Русские сюда почти не ходят, немцы тоже, да они и уехали почти все. Поляков много, но раньше они хохлам уступали. Кстати, зовут его Фёдором, сам он родом из Белоруссии, так что большой любви ни к ляхам, ни к хохлам не испытывает. Не те здесь хохлы. Зазнаистые, смотрят сквозь тебя, говорят через губу. Не то что в Киеве, например, или в Каменец-Подольском. Он ездил, знает. Про поляков и слов нет. Так что, если появится сильный русский боец, он будет только рад. «Это с намёком?» — спросил Саблин. Фёдор осклабился: «Ага».
— Так вот, — продолжал буфетчик, — а недавно появились очень сильные ляхи. Тоже трое. Дерутся как черти, и техника на высоте. Но ходят не каждый день. Если пан русский боксёр надумает поиграть на тотализаторе, может обращаться не чинясь. Фёдор всегда подскажет, на кого лучше поставить.
— А директор каков? — спросил Саблин, — нормальный мужик?
— А что директор? Директор как директор, поляк как поляк. Все они одинаковые.
Между тем в зал начали подтягиваться люди. Гомон голосов становился всё явственней, и Саблин, попрощавшись со словоохотливым буфетчиком, отправился к рингу. Он ещё днём заметил, что один ринг расположен в центре зала, на нём, судя по всему, и происходят вечерние бои. Второй как бы в сторонке и является, скорее всего, чисто тренировочным. Так и оказалось.
В центральный ринг уже вышли два бойца. Рефери провозгласил правила: бои по десять раундов, нельзя бить ниже пояса, бить сзади, захватывать и удерживать соперника. Всё как обычно.
Гонг.
Посмотрев первые три боя, Саблин оценил, насколько буфетчик правильно описал здешний уровень бокса. Дрались ребята как на улице у пивной: без защиты, финтов, хитростей и тактического замысла. Пытались по-простому перерубить один другого — кто раньше ляжет. Крови при этом льётся много, и зрителям это очень нравится, но боксировать ребятки не умеют.
Весовые категории здесь соблюдались относительно, всё зависело от желания бойцов. Согласен ты драться с противником в два раза больше и тяжелее тебя — дерись. Что ж, подумал поручик, возможно, это и хорошо.
Вот вышел здоровяк, явно под сто килограммов, против него стал очевидный средневес. Первый топчется на месте, понять его можно, ждёт момента для удара. Одного, отработанного и точного. Второй с быстрыми руками, двигается легко, но сильно, акцентированно ударить не получается. Или не умеет. Кружит вокруг здоровяка, как муха над блюдцем с вареньем.
Бац! Первый поймал момент и врезал правый прямой. Средневес в нокауте. Зал ревёт, Саблин морщится. Подручные Стефана раздают выигрыши и тут же принимают новые ставки, на следующий бой. Сам Стефан объявляет победителя и очередную пару.
Исподтишка Саблин присматривался и к публике. Очень разные люди: и подпившие, очень похожие на батяров мужички, и какие-то мелкие служащие, и даже несколько человек в железнодорожной форме. Ясно, депо совсем рядом. Женщин нет совсем, но, в общем, зрителей много. И говор в основном польский, перемешанный с местным жаргоном.
Сизый табачный дым не перебивает запах пота и азарта.
Служка быстро и старательно замывает кровь на настиле ринга.
Пан будет ставить? Нет, пан воздержится. Дело пана… И тотошник проталкивается дальше.
И вдруг: «Тарзан! Тарзан! Тарзан!»
Стефан выкрикивает имя соперника местного фаворита, его плохо слышно за гомоном зала, но фамилия польская. Безусловно, здесь имеет место отчётливое противостояние украинцев и поляков. Посмотрим.
Поляк — поджарый, хорошо сложён, на вид полусредневес.
А вот и любимец публики. Вес и рост примерно такие же, как у противника, но руки длинные, движения уверенные, взгляд… Нет, глаз отсюда не разглядеть. Саблин протиснулся поближе к рингу.
Гонг.
Поляк примеривался, постреливал передней, левой, слабейшей рукой. То, что американцы называют джебом. Правую, более сильную, пока приберегал. Тарзан же, державший руки низко и свободно, легко уходил от ударов, чуть отбрасывая назад корпус, убирая голову. Соперник не доставал его.
Чувство дистанции украинец имел отменное. Лёгкий отшаг, уклон — все буквально на миллиметры — и кулаки поляка пролетают мимо. В лучшем случае «мажут» по плечам или по вовремя подставленным перчаткам. И вот Тарзан взорвался. С обеих рук: снизу, сбоку, в голову поляка, по корпусу, опять в голову. Удары сыпались под неожиданными углами, от каждого попадания голова поляка дергалась, как у китайского болванчика, и невозможно было предсказать, какой рукой ударит украинец в следующий момент.
Такого хорошего бокса Саблин не видел давно. Тарзан имел своеобразную и очень действенную манеру боя. При этом он не забывал о защите и не позволял сопернику достать себя хотя бы одним ударом. И ещё Саблин заметил, что Тарзан не завершает атаки, как говорят боксёры, отпускает противника. Играет с поляком как кошка с мышкой.
К четвёртому раунду лицо польского боксёра заплыло, над бровями с обеих сторон появились рассечения, кровь заливала глаза и мешала бойцу видеть ринг. Но никто и не подумал останавливать бой. Секундант в перерывах лишь вытирал кровь полотенцем и прижимал к рассечениям ватные шарики.
Если предстоит драться, надо будет привести своего секунданта, сделал вывод Саблин. Урядникова. В конце концов, денщик он или нет?
Тем временем на ринге происходило уже форменное избиение. Поляк потерял способность сопротивляться, руки его то и дело безвольно обвисали вдоль тела, голова моталась под ударами украинца. В боксе такое состояние называют «стоячим нокдауном», и рефери в этом случае просто обязан остановить бой. Или, на худой конец, секундант бросает на ринг полотенце, мол, сдаёмся. Ни того ни другого не происходило, и Тарзан бил беззащитного противника почём зря. Толпа ревела.
Наконец поляк рухнул, заливая ринг кровью.
Победитель подбежал к канатам, запрыгнул на нижний и поднял руки в знак своего триумфа. Всё это происходило с ближней к Саблину стороны ринга. Иван смог получше разглядеть Тарзана и вздрогнул. То-то померещилось ему нечто знакомое в начале кровавого представления, когда бойцы только вышли на ринг. Теперь он видел лицо, глаза украинца, его оскал, означающий, наверное, довольную улыбку…
Такие лица были у оуновцев на Зелёной улице. Такие же глаза целились в него во время перестрелки на крыше «сержантского» дома, такие же оскалы он видел, когда бандиты сдавались и бросали оружие.
Умом Саблин понимал, что чётко разглядеть противников — тем более выражения лиц — во время боя он не мог физически. Расстояние, нервное напряжение, свистящие над головой пули, вынуждающие постоянно пригибаться, — где тут углядеть выражение глаз! Но уверенность была настолько полной, что не оставалось места сомнениям, и, ведомый этим своим иррациональным, но абсолютно точным знанием, поручик готов был показать под присягой: да, вот такие же были у них тогда рожи.
Нет, Тарзан не мог быть в тот день на Зелёной, а те, кто были, сидят в казематах Цитадели или повешены. Но торжествующий оскал бойца бросился в глаза, разбередил память, резанул по сердцу, и Саблин понял — попал он как раз туда, куда нужно.
На передовую своей личной войны.
3
Теперь Саблин ежедневно, с утра, уходил в зал. Генерал сам сказал, что он не под арестом. Его превосходительство не желает видеть поручика?
Извольте. И Саблин под генеральские грозные очи не попадался. Со второго дня начал водить с собой Урядникова, представив прапорщика (понижение боевого товарища в звании поручик не признавал) не кем иным, как своим спарринг-партнёром и секундантом в возможных боях.
Всю первую половину дня они работали в зале, потом кушали в буфете. Фёдор, проникшись симпатией к русским, готовил горячие блюда — антрекоты и бифштексы. После обеда следовал отдых, потом занятия на расслабление и концентрацию. А там наступало время боёв, гренадеры шли в зал и внимательно следили за поединками.
Через три дня Саблин многое узнал о Клубе, как говорили завсегдатаи. Помимо Тарзана из украинцев славился Лось, средневес с поставленной техникой и сильным ударом, и ещё Слон. Тот оправдывал своё прозвище на все сто. Безусловный тяжеловес, Слон мог ударом кулака сломать пополам двухдюймовую доску. Обоих Саблин видел в ринге и сделал выводы. Однако поляки, о которых говорил буфетчик, пока не объявлялись, их ждали к субботе.
Ивана Ильича радовал образовавшийся вокруг него вакуум, некое разреженное пространство. Его не искало начальство, и никаких приказов о переводе не поступало. Директор Клуба не появлялся. Стефан сказал, что пан директор сейчас занят, но пусть это не волнует русского боксёра. Поскольку Саблин не берёт тренера и имеет своего спарринг-партнёра, то и денег нужно будет заплатить немного. Такой невеликий долг вполне может подождать.
Поручик с удовольствием нагонял физическую форму. Свои приёмы и технику Саблин старался пока особо не демонстрировать. Тем более что часы они с Анисимом занимали утренние, когда спортсменов в зале было меньше всего. Наплыв начинался позже, ближе к обеду, но Саблин с Урядниковым к тому времени успевали поспарринговать и уходили в буфет.
Единственным, кто всё замечал, был вездесущий Стефан, который действительно дневал и ночевал в Клубе. Поначалу Саблин ничего о себе говорить не хотел, но потом как-то незаметно тренер-распорядитель вытянул из него всё: что он поручик русской армии, бывший гренадер, изгнанный из корпуса, потому обижен начальством. К полякам относится с симпатией, если только они не стреляют по русским, а вот украинцев недолюбливает. Обида у поручика на этот народ. Боксом увлекается давно, но и не тренировался серьёзно тоже давненько.
— Полно, Иван Ильич, я видел вашу технику. — Владел русским языком Стефан отлично, лишь немного пробивался польский акцент. — На мой взгляд, вы вполне готовы к вечерним боям.
— Нет, необходимых кондиций ещё не набрал, — улыбался Саблин.
— Как знаете, а то бы я на вас поставил, — ответно усмехался Стефан.
Не торопись, голубчик, думал поручик, будет тебе бой. Но в нужный день, когда прибуду