что от него осталось.

Ящериц и прочую мелочь теперь ловили только женщины для забавы маленьких детей, которых становилось все больше. Маа тоже носила на руках коричневого малыша и оттого стала совсем равнодушна к Раму. Но ему заботы уже не требовалось: под коричневой кожей на плечах и руках его все явственнее обозначались выпуклые мышцы. Мук все чаще острил и подправлял рубила, затупленные сильными ударами мальчика.

Вак тоже вырос. Он теперь не выпрашивал у матери вкусных кусочков, попросту отнимал у нее, что ему нравилось. И никто не думал вступиться — каждый сам за себя. Однажды старый Мук присел у кустика с куском нежной оленьей печени в руках — как раз пища по старым зубам. Он тихо ворчал от удовольствия и возился, устраиваясь поудобнее. Вдруг чья-то ловкая рука мелькнула перед глазами, и лакомый кусок точно сам выскользнул из его пальцев. Ухмыляющаяся физиономия наклонилась над ним. Вак! Острые зубы мальчишки жадно вцепились в нежную печенку. Поддразнивая старика, он намеревался сейчас вкусно покушать. Но тут же два громких крика слились в один: жалобно вскрикнул огорченный старик и еще жалобнее завопил нахальный Вак. Ловкий удар дубинки вышиб у него из руки соблазнительное лакомство. Следующий удар пришелся бы по его голове, но дожидаться этого Вак не стал. Продолжая вопить, он пустился со всех ног наутек, поближе к дереву, под которым дремала его мать — Дана.

Рам молча поднял печенку и протянул ее Муку. Тот принял ее с ласковым бормотаньем. Дотронувшись до сетки, висевшей на боку мальчика, старик вытащил из нее блестящее зеленое рубило. Зоркие глаза его заметили на лезвии маленькую выбоинку, требующую починки. Схватка с Ваком тотчас была забыта. Учитель и ученик удобно устроились между извилистыми корнями огромного дерева. Мук осторожными ударами правил твердое лезвие. Маленькие глаза Рама блестели под нависшими бровями, он то и дело возбужденно вскрикивал и взмахивал руками, повторяя движения старого мастера. Остальные люди орды разбрелись кто куда, отдыхали в тени деревьев, с удивлением оборачивались на радостные крики Рама. Чего тут беспокоиться — смотреть, да еще самому колотить по камню? Проще подождать: Мук сделает новое рубило и отдаст его любому, кто попросит.

Длинные переходы теперь бывали редко, разленившаяся орда двигалась не спеша. После каждой охоты — многочасовой пир, а затем — такой же отдых. Торопиться некуда: пусть Гау бежит, догоняет никому не нужный огонь, а им и так не плохо. Люди орды веселились и толстели, Гау злился и худел. Когда, наконец, ему удалось заставить их двинуться в путь, он становился впереди и шел мрачный, не сводя жадных глаз с тонкой струйки дыма там, у самого горизонта.

Урр теперь редко подходил к нему. Великану тоже до смерти надоело поднимать людей в поход, подгонять отставших. Чаще рядом с вождем семенил старый Мук. Ему было понятно томление Гау. Он сам стосковался по веселому огню. Огонь грел бы его старые кости прохладной ночью, а они уже давали себя чувствовать. Мук давно уже был старше всех людей орды. И теперь, в походе, случалось, старые ноги начинали нестерпимо болеть. Тогда Мук тихо окликал Рама. Тот сейчас же подходил и подставлял коричневое мохнатое плечо — надежную опору старика. Люди орды удивлялись, пересмеивались, Рам не обращал на них внимания.

Зато на привале, когда все отдыхали, Мук, едва опустившись на землю, вынимал из сетки мальчика кусок камня и начинал его старательно затачивать. Рам сейчас же оказывался тут же. Его привлекала не только обработка самого рубила: в сумерки каждый удар рождал целый рой ярких искорок. Точно живые, они взлетали, опускались в траву и… исчезали. Затаив дыхание, мальчик и старик следили за их полетом. Только они двое вспоминали в эту минуту, как когда-то в их первой пещере горел огонь, настоящий веселый огонь. Рам тоже брал кусок камня и, обхватив его подошвами ног, как это делал Мук, начинал ожесточенно колотить по нему другим камнем. Но трава, на которую опускались искорки, видно, была недостаточно суха, и золотые глазки огня гасли, не разгораясь, а неумелые руки Рама покрывались ссадинами и синяками.

Муку выпало не больше удачи. Случалось, в погоне за искрами, увлекшись, он портил хорошее рубило и в досаде швырял его в кусты. Беда была немалая: они шли по равнине, на которой подходящие камни попадались редко. Вся надежда оставалась на далекий дымок. И они шли к нему — мальчик, старик и вождь — и вели за собой недовольную ворчащую толпу, не способную заглянуть в завтрашний день ради своего же благополучия. Но эти трое знали, зачем они идут. В их несовершенном мозгу уже пробуждалась дремлющая человеческая мысль.

Глава 31

Люди шли, останавливались и снова шли. Струйка дыма заметно увеличивалась. Она поднималась из вершины высокой горы, самой высокой в цепи гор. Равнина кончалась у ее подножия. Склоны гор поросли лесом, виднелись скалистые глубокие ущелья. Струйка дыма переросла в целый столб. Не там ли живет огонь? Не туда ли нужно за ним карабкаться? Так можно и без него отлично обойтись. Мясо только что убитого оленя теплое, а кровь — даже горячая, если пить ее прямо из перерезанного горла.

Люди орды сбились в кучу перед входом в ущелье. Ну и неприветливо было оно: узкое, темное. По дну его, журча на камешках, струился прозрачный ручей.

Любопытная Си нагнулась, зачерпнула воды и с криком отскочила, отряхивая мокрую руку. Люди орды такой горячей воды еще не знали. Напуганные криком, они отступили переглядываясь. Вдруг в глубине ущелья что-то ухнуло: сорвался и покатился, прыгая по уступам, большой камень. Эхо подхватило и понесло стук его падения. Шум и гром наполнили ущелье. Стая черных птиц с криками вынеслась из него навстречу людям. Этого было достаточно, чтобы испугаться. В ужасе они мчались назад, в солнечную заросль кустарника, недалеко от входа в ущелье, и, задыхаясь, попадали на землю.

Но что это? Глухой яростный рев заставил их тут же вскочить на ноги: кусты затрещали, огромная черная туша, ломая и топча все, что попадалось по дороге, устремилась навстречу. Люди дрогнули. Им хорошо было известно слепое бешенство носорога. Деревьев близко нет, страшное ущелье казалось единственным местом спасения. Рассуждать было некогда. Страх пересилил усталость. Теперь люди мчались обратно к ущелью, еще быстрее, чем только что от него убегали. Путь был короток, но на нем уже пролилась кровь и слышались жалобные вопли. Носорог гнался за убегающими и, настигая, подкидывал их рогом. Он ворвался в ущелье с тяжелым топотом, поднимая тучи брызг, бежал вдоль ручья. Однако скользкие камни вскоре утомили его и охладили пыл. Злобно ворча, носорог остановился, повернулся и побрел к выходу. Люди орды остались висеть на скалистых уступах ущелья — кто куда успел заскочить, увертываясь на ходу от разъяренного чудовища. Они были так перепуганы и обессилены, что даже не вспомнили о своей обезьяньей привычке — подразнить побежденного врага.

Носорог уже был у выхода в ущелье, когда проказливая девчушка Кама наклонилась, чтобы лучше его рассмотреть, и… соскользнула с уступа прямо ему под ноги. Отчаянный крик матери — Ку — на мгновение озадачил даже это тупое чудовище. Носорог остановился и наклонил голову, словно желая получше рассмотреть маленькое коричневое существо. Ку тут же скатилась со скалы и, подхватив ребенка, кинулась обратно. Еще минута — и она была бы спасена. Но удивление уже прошло, ярость вновь овладела носорогом. Страшный удар настиг и подбросил в воздух несчастную мать с такой силой, что ребенок вырвался из ее рук и, отлетев на несколько шагов, упал на камни. Маленькая рука на мгновенье мелькнула в воздухе и исчезла. Еще раз… Но тут кто-то ловкий и быстрый метнулся к ручью перед самым кончиком рога разъяренного зверя и так же быстро прыгнул обратно на скалу. Одной рукой он держался за уступ, другой прижимал к себе спасенного ребенка. Рам! Он сам не смог бы ответить, как он решился на такой поступок и как успел его совершить. А носорог, убедившись, что до новой жертвы ему не добраться, последним страшным ударом подкинул вверх изувеченное тело бедной матери и снова двинулся к выходу из ущелья.

Вздох облегчения вырвался было из груди людей орды, но тут же перешел в горестный стон: у выхода носорог повернулся, потоптался и замер, точно безобразная каменная глыба. Но эта глыба жила, ей было мало пролитой крови: она ждала и жаждала еще.

Время шло, носорог никуда не торопился. Он перешел немного дальше в тень раскидистого куста и устроился под ним, головой к ущелью. Он лежал неподвижно, только легкие движения чутких ушей как бы говорили: я плохо вижу, но зато хорошо слышу.

Но слышать было нечего: люди орды, застывшие на каменных стенах ущелья, казалось, и сами превратились в камень. Едва осмеливаясь дышать, они робко переводили глаза от входа в ущелье на тропинку вдоль ручья, узкую, извилистую. За первым поворотом ущелья она скрывалась из глаз. Что страшнее: грозный сторож у входа — носорог или то, что, может быть, таится там, за изгибом ущелья?..

Нужно было решаться. Горячая вода ручья пуста: ни рыбы, ни ракушек. На каменных стенах — ни пучка съедобной зелени. Голод сжимал желудки. Путь на равнину закрыт, остается другой — вверх по ущелью…

Гау больше не колебался. Тихий возглас, взмах руки — и темные тела зашевелились бесшумно, как тени, на которые они и походили цветом. Люди орды заскользили с одного уступа на другой, цепляясь за малейшие неровности в стенах ущелья, точно огромные коричневые насекомые. Спуститься вниз не решались: слишком близка уродливая черная голова, слишком чутки безобразные уши носорога. С каждым шагом люди удалялись от выхода на веселую равнину. Сердца их были полны страха, желудки пусты. Третьего пути не было.

Вдруг где-то глубоко внизу послышался гул. Он становился все громче, к нему присоединился грохот падающих камней. Они неслись сверху, прыгали по выступам стен, с грохотом валились в ручей. Наконец раздался удар, от которого дрогнули стены ущелья: огромная скала у входа зашаталась и рухнула, закрывая выход на равнину. Грохот ее падения оглушил людей. Они упали лицом вниз на камни и лежали, не чувствуя ожогов от горячей воды, которая взлетала фонтанами от ударов падающих камней. Носорог был забыт.

Но долго лежать было невозможно: перегороженный скалой ручей быстро вздувался, пенился и вскоре заполнил ущелье во всю его ширину. Оно превратилось в озеро, и уровень воды в нем быстро поднимался.

— Вверх! Вверх! — Ослепленные брызгами, оглушенные грохотом, люди орды теперь карабкались, увертывались от догонявшего их снизу потока.

Рам мчался вместе со всеми. Он спотыкался и падал чаще других, так как хватался за скалы одной правой рукой: левая крепко прижимала маленькое тельце, беспомощно мотавшееся на его плече. Он бежал и плакал от ужаса перед тем, что творилось вокруг. Но ему и в голову не приходило сбросить живую ношу и тем облегчить себя.

Своего голоса Рам не слышал. Не слышно было даже шума воды, кипящей белой пеной. Но она поднималась быстро и неотвратимо. Остановиться на бегу хоть на минуту — значило погибнуть в водовороте. И люди не останавливались.

Сыпавшиеся сверху камни по чистой случайности еще не погубили ни одного из них, пока они потеряли только раздавленных носорогом. Но люди чувствовали: силы их слабеют, победителем в беге на скорость останется вздыбившийся, ошалевший поток, если не случится чудо…

И оно случилось: мощный удар снова потряс скалы, стены ущелья разошлись, точно сделанные из мягкой глины. Дно его превратилось в бездонную пропасть, и в ней, крутясь и пенясь, исчезла преследовавшая людей вода. Теперь ручей водопадом низвергался в пропасть, зиявшую под ногами застывших на обрыве людей. К их счастью, они все оказались на одной стороне ущелья. Окажись они по обеим сторонам провала — им бы уже не соединиться. Люди орды не знали, сколько времени оставались на выступах скалы, словно птицы рассеянной стаи. Не было у них крыльев, чтобы спастись из этой каменной темницы.

Стены ущелья продолжали ворчать и вздрагивать, но грохот теперь отдалялся, будто уходил в глубь потревоженной горы. Дым наверху ее превратился в мощный столб и все плотнее закрывал кусочек неба над ущельем. Начало темнеть. Вдруг Гау схватил за руку Мука, бессильно лежавшего около него на скале.

— Огонь! — сказал он тихо: кричать и у него не было силы.

Мук повернулся. Дымный столб не растаял, как обычно, в темнеющем небе. Он ярко светился: громадные языки огня играли в его толще и выбивались наружу.

— Огонь! — отозвался старик и даже приподнялся на локте, точно это слово придало ему силы.

— Огонь! — повторил детский голос.

Гау оглянулся: это был Рам. Он тихонько перебрался на площадку, где стоял вождь, и, опустившись на камень возле Мука, осторожно положил спасенную им девочку. Измученная страхом и бегством, она спала, но и во сне вздрагивала.

Сам Рам тоже был измучен не меньше, но сейчас он об этом не думал. Маленькие глаза его радостно сияли. Среди всех измученных, голодных людей эти трое были способны уже почти по-человечески мечтать, забывая ужас и опасность своего положения.

Огонь и среди этого ужаса по-прежнему был их мечтой.

Глава 32

Остальные люди орды, постепенно приближаясь, тоже собрались на площадке, где стоял Гау. На тесноту не жаловались, наоборот, жались друг к другу. От этого становилось немного легче. Чужие мохнатые спины, казалось, защищали не только от промозглой сырости ущелья, но и от непонятных окружавших опасностей. Так, кто сидя, кто лежа, люди орды провели над бездной вечер и ночь. Утро не принесло утешенья: ручей, висевший серебряной ниточкой так близко, был для них недосягаем. Голод и жажда мучили все сильнее, но на голом камне ни пищи, ни воды не было. Дети плакали, мужчины сердито на них огрызались.

Девочка-сиротка не отходила от Рама. Мальчик и раньше бывал с ней ласков, случалось, угощал то вкусным червяком, то птичьим яичком. Но постепенно она начала нетерпеливо теребить его за руку. Мать исчезла, и Кама считала естественным требовать еду от Рама. Но Раму было не до утешений: в голове уже мешались сон и быль. Глухой грохот в глубине горы казался ему рыком догоняющего их носорога. Он то и дело вскакивал, озирался и устало опускался на место, не отвечая на просьбы и слезы девочки.

Столб дыма над горой теперь сиял и светился так ярко, что свет стал виден и днем. А небо все больше темнело, покрывалось тучами, и наконец горячий вихрь ворвался в ущелье. Он гудел и осыпал людей орды тучами горячего вулканического пепла, затемнившего небо. Пепел засыпал глаза, сушил глотки, сквозь него еле виднелась дразнящая ниточка ручья. И от этого жажда делалась непереносимой.

И тут молодой Ик не выдержал: с отчаянным криком он прыгнул с утеса к живительной струе. Но не допрыгнул до нее и с распростертыми руками полетел в бездну. Ни всплеска, ни удара нельзя было расслышать в грохоте, который шел по-прежнему откуда-то снизу и все усиливался.

Но вот горячий пепел перестал падать, и хлынул проливной дождь. Образовавшийся из паров, вылетевших из вулкана, он был тоже горячий, обжигал голые мохнатые тела, но люди об этом не думали. С радостными криками они подставляли сложенные ладони и пили, пили… Матери набирали из ладоней воду в рот и изо рта поили детей. Малышка Кама не умела складывать ладони, Рам подставил ей свои, полные горячей грязной воды.

Вскоре дождь прекратился. Прошел и этот день, наступил новый. Гора грохотала и гудела. Жажда была утолена, теперь голод постепенно заглушил в людях все другие чувства. Мужчины с рычаньем топтались на тесной площадке, переглядывались… Матери поняли: они начали хватать и прижимать к себе детей, старались спрятать их в трещинах стены, глаза их загорались страхом и ненавистью. Незаметно орда разделилась: мужчины столпились на одном конце площадки, женщины с детьми теснились на другом. Они непрерывно двигались: передние отчаянным усилием втискивались в задние ряды, но их тут же выжимали те, которые теперь оказались впереди. Развязка приближалась…

Рам с девочкой на руках оказался один посредине площадки. Вдруг Руй растолкал окружавших его мужчин. Со свирепым рычаньем, одним прыжком, он оказался около Рама. Сильная рука сорвала с его плеча вскрикнувшего ребенка, Руй замахнулся, готовясь размозжить его голову о камень. Мужчины, толкаясь и тесня друг друга, кинулись к нему — не упустить своей доли… Но тут страшный толчок бросил всех на землю: стены ущелья вновь зашатались, не дымный, а огненный столб поднялся над вершиной горы. Рам, падая, успел подхватить девочку, которую Руй выпустил из рук. Новый удар чуть не сбросил людей в пропасть, куда низвергался ручей. Прошло немало времени, пока они осмелились поднять головы, осмотреться. Послышались редкие восклицания удивления, радости. Люди становились на четвереньки, медленно поднимались, не понимая, что случилось. Стены ущелья раскололись от страшного удара, и вверх от площадки, на которой они стояли, теперь шла трещина, точно узкая тропинка. Выход из ущелья! На свободу! Страшное пиршество, какое готовили мужчины, было забыто. Шатаясь от слабости, люди бросились по открывшейся перед ними дороге.

Старый лес покрывал гору в том месте, куда вывела их новая тропа. Листья на деревьях и на кустах свернулись, засохли, обожженные горячим пеплом. Люди шли, бежали, сколько позволяли ослабевшие ноги. Они со страхом оглядывались то на ущелье, чуть не погубившее их, то на огненный столб справа высоко на вершине горы. Вдруг передние остановились так внезапно, что задние едва не столкнули их вниз: дорогу пересекало второе ущелье, еще более глубокое. Оно тянулось вниз от самой вершины горы, и по нему двигалась огненная река. В глубине ущелья она светилась и искрилась. Кусты по стенам ущелья пылали.

Люди орды видели извержение вулкана первый раз в жизни. Но они вспомнили лесной пожар, бегство вперегонки с обезумевшими зверями… Первобытный ужас перед огнем овладел их сердцами. Окаменев от страха, они смотрели, как, медленно вздуваясь, поднимается к их ногам огненный поток.

Вдруг из ущелья взметнулся вихрь, дохнул на них отравленным раскаленным воздухом, осыпал искрами с пылающих кустов. Люди точно проснулись и с громкими воплями отскочили от края.

Бежать! Но куда? Позади ущелье, из которого они только что выбрались, впереди — огненная река. Оставалась одна дорога: вниз по склону горы, к приветливой равнине, откуда Гау привел их сюда.

Носорог? О нем больше не вспоминали. Разве могло быть что-нибудь страшнее огня? Люди мчались с горы, ломая кустарник, натыкались на деревья, падали и катились по склону кувырком, заражая друг друга все нарастающим страхом. Гау не пробовал их останавливать. Общее бегство захватило и его, он мчался и оглядывался вместе со всеми. Но в его маленьких упрямых глазах виднелся не только животный страх, не он заставлял его морщиться и тяжело вздыхать. Его тонкие губы усиленно шевелились.

— Огонь! — произнес он тоскливо. И опять повторил: — Огонь!

Глава 33

Густой кустарник, через который люди продирались почти вслепую, кончился у подножия горы. Один за другим выбегали на равнину отставшие и, задыхаясь, останавливались в полном изнеможении.

Гул и грохот, подземные толчки продолжались. Столб дыма на вершине стал еще гуще, но огненный поток спускался с горы где-то по другой дороге, с этого места его не было видно. Равнина лежала перед людьми такая, какой они привыкли ее видеть, если бы не слой пепла, покрывавший траву и листья деревьев. Странно было также полное отсутствие жизни: исчезли стада стройных антилоп и высоких жираф, ушли слоны и огромные нелетающие птицы. Удивительный инстинкт вовремя предупредил их об опасности, которой не почувствовали заранее люди. Они не знали, что носорог-мать осталась здесь потому, что в кустах лежал ее детеныш со сломанной ногой.

Люди уже собрались у подножия горы, как вдруг из гущи кустов на склоне раздался детский крик. Они испуганно шарахнулись в сторону, хотя в крике слышался скорее не страх, а удивление. Крик повторился, его узнали. Кричала маленькая Си. Тотчас же, покрывая ее голос, прогремел ответный мощный рев мужской глотки: расшвыривая стоявших на пути, назад в кусты устремился свирепый Руй.

Мужчины, увлеченные его примером, двинулись было за ним осторожно, но его новый крик заставил их забыть об осторожности, обо всем, кроме желания обогнать других.

— Еда! Еда! — означал клич Руя, и орда с шумом вломилась в самую гущу кустов. Огромный олень последним усилием попробовал подняться навстречу, но тяжело повалился на бок: ноги, изломанные в поспешном бегстве с горы, ему не повиновались. Тяжелое каменное рубило Руя тут же прекратило его страдания. Люди радостными криками сзывали отставших.

Мяса, жирного и горячего, хватило на всех. А когда от оленя остались чисто высосанные кости, матери перестали бояться мужчин и прятать от них детей. Теперь голода больше не было, а прошлого никто вспоминать не собирался.

На этот раз вместе с сытостью не прошла обычная беспечность: гул и грохот, непрерывное содрогание почвы не давало забыть об опасности. Страх шел по пятам, горячий ветер кружил головы. Едва покончив с едой, люди поспешили опять вниз, на широкий простор равнины, прочь от опасностей огненной горы. Никогда еще не слушались с такой готовностью голоса Гау, звавшего в путь. На равнине, не сговариваясь, все, как один, повернули налево: река, широкая и спокойная, вспомнилась им и манила золотистыми отмелями, тихими заводями, полными рыбы и ракушек, свежим воздухом, не отравленным дыханием страшной горы, прохладой. Огонь внушал им теперь такой же страх, как животным, которые всегда от него убегали. Всем… кроме Гау, Рама и старого Мука. Но их об этом никто не спрашивал, да и они не сумели бы ответить на вопрос — что делается у них в душе.

Как далек был путь до реки? Этого люди не знали. Их дорога от реки до горы прошла в беззаботности. Полные желудки не располагали к спешке — каждый день был хорош по-своему, и нечего было торопиться менять его на следующий. Но теперь… Все, что могло бегать и летать, разбежалось и разлетелось с их пути, равнина опустела.

Исчезли не только легкие антилопы и грузные слоны. Дети и женщины напрасно шарили в траве, поднимая облака удушливого пепла: юркие зеленые ящерицы, такие нежные и вкусные, тоже куда-то подевались. От голода спасала пока жирная толстобрюхая саранча. Она во множестве облепляла запыленные стебли травы: ей все годилось.

К концу первого дня пути саранчой заинтересовались и мужчины. Стало ясно, что на охоту скоро рассчитывать не придется, а значит нечего тут и задерживаться. И люди шли не задерживаясь, на ходу горстями набивали рты жирной саранчой. Хорошо, что у нее еще не отросли крылья и не на чем было улететь из гиблого места.

Гау шел впереди. Только он и Руй сохранили во время бегства с горы каменные рубила, выточенные старым Муком, да Урр подобрал у подножия горы новый камень, тяжелее прежнего. Остальные мужчины выломали голыми руками крепкие дубинки: кто знает, что может встретиться на пути?

Люди шли и слушали, как земля по временам вздрагивает, точно под ней кто-то ворочается, большой и сильный. Так им казалось, и от этого было очень страшно, и они, оглядываясь и вздрагивая, убыстряли шаги.

Однако как люди ни торопились, проклятая гора точно не хотела с ними расставаться. Когда спускалась ночь, огненный столб по-прежнему близко стоял на небе перед их испуганными глазами. Люди всхлипывали от страха, рычали от злости, отворачивались, лежа на помостах, сделанных наспех к ночи на деревьях. И, отворачиваясь, они чувствовали: столб — вот он — стоит за спиной.

Гау не отворачивался. Уже взобравшись на помост, он подолгу сидел, обхватив руками колени, и не отводил глаз от сияния наверху горы. Губы его тихо шевелились. Маа, засыпая около него, слышала одно и то же знакомое слово.

— Огонь! — тихо выговаривал Гау. И опять через малое время повторял: — Огонь!

— Спать, — шептала в ответ Маа. — Спать!

Она тоже говорила тихо, даже тише, чем Гау: не годится женщине указывать мужчине, как ему следует поступать.

Глава 34

С каждым днем люди шли все дальше. Гул и грохот под землей становились тише, а пепла на растениях — меньше. Антилопы не показывались, но появилось множество степных черепах. Люди были сыты и шли веселее. К тому же страшная гора уже осталась далеко позади. Огненный столб исчез, на его месте поднималась прежняя тоненькая струйка дыма, а вечером и ночью ее и вовсе не было видно. Люди успокоились, крепкие панцири черепах можно было дробить любым камнем, подобранным на дороге. Жизнь опять налаживалась.

Огонь совсем не был нужен, простое упоминание о нем раздражало и злило.

— Огонь! — сказал раз тихонько Рам и, потянув Мука за руку, показал на исчезающую вдали дымную струйку. И тут же вскрикнул, пошатнулся: сердитый Руй отвесил ему такую затрещину, что мальчик еле удержался на ногах. Руй не желал и слышать этого слова, самый звук его напоминал о перенесенных страданиях.

Мук грустно посмотрел на мальчика, но вступиться не решился: Руй не терпел, чтобы вмешивались в его дела.

Чем дальше люди орды отходили от страшной горы, тем сильнее Мук тосковал по чудесным ярким языкам огня, по его веселому звонкому голосу. Вечером, если дневной переход не очень утомлял старика, он вытаскивал из сетки несколько подобранных на ходу камней и принимался за работу. Веселые искры золотыми мухами разлетались в стороны, две пары глаз, забывая про сон и отдых, жадно следили за ними. Глаза Гау и Рама. Часто, увлеченные игрой золотых мух, старик неловким ударом портил уже заостренное ребро камня.

А люди все шли. Наконец гул и грохот превратились в тихие вздохи, там, глубоко под землей. Пепел не покрывал уже свежей зелени растений, а между деревьями замелькали стада легких антилоп. Люди орды, изленившиеся на ловле медлительных черепах, снова сделались ловкими, осторожными охотниками. Они уже не смеялись над старостью Мука, не дразнили его, а часто сами приносили ему нежную оленью печенку в обмен на отточенные каменные рубила.

Повеяло свежестью близкой реки. Люди останавливались, принюхивались, во всю ширину раскрывали рты, стараясь захватить как можно больше чудесного влажного воздуха. Они прыгали, били себя в грудь кулаками, падали и с радостными криками катались по земле. Гора, огненная река — все было забыто.

На золотистой полосе заката впереди зачернела линия раскидистых деревьев: берег! Лесистый берег долгожданной реки. Не сговариваясь, люди орды кинулись бежать. Они мчались, опережая друг друга и не думая об опасностях, которые могли таиться в прибрежных кустах.

Ближе, ближе… Узкая полоска леса, тянувшаяся по берегу, не задерживала их бега. Они остановились, задыхаясь, лишь на крутом обрыве над самой рекой. Но это было не то место, откуда люди орды покинули ее, направляясь к горе, в поход за огнем. Скалистый берег здесь оказался высок и крут, с обрыва извивалась по уступам тропинка, протоптанная зверями, ходившими на водопой. Она петляла и спускалась к широкой золотистой отмели, где можно было приятно погреться.

Едва передохнув, люди с веселыми криками бросились по тропинке вниз, к сладкой речной воде, не отравленной пеплом, как ручьи, поившие их в дальнем странствовании. Запыленные, с забитым пеплом волосами, они припадали к воде всем лицом. Утоляя жажду, вода обмывала темные лица, смывала грязь с рук, на которые люди опирались.

На опустевшем обрыве остались три человеческие фигуры, ясно видные на фоне закатного неба. Они не смотрели вниз на реку, наоборот, повернувшись к ней спиной, не отводили глаз со стороны, откуда пришли.

— Огонь! — проговорил Гау.

— Огонь! — отозвался старый Мук.

— Огонь! — повторил мальчишеский голос.

Чуть видная издали тонкая струйка дыма стояла на горизонте.

Через минуту все трое повернулись и спустились вниз, к коричневым телам, припавшим к воде на золотистой отмели. Там они пили и веселились, как все. Рам смеялся, глядя, как кувыркается на песке, точно забавная обезьянка, маленькая Кама, но тут же вскипел и отвесил затрещину негодному Ваку: тот больно ущипнул девчушку, чтобы позлить его, Рама, и получил по заслугам.

Когда прошли первые минуты радости, люди орды устремились наверх, к деревьям. Карабкаясь по обрыву, они наткнулись на великолепную пещеру. Совсем такую, как та, из которой их выгнали страшные рыжеволосые. Воспоминания о пещере, о рыжеволосых были еще так свежи в их памяти, что некоторые женщины, уже стоя у входа, вскрикивали и оборачивались, точно ожидая: вот-вот из кустов раздастся страшный вражеский клич. Но клича не было, а пещера была просторная и сухая, пол у входа покрывали сухие листья, занесенные ветром с соседних кустов.

Постепенно, вскрикивая и пересмеиваясь, все люди забрались в пещеру. Густые кусты, разросшиеся у входа, отлично закрывали ее от ветра. В желудках ощущалась приятная сытость от съеденной днем жирной молодой антилопы. Люди подгребали под себя сухие листья, садились и, опустив головы на колени, постепенно затихали. Это было удобнее и проще, чем строить на деревьях помосты.

Глава 35

Наконец говор и шум стихли окончательно. Не успокоился, не заснул лишь старый Мук. Присев на кучу листьев, он опять принялся за свои куски камня, которые вытащил из травяной сетки. Он перебирал, обнюхивал их, даже пробовал на зуб и, довольный, покачивал лохматой головой. Иногда он ударял одним камнем о другой и, наклонив голову, прислушивался к звуку удара.

Люди перестали дремать. С напряженным вниманием они следили за тощими мохнатыми руками. Ведь лучше старого Мука никто не мог обтесать камень. Свои каменные рубила многие потеряли в страшном бегстве от огня, и Мук не успел еще для всех изготовить новые. Поэтому люди орды на этот раз не рассердились, что он нарушил их покой. С завистью и надеждой они косились друг на друга и прислушивались к ударам ловких старых рук.

Урр тоже лениво повернул голову и взглянул на работу Мука. Приподняв свой огромный камень, он тихонько покачал его в страшных лапах, опустил, зевнул и, привалившись к стене, опять задремал. Ему легкие игрушки не нужны.

Рам давно проснулся и осторожно высунул голову из-за спины Маа. Не отрываясь, следил он за работой Мука: рот его полуоткрылся, крупные зубы блестели почти так же ярко, как маленькие глаза под нависшими бровями.

Но вот Мук выбрал подходящий камень. Он довольно забормотал, сидя зажал камень между подошвами ног и начал ловко ударять по нему другим камнем. Осколки полетели вокруг, яркими звездочками вспыхивали и угасали маленькие искры. Здесь, в полумраке пещеры, искры светились особенно ярко. Попадая на сухие листья и стебельки травы, некоторые угасали не сразу: как маленькие глазки-огоньки, выглядывали они между стебельками.

Рам опять затосковал по огню, по его веселым горячим языкам. Словно мохнатая ящерица, он осторожно подползал на животе все ближе к Муку, не отрывая от него глаз, а старик бормотал все громче, ударял все сильнее, быстрее. Искры целыми стайками опускались на сухие травинки…

Рам нетерпеливо приблизил к ним лицо, широкие ноздри его почувствовали легкий запах, так похожий на запах угасающего костра… Вот на один листик сразу упало несколько искорок, перед самым лицом мальчика. Он жадно, всей грудью, вдохнул запах гари, закашлялся и невольно, с силой, выдохнул набранный в грудь воздух. Дыхание его коснулось роя искорок, они засветились ярче, запах дыма усилился… Вдруг чуть заметный огонек пробежал по травинке, перекочевал на другую, раздался легкий треск — знакомый Раму голос огня.

Но его тут же заглушил громкий визг Мука: струйка огня лизнула его мохнатую ногу. Камни покатились в разные стороны, Мук вопил и прыгал, поджимая ногу, не столько от боли, сколько от неожиданного испуга.

Еще минута — и вся куча сухих листьев, на которой только что сидел Мук, вспыхнула и загорелась. Дым наполнил пещеру. Люди с криком вскочили, столпились у выхода. Гау не испугался. Он давно уже, не отводя глаз, следил за работой Мука. И теперь, шагнув ближе, поднял ветку, принесенную кем-то в пещеру, и поднес ее к огню. Могучая волосатая рука дрогнула. Не дыша, Гау следил, как огонек задержался около ветки, лизнул ее, точно пробуя на вкус, и… закраснелся, поднялся кверху длинным тонким язычком. Ветка загорелась. Громкий крик Гау, отдаваясь под сводами пещеры, оглушил орду: свет, тепло, защита от зверей — все, чем раньше радовал людей огонь, было забыто. Они помнили лишь страшное бегство от огненной реки. Крик и вой десятка глоток заглушил голос Гау. Не помня себя, люди кинулись из пещеры; в вечернем сумраке, спотыкаясь и падая, они скатились на отмель и остановились, прижимаясь друг к другу, с ужасом глядя вверх на отверстие пещеры.

В пещере остались Гау, Мук и Рам.

Огонь уже ослабевал.

— Есть, — озабоченно проговорил Гау.

Но Рам уже выскочил из пещеры и теперь возвращался, таща охапку хвороста, принесенного рекой на отмель.

У входа в пещеру начали показываться коричневые физиономии самых храбрых людей орды. Страшно тараща глаза и гримасничая, они наблюдали, как умело и спокойно Гау и старый Мук кормят удивительно опасного зверя огонь. Вспоминая прошлые неудачи, они кормили его осторожно, небольшими веточками, и он грыз их с веселым, совсем не страшным хрустом. Из женщин одна Маа не убежала из пещеры, она сидела позади Гау, прижимая к себе спящего ребенка. Видя это, и остальные женщины, а за ними и мужчины осторожно начали пробираться обратно в пещеру. Усаживались сначала подальше от огня, даже не осмеливались громко кричать. Воспоминание о первой пещере, о костре, распространявшем вот такое же приятное тепло, возникнув, сразу вытеснило из памяти ужасы огненной реки. Коричневые руки все смелее начали протягиваться к огню, люди пересаживались, теснились, поворачивались к костру боками и мохнатыми спинами, стараясь перехватить побольше тепла.

В пещеру натащили уже вороха сухого хвороста, но Гау сердитым окриком остановил Рама, который собрался сунуть в костер целую коряжину. Люди с завистью смотрели, как старый Мук осторожно подносил к костру то одну ветку, то другую и как огонь грыз их с веселым хрустом, точно ребрышки молодого оленя. Мук — хозяин огня. Теперь уже ни один задорный юнец, наверное, не посмеет подразнить его, толкнуть или выхватить из рук вкусный кусочек…

Вскоре, однако, костер перестал быть новостью. Люди к нему присмотрелись, привыкли и, разморенные теплом, заснули, сидя кружком вокруг огня и положив головы на согнутые колени. Заснул и старый Мук, но и во сне держал в руках ветку, которую собирался положить в огонь.

Не спал один Гау: он сидел в общем кругу, обхватив руками колени, но не опускал на них головы. Он смотрел на пламя костра, осторожно подкидывал в него ветви. Глубокие морщины собрались на его низком лбу. Гау смотрел и думал, пока глаза не заломило от света, а голову — от непривычных неясных мыслей. Как удивился бы он, если бы мог знать — какое великое открытие совершили они сегодня, когда, первые из всех людей, сумели сами развести в пещере огонь.

Огню суждено было гореть в этой пещере, не угасая, тысячи лет. А еще через сотни тысяч лет в пещеру придут ученые. По остаткам костей, угольков и каменных орудий они разгадают историю жизни первых людей на Земле. Но Гау знал только то, что он мог знать. Он заботился о том, чтобы сегодня не погас в его пещере огонь, и радовался, что пещера эта надежно охраняет орду от холода и врагов. А Рам, побежденный волнением и усталостью, спал. Но сон его был не крепок. Часто вздрагивая, он просыпался и пристально смотрел на огонь, точно сквозь сон вспоминал другую пещеру, огонь и теплый мохнатый бок приемной матери-собаки. Вздыхая, он вспомнил ее последний предсмертный визг и свои горькие слезы. Но Рам не мог знать, что через много, много лет другие собаки сделаются лучшими друзьями и помощниками человека.

Людям орды сейчас было светло и тепло. В их опаской, трудной жизни это был редкий отдых, и они радовались ему, не зная будущего и не думая о нем.

Дмитрий Харламов