А потом эта глупая драка…
В дверь со стороны хозяйской половины постучали.
Саблин вскочил, набросил китель на плечи. Вошла пани Ядвига с керосиновой лампой.
— Извините, пан поручик, слышала, как вы пришли. Я принесла вам лампу. Весной повредилась проводка, а я никак не договорюсь с ремонтником. Но обещаю заняться этим в ближайшее время. Вы гуляли?
— Да. Я раньше не бывал во Львове, хотелось посмотреть… — Иван Ильич подвинул хозяйке стул.
Пани Ядвига присела.
— Посмотрели? — с улыбкой спросила она. — Он у нас древний, с богатой историей. Только не всегда ласков к горожанам. Из нас вечно хотят сделать кого-то: австрийцев, поляков, русских… Хотя сами львовяне считают себя украинцами. Моя бабка была наполовину украинкой, наполовину русской. Но мужская линия сплошь польская. Вы обратили внимание на гору за сквером? Это гора Страценя, или гора Смертных казней. Там несколько веков казнили преступников, проливая кровь во славу Австро-Венгерской империи. Без малого сто лет назад там убили моего русского предка. А муж: погиб в Мировую войну от шашки русского казака. Я не хочу, чтобы всё это повторилось.
— Для того мы и здесь, — ответил Саблин осторожно, опасаясь вспугнуть печальный и возвышенный тон женщины. — Весь мир наблюдает, как Германия пожирает государство за государством. Наблюдает и ничего не делает. Мы не хотим войны, но мы не можем допустить, чтобы Галицию проглотили, как это случилось уже с Австрией и Чехословакией.
— Я не люблю немцев, — вдохнула пани Ядвига, — и не хотела бы их прихода. Ничего хорошего украинцам и полякам германцы принести не могут. Да и русским тоже. Всех нас они считают унтерменшами, а по сути — рабами. Но даст ли галичанам свободу русский царь?
— Я в этом уверен.
— Богу было угодно, чтобы в Галиции смешались многие народы. Но жить мирно, не подчиняя себе других, а помогая друг другу, почему-то не получается. Всегда кто-то хочет быть на троне, и чтоб остальные чистили ему сапоги. Полную свободу нам Россия, конечно, не даст, но хотя бы порядок, хотя бы равное положение всех перед всеми. Это уже немало. Я буду молиться, Иван Ильич. Вы позволите мне вас так называть? — Пожилая пани улыбнулась.
— Буду счастлив, пани Ядвига, — искренне ответил Саблин.
— Быть может, вы голодны?
— О, нет! Я чудесно поужинал… — Поручик очень надеялся, что при свете керосиновой лампы не видно, как запламенели его уши.
— Тогда покойной вам ночи, Иван Ильич. Храни нас всех Иисус Христос.
Она ушла. Он уснул. Ему приснился ринг на чехословацкой границе, близ городка Зноймо, в излучине Дыи. И Карл Дитмар снова шёл в атаку, бил сильно и расчётливо: в голову, в корпус и опять метил в голову. А он уходил, уходил, уходил, пока не упёрся спиной в канаты. И тогда понял, дальше пятится некуда. Либо он ударит в ответ, либо упадёт.
А иначе и быть не может.
2
Солнце, по-осеннему ласковое и нежаркое, заглянуло в широкое окно мансарды. Но проснулся Саблин не от его лучей, а от звука автомобильного клаксона. Конечно, это мог быть молочник, привёзший пани Каминьской нежный творог и густую сметану, или почтарь со свежими газетами, однако гренадер был уверен в другом и опрометью бросился к окну.
Так и есть, вчерашний подпоручик с нашивкой парящего сокола и давешний «опель». Особист прохаживался вокруг автомобиля, постукивая носком сапога по колёсам, и делал вид, что оказался здесь совершенно случайно. Но это не обмануло гренадера. Наскоро ополоснув лицо, он влез в форму и поскакал по лестнице вниз. Саблин уже выскочил на открытую веранду перед домом, когда входная дверь отворилась и показалась хозяйка.
— Быть может, кофе, пан поручик? — улыбнулась она.
— Благодарю, пани, в штаб вызывают… — брякнул Саблин первое, что пришло в голову.
— О, конечно, — понятливо покивала Ядвига. — У господ офицеров всегда множество важных и неотложных дел. Но, быть может, подъедете к обеду? Я велю Ирене приготовить свекольник, это блюдо у неё получается отменно.
— Ничего не могу обещать, — виновато развёл руками Иван и скорым шагом подошёл к подпоручику:
— Вы за мной?
— Угадали. Разрешите представиться, подпоручик Станкевич, отдел контрразведки дивизии.
— И наша вчерашняя встреча была неслучайной? — вздёрнул подбородок Саблин. — Вы следили за мной?!
— Не торопитесь обижаться, Иван Ильич, — улыбнулся Станкевич. — Мы в вас заинтересованы. Нет ничего удивительного, что Пётр Соломонович приказал приглядеть за человеком в новом, незнакомом городе. — И, заметив удивление в глазах гренадера, пояснил: — Подполковник Иоффе Пётр Соломонович, начальник отдела контрразведки дивизии. Вы откомандированы в его распоряжение штабом. Так-то вот. И самое время пришло вам познакомиться. Его высокоблагородие господин подполковник ждёт.
— Надо бы побриться, — замялся Иван Ильич, потирая щеку. — Привести себя в порядок.
— В данном случае особый политес не требуется. Дело не ждёт, поручик. Мы и так дали вам время подышать воздухом. Прошу в машину.
Станкевич рулил по Клепаровской, но не к Дому инвалидов, а в обратную сторону. Выехал на Яблоновскую, проехал с задней стороны Большого городского театра и дальше, к Старому рынку, в путаницу старинных узких улиц, вывернул на Краковскую площадь.
У Саблина создалось впечатление, что маршрут выбран неспроста. Вчера он любовался колоннадами, величественными скульптурами, барельефами, Громада театра, университет, изумительное зодчество храмов, а сегодня «опель» петлял в узких улочках, где справа и слева проплывали двухэтажные домишки без резных рам на окнах, пилястров и лепнины.
А подпоручик колесил дальше. Новый рынок, рыночная площадь и опять лабиринт улиц с брусчатой мостовой, где недолго и заплутать, если не знаешь, куда идти. Фасад города и его задник: рабочая часть, где люди ходят на службу, на биржу, на рынок и в магазины. Встречаются, обсуждают новости, пьют и едят — одним словом, живут.
Опытный глаз гренадера подмечал группы мужчин по три-четыре человека, одетых кто во что, с винтовками и повязками на рукавах. Местная милиция. Дежурят на углах улиц, трамвайных остановках. Но не только. Вон стоит «Сокол» и рядом автоматчики. И вообще, обилие мужчин в военной форме бросается в глаза, а женщин на улицах совсем немного.
Вот здание, над входом реет флаг со странным гербом, объединившим галицкую галку с жёлтым трезубцем. Тут тоже бронеавтомобиль, прохаживаются российские стрелки. Офицер курит возле броневика, разговаривая с командиром экипажа.
— Не удивляйтесь, — пояснил Станкевич, заметив взгляд поручика. — Это штаб-квартира партии Новая Украинская Галиция. Дружественная нам сила. Есть ещё Русская Галиция, их представительство вы тоже увидите.
— Удивляет не наличие партии, — откликнулся Саблин, — а присутствие русских «Соколов» и автоматчиков около резиденции. Есть от кого охранять?
— Выходит, что есть, — усмехнулся особист.
— Вчера мне так не показалось.
— Вчера вам многое виделось несколько не так, как есть на самом деле. Вы посетили Львов с парадного входа. Надеюсь, теперь заметили, что он не везде таков?
— И куда мы едем?
— В Цитадель.
«Опель» продолжал колесить по узким улочкам, названий которых Саблин уже не запоминал, кроме двух последних — Богуславской и Ходоровского, по ним они, наконец, добрались до Цитадели. Здесь в охранении помимо «Соколов» стояла пара «Витязей». На въезде несколько раз проверили документы.
Это был уже не замок, а настоящая крепость. Система бастионов, состоящая из четырёх широких башен, образующих почти правильный квадрат. Внутри этого квадрата располагался главный корпус. Сооружение поражало своей монументальностью и надёжностью. Вековые стены, даже на вид очень толстые, окна-бойницы. Саблину казалось, что он попал в Средневековье, во времена мрачные, заполненные войнами и кровопролитием.
На обширном плацу перед главным корпусом машина остановились. Провожатый велел Саблину следовать за ним. Они прошли в левое крыло и скоро оказались перед современной дверью, обитой дерматином и без всякой таблички.
Контрразведчик постучал, и после невнятного ответа они вошли.
Кабинет оказался довольно просторным, но загромождённым до невозможности. Почти всё его пространство занимал огромный стол, заваленный документами: планами, листами машинописного текста, графиками. Яркие воззвания, выполненные на крупных листах плотной бумаги, лежали отдельной кучей.
Рядом с большим столом притаилась маленькая конторка со стаканом чая в подстаканнике и пепельницей. В пепельнице дымилась сигара. Вдоль стен были навешаны стеллажи, заставленные приборами неясного назначения, разобранными и целыми механизмами, инструментами. Бросался в глаза рабочий верстак, в тисках зажата какая-то железяка. Даже по углам лежал всякий хлам. Так, во всяком случае, показалось Саблину.
Навстречу вышел невысокий человек плотного сложения, с высоким лбом мыслителя, крупным носом и маленькими глазками в лучиках морщинок. Поглядывал он исподлобья, отчего нос его напоминал клюв, а сам человек — старую, мудрую, нахохлившуюся птицу. Почему-то именно такая ассоциация возникла у Саблина, хотя хозяину кабинета вряд ли было больше пятидесяти.
Офицеры вытянулись. Саблин собрался было доложить по всей форме, но человек не дал ему такой возможности.
— Рад вашему прибытию, господин Саблин, — просто сказал он. — У нас не принято щёлкать каблуками. Если вы заметили, я и вовсе в цивильном… — Человек действительно был одет в простую вельветовую тужурку и тёмные брюки, вокруг шеи повязан чёрный шёлковый платок. — Мы предпочитаем по имени-отчеству, но для знакомства — подполковник Иоффе, Пётр Соломонович, начальник особого отдела дивизии, или отдела контрразведки. Так принято величать наше ведомство с недавних пор.
Говорил особист спокойно и размеренно, будто на лекции в студенческой аудитории, и больше походил, честно говоря, на профессора, чем на специалиста по тайным операциям.