Домой я вернулся в седьмом часу и, не заходя к себе, поднялся к гаишнику Сереже. Сережа дал мне адрес человека, на имя которого был зарегистрирован «БМВ»: Ванько Эдуард Петрович, ул. Беговая, дом 27, кв. 46.
— Кто такой, не знаешь?
Сережа после суточного дежурства уже опростал стаканчик, был, как всегда, растелешен и благодушен.
— Кто он может быть, раз такую тачку купил? Мафиозе, тут и к бабке не ходи. Примешь чуток?
Я поблагодарил и откланялся. Из дома позвонил Деме Токареву. Минут пять он не давал мне рта раскрыть. У него случилась беда. Девица Клара забеременела, но у него не было уверенности, что от него. Сомнения у него были потому, что он с ней ни разу не переспал, хотя Клара утверждала, что они были любовниками уже четыре месяца.
— Врать она не станет, — угрюмо процедил он, — не такой человек. С другой стороны, и правды от нее я никогда не слышал. Да и потом, Жень, что же я, совсем, что ли? Как я мог про такое забыть? Тем более с любимой женщиной.
— Она хочет, чтобы ты на ней женился?
— В том-то и фокус, что нет. Я думаю, она вообще не беременная, а просто проверяет, как я к этому отнесусь. Мне кажется, она очень коварная. Даже живот не дает потрогать.
— А где она сейчас?
— Да вот сидит передо мной, изображает оскорбленную невинность. Жень, давай ей сделаем аборт?
В голове у меня помутилось, но я мужественно преодолел приступ слабости.
— Дема, ты не мог бы подскочить на Моховую через часик?
— Чего я там забыл?
— Там живет ублюдок, который меня ограбил.
Это я был слюнтяем, а Дема был воином, моряком. Он замешкался всего на две секунды.
— У выхода к ипподрому встретимся. Тебе подходит?
Мне подходило. Повесив трубку, я закрыл глаза и расслабился. И сразу воображение услужливо вытолкнуло на поверхность ужасную картину: ледяные стены, длинный мраморный стол — и на нем окоченевшее, сизое тело отца. Его недвижное лицо с замкнутыми, каменными губами. Его сердце в волосатом кулаке прозектора. Чуть подвывая, я побежал на кухню и приник к водопроводному крану. Потом рысью вернулся в комнату к телефонному звонку. Это была Таня. Она волновалась за меня и попросила приехать. Правда, она не сказала: приезжай! Она сказала: «Хорошо бы нам поговорить не по телефону!»
Я объяснил, что у меня важное, деловое свидание, но попозже я дам знать о себе.
— Только не наделай глупостей. Я тебя умоляю.
— У меня отец вчера умер.
— Ой!
— Да, вот так, живет человек — и нет его.
Не хотел говорить об этом, а как-то вырвалось. Ни с кем не хотел говорить о смерти отца. Мистическое чувство подсказывало: пока я молчу, он жив. Горя не было. За весь этот хлопотный день я ни разу не утратил хладнокровия и скорбную мамину истерику наблюдал как бы со стороны. Ее мне было жалко, но не потому, что умер отец, а потому, что и она скоро умрет. Я жалел ее за то, что скоро и она будет лежать в гробу, маленькая, сухонькая, и не сможет обменяться со мной улыбкой. Следом наступит и моя очередь утянуться в ту страну, где ничего не будет. В ту страну, где нас и до рождения не было.
— Мамочка, — успокаивал я ее, — ну зачем горевать? Вот уж глупости, горевать из-за смерти. Главное, что папа не мучился. Что он сказал на прощание?
— Поберегись, сынок, — в ужасе прошептала она, — у тебя сердце надулось, как бы не лопнуло.
— Я всем приношу несчастье, — сказала Таня в трубку. — Не надо было тебе со мной связываться.
— Ты ни при чем. Он давно, еще с весны, помирал.
— Хочешь, я мигом приеду?
— Нет, не хочу.
Дема ждал на автобусной остановке, на том месте, где мы обыкновенно встречались в пору увлечения бегами. Дема был в старых линялых джинсах и темной рубашке с короткими рукавами, с холщовой сумкой. Я показал ему бумажку с адресом.
— Ага, это вон в той стороне. Вон те дома, у гастронома. А где твоя машина?
— На стоянке у завода. Пошли?
По дороге я поподробнее рассказал ему об ограблении.
— Понятно, — заметил он. — Таких надо сразу душить, а потом с ними разговаривать.
Дом нашли быстро, сорок шестая квартира была на третьем этаже. Дверь с толстой, зеленого цвета обивкой, прошитой золотыми гвоздиками. Дема позвонил и зачем-то пригладил свои жесткие пряди. Нас разглядели в глазок, потом осторожный голос спросил:
— Кого надо?
— Мы к Эдуарду Петровичу, — сказал я.
— По какому делу?
— Из комитета. По поводу субсидий, — брякнул я. После заминки дверь отворилась. В проеме стоял мужчина лет тридцати, в его внешности не было ничего угрожающего или порочного. Светловолосый блондин в хорошо отглаженных брюках, бежевой модной рубашке и даже при галстуке.
— Я Эдуард Петрович. Ну что?
— Ты бы впустил нас, браток, — сказал Дема. В глазах молодого человека блеснул веселый огонек.
— Входите, если так хочется.
Дальше прихожей он нас все-таки не повел.
— Из какого же вы комитета?
— На вашей машине был совершен наезд, — сказал Дема, и вид у него был при этом как у заправского киношного сыщика. — Преступники скрылись, но за баранкой были не вы. Это нам известно.
— Туфту гоните, ребятки. — Теперь Ванько смеялся в открытую, и смех у него был хороший, дружелюбный, но Дема не любил, когда над ним смеялись. Без предупреждения он махнул колотушкой и нанес свой коронный удар справа. Ванько шмякнулся о стену, сполз по ней на пол и сел. Но присутствия духа он не потерял. Улыбка все так же светилась на его добродушном лице.
— А вот это напрасно, — сказал он и потрогал челюсть, как бы удостоверяясь, что она на месте. — Совсем не обязательно сразу драться.
— Вставай, — распорядился Дема. — Я тебя буду дальше бить.
В этот момент из комнаты выпорхнула девушка: юное создание в лосинах и спортивной маечке, но как бы и голая. Она так приятно выглядела, что ее хотелось немедленно потрогать.
— Мальчики, вы правильно поступили, — прощебетала она светским тоном. — Только, пожалуйста, не повредите ему чего-нибудь, он обещал на мне жениться.
Не спуская глаз с Демы, жених кое-как поднялся на ноги.
— Вам чего надо от меня? Словами скажите.
Я вежливо объяснил, что мы ищем парней, которые вчера ездили на его машине.
— Только и всего? К чему тогда весь этот цирк? Если вам понадобился Пятаков, с ним и разбирайтесь. И машина не моя, а его. Откуда у меня такая тачка?
— У Эдика ничего нет своего, кроме меня, — подтвердила девица. — Да и я, может быть, подберу себе более подходящего муженька, более обеспеченного. Мне вообще-то всегда нравились пожилые мальчики.
Дема поддался ее немудреным чарам.
— У нас с Евгением Петровичем денежек тоже не густо, — признался он. — Зато всандалить можем за милую душу.
Ванько, поняв, что дальнейшее битье пока вроде бы откладывается, заулыбался еще приветливее:
— Не пойму, мужики, вам кто нужен: Пятаков или Зинка?
Не было сомнений, что он готов услужить по любому пункту.
— Зинку оставь себе, — сказал я. — Пятакова дай.
— Ничего нет проще. Гоша сейчас ужинает в ресторане «Бега».
В ресторан пошли вчетвером, потому что Зинка сказала, что боится оставаться одна в пустой квартире. На улице она сразу взяла под руку Дему Токарева и всю дорогу что-то ему втолковывала. Мы с Эдуардом Ванько плелись сзади.
— Там большая компания? — спросил я.
— Хоть меня твой друг и обидел, — ответил Ванько, — но дам совет.
— Какой?
— Не ходи к Пятакову. А придурку своему скажи, что Зинка меньше чем за стольник не ляжет.
— Сто баксов?
— Нет, деревянных.
Ванько мне понравился, он был любезный, остроумный, интеллигентный человек, хотя немного спесивый.
— А чем Пятаков такой страшный?
— Потому что у него такая работа.
Ответ был разумный и с тонким подтекстом. Наверное, при других обстоятельствах мы вполне могли подружиться с Ванько, но так уж складывалась жизнь, что ни на что приятное в ней не оставалось времени.
Мы дружно ввалились в ресторан, и Ванько оглядел задымленный зал орлиным взором.
— Точно, вон он. Позвать? Или сами подойдете?
Один из вчерашних налетчиков, рослый блондин, у которого в подручных был Мотылек, сидел за столиком в компании с двумя милыми дамами, чьи свободные манеры не давали повода заподозрить их в излишней целомудренности: как раз в этот момент они обе, беленькая и черненькая, пытались с двух сторон забраться к своему кавалеру на колени, при этом беленькая оказалась удачливее, она как-то ловко отпихнула подругу, отчего та с истерическим смехом полетела на пол вверх тормашками. Гудящий зал с удовольствием наблюдал за удалой забавой, казалось, равнодушным остался лишь один человек, сам Георгий Пятаков. Он сидел лицом к входу и сразу нас заметил. Его цепкий взгляд осторожно царапнул меня по лицу, и в ответ я слегка поклонился. Не мешкая, он освободился от повисшей на его шее дамы, поднялся и двинулся к нам, по пути дважды похлопав кого-то по плечу.
Коротко бросил нам на ходу:
— Не здесь, топайте за мной!
Гуськом мы за ним потянулись, наступая друг дружке на пятки, и это была самая нелепая гонка, в которой я когда-либо участвовал. Пятаков, разумеется, знал здесь все ходы и выходы, несся уверенно: по лесенке вниз, потом вбок, в длинный бетонный переход, потом опять вниз, потом два пролета вверх, — а мы с Демой и Ванько мчались за ним сослепу, как поляки за Сусаниным.
На широкой площадке между этажами Пятаков неожиданно тормознул и обернулся к нам, так что мы с ним чуть ли не столкнулись. Ткнув кулаком в грудь Ванько, он бешено выдохнул:
— Ты что же, сучонок, делаешь?! Ты зачем их притащил?
Ванько растерянно загундосил:
— Да чего я?.. Они вроде по делу… Я-то при чем?!
— Вот когда уши отрежу, поймешь, при чем, падаль вонючая!.. — и вдруг переменил тон, обратив взор на меня: заулыбался и дружески подмигнул: — А ты шустер, мужичок! Хвалю. Быстро на меня вышел. Но все это напрасно, браток. Игра закончена, и ваши карты с дыркой.