- Проходите за ширму, раздевайтесь до пояса, трусы приспускайте и устраивайтесь на кушетке. Папочка, вы можете присесть на стул.
Громов замер. Вот это «папочка»... Как будто никто даже не сомневался, что он может им действительно быть. Как будто никого не удивляла такая разница в возрасте между ним и Наташей. Вот как... Так просто. И, наверное, даже намного более реально, чем он изначально думал. Глеб не стал поправлять врача. Не смог почему-то. Да и зачем? Я не отец ребенка - я его дед? Серьезно? Зачем шокировать публику?
Пока мысли Глеба скакали от одной к другой, Наташа чуть справилась с волнением. Потянулась руками к тонкому свитеру и стащила тот через голову. Громов сглотнул. Зажмурился. Снова широко распахнул глаза. Какого черта ты вытворяешь? Отвернись... Немедленно! - приказывал он себе. - Выйди, к чертовой матери, из кабинета!
- Да вы присаживайтесь! - повторил просьбу врач. И сам подкатил к кушетке, прямо не вставая со стула на колесиках.
Громов и присел. Наташа тоже легла на кушетку, взволнованно шаря руками по своим же голым бокам. Глеб перехватил одну ладошку и легонько сжал. Девушка перевела на него стеклянный, безумный взгляд и... в то же мгновенье расслабилась. Опустила ресницы и сжала его руку в ответ.
- Белье, пожалуйста, приспустите на бедра. Мне нужен больший доступ...
Наташа сглотнула, не отпуская его руки, другой - стянула резинку сначала с одной стороны, потом с другой.
- Ну, поехали... - пробормотал доктор, наливая щедрую порцию геля на живот Наташи.
И этот мужчина еще много чего говорил. Да только Громов его не слышал. Хреновый из него вышел помощник. Вообще ничего не запомнил. Он как привязанный смотрел то на крошечное существо на экране монитора, то на саму Наташу. На датчик, который скользил по ее коже, то в самый низ, задевая темную аккуратную полоску волос, то в самый верх. И, наверное, хорошо было, что сама Наташа не отрывала взгляда от монитора. Вряд ли в тот момент Громов мог контролировать тот дикий голод, что накладывал темные печати на его лицо. Он, как последний извращенец, пялился на ее спелые груди, натянувшие простой удобный хлопчатый лифчик для беременных и туда, куда пялиться уж точно вообще не стоило. Ни при каких обстоятельствах. А он пялился. И гадал, какая она там... Господи. Какой он придурок...
- Сейчас послушаем сердечко.
Тук-тук-тук... У зайца и то не так быстро бьется.
- Почему так часто? - задал свой первый вопрос Громов. Голос, отвыкший от разговоров, или просто охрипший от чувств - подчинялся с трудом.
- Это нормально. Не беспокойтесь. У вас вообще хорошенькая девочка. Молодцом.
Глеб кивнул. Еще бы, Наташа отлично держалась.
- Слышите, Глеб Николаевич? Все-таки девочка.
Он перевел растерянный взгляд на Наташу. Залип на ее улыбающихся губах.
- Что? - прохрипел он.
- Девочка. Это все-таки девочка.
Взгляд Громова метнулся к монитору, где из размытых непонятных ему пятен, опять собралась цельная картина. А... вот, о какой девочке речь.
- Она красивая, правда? И ротик открывает... Посмотрите! А пальчики, боже, у нее самые настоящие пальчики... - восхищалась Наташа, не замечая, как по ее лицу катятся крупные, хрустальные слезы.
- Десять на руках, десять на ногах - полный комплект, - подтрунивал над пациенткой доктор, хитро щуря глаза. То, что для него было обычной рутинной работой, для пациентов было настоящим чудом.
Громов залип. Малышка на экране и правда открывала крошечный ротик, шевелила тощими ножками и ручками. До этих пор ребенок в животе Наташи был для него явлением довольно абстрактным. Он представлял его эдаким головастиком, но это был человек! Крошечная девочка. Продолжение Наташи... и его в какой-то мере продолжение. Пусть не прямое, но через сына. В масштабах космоса и быстротечного времени - разницы нет.
- Очень красивая... - заставил разжаться спазмированное горло.
Наташа улыбнулась.
-Так, значит, все хорошо?
- С ребенком все просто отлично. Плацента прикреплена слишком низко, это из минусов. Но вам уже об этом, наверное, говорили.
На лицо девушки набежала тень. Она кивнула и принялась стирать с живота гель салфеткой, которую ей протянула медсестра.
Из кабинета врача они вышли несколько оглушенные происходящим.
- Устала?
- Нет. Просто слишком много эмоций.
Наташа отвела от лица выбившиеся из хвоста пряди и чуть повернула голову, приковывая к себе взгляд Громова.
- Спасибо, что были со мной.
Тот откашлялся. Кивнул.
-Ты же не хотела посторонних? - поинтересовался будто бы между делом.
- Ну, да... Посторонних не хотела, конечно.
Движением головы Громов отпустил ребят, присматривающих за Наташей, и усадил ту в свою машину. Сел за руль и повернулся вполоборота. Что она имела в виду? То, что он ей не чужой? Наверное, это. Или...
Сотни вопросов кружили в голове, но он так и не решился их озвучить. Как бы это выглядело? Наташа, я тебе нравлюсь? Так? Ну, бред! С какой стороны ни посмотри. К тому же и так понятно, что она ему доверяет, наверное, как больше уже никому. Чем он заслужил такое? Хрен его знает. Но ведь это есть. Есть! Он это чувствует. Наташа как будто расслабляется рядом с ним. Он наблюдает это превращение каждый раз, когда возвращается домой. Она выскакивает в коридор. Каждый раз выскакивает. Ее глаза загорается, а губы растягиваются в улыбке. Может быть, рядом с ним Наташа становится собой, настоящей. Снимая с себя контроли, забывая о том, как надо... Она смешно трясла ладонями перед лицом и прогоняла его мыть руки. А потом сидела в сторонке и, не мигая, наблюдала за тем, как он уминает все, что она приготовила, нахваливая ее стряпню. Ей даже хватает смелости делать ему замечания...
- Не разговаривайте с набитым ртом! Подавитесь!
- Вкуфно же, - протестовал Громов, и тогда вся строгость уходила из ее взгляда, и она начинала хохотать. Она была почти счастливой, когда забывала о муже.
Глава 13
- Ну, что? Я тогда возвращаюсь на работу? - Глеб Николаевич сдвинул манжету, бросил взгляд на шикарные известного бренда часы, украшающие его широкое запястье, и снова на нее посмотрел. Степенно. Он все делал степенно. Если бы кто-то попросил Наташу охарактеризовать этого мужчину одним только словом, им бы стало слово «надежный». Рядом со свекром она чувствовала себя так, как ни с кем и никогда. Может быть, только с мамой...
Будь Наташа обычным человеком, смотри она на мир, как все другие люди, а не сквозь цветное стекло своего синдрома, наверное, она бы задумалась о причинах того, что происходило. Стала бы копаться в себе и, может быть, уже тогда заметила бы что-то необычное в своих чувствах. Задумалась бы об их первопричине. Но она была другой... Наташа не анализировала происходящее. Просто наслаждалась тем чувством свободы и счастья, которое в ней поселилось. Это было так хорошо - расслабиться. Она не представляла, как сильно в этом нуждалась, пока внезапно не осознала, что маска, которую она носила годами, соскользнула с ее лица - и мир не перевернулся. Наташа отчетливо помнила тот момент. Момент, когда она впервые встретилась с Глебом Николаевичем взглядом. Такие чистые... и такие спокойные его глаза...
- А вы папа Кирилла, да? Он никогда о вас не рассказывал. Хорошо, что вы приехали... - тараторила она, чувствуя, как отпускает... впервые отпускает ужас, сковавший тело в момент, когда она узнала о том, что случилось с мужем. И напряжение, вызванное необходимостью контролировать каждый свой жест, каждое действие, каждый звук, вырывающийся из горла. Понимая, что ты не такой. И все, что делаешь в порыве эмоций - неправильно, что все ждут от тебя совершенно иного.
Наверное, она бы здорово повеселила публику, если бы упала на спину в коридоре реанимации и хохотала, катаясь по полу. Вот чтобы этого не случилось - она и сидела на стуле. И непонятно было, что убивало ее сильнее - липкий страх за Кирилла или необходимость контролировать проявление собственных чувств. Напряжение было таким, что у нее тянуло в затылке.
- Наташ? Так, как? Ты справишься одна, или... может, мне дома остаться?
- Нет-нет! Что вы, Глеб Николаевич. Я ведь не маленькая. Давайте-давайте! Идите, пока вас не уволили, - она опять взмахнула руками перед его носом. Кирилл не любил, когда она так делала. Ругал ее. Говорил, что она как будто комаров от себя отгоняет. И когда так происходит, он чувствует себя назойливым насекомым. В какой-то момент Наташа научилась контролировать свои жесты. Просто прятала ладони за спину, когда ловила себя на том, что руки снова взмывают к носу. А рядом с Громовым она почему-то забывало об этом и махала руками, как ветряная мельница. И ведь ничего! Он совершенно не злился. Не одергивал ее, и не отводил глаза, испытывая неловкость от ее поведения. И это было так хорошо... Делать то, что хочешь, говорить, когда есть желание, а не через силу выдавливать слова из себя, потому что так надо и принято.
- Меня не уволят.
- Вы очень самоуверенный.
- Я - лучший, - подмигнул он.
- Никто и не спорит, - на полном серьезе кивнула головой Наташа. А Глеб Николаевич почему-то опять замешкался. Посмотрел на нее так... внимательно, но все же кивнул напоследок и вышел за дверь. Подмигнул. Он ей подмигнул... Что означает подмигивание? Наташа села на обитую коричневой кожей скамейку, расположенную вдоль стены в большом холле, который в этой квартире занимал привычный простому люду коридор. Как и у многих аутистов, у Наташи были сложности со считыванием некоторых способов выражения эмоций: с пониманием их по лицу и жестикуляции, или, скажем, по интонациям в голосе. И хоть со свекром у нее раньше таких проблем не возникало, его подмигивание она понять не могла. Или могла... но то, что приходило на ум, казалось слишком невероятным.
И все же... что это было?
Стены холла как будто стали давить. Каждый раз, когда чего-то не понимала, Наташа испытывала это мерзкое давящее чувство. Как если бы высокие потолки вдруг опустились ей на плачи, как небо - атлантам.