Почтальон объявил, что надо будет немного вернуться назад, чтобы выехать на безопасную дорогу, и ловко развернул лошадей.
Князь снова уселся в карету, Сандок — позади него а Мартин — на козлы.
Лошади быстро устремились вперед и вскоре достигли широкого спуска, ведущего между скал вниз, по-видимому, в долину.
Ничто пока не предвещало опасности, но спустя четверть часа Мартин, внимательно глядевший по сторонам, несмотря на сгущавшиеся сумерки, заметил, что спуск становится все круче и круче. Он покачал головой и невольно прошептал: «Черт возьми, час от часу не легче: из огня да в полымя». Однако он не решился вторично высказывать свои опасения, тем более что почтальон крепко держал вожжи и лошади повиновались ему.
Но спуск становился все круче, приходилось все сильней и сильней натягивать вожжи, все больше увеличивалась нагрузка на коренников, которые сдерживали тяжелый экипаж и не давали ему разогнаться.
— Не лучше ли затормозить? — спросил наконец Мартин.
— Когда будет нужно, я сделаю это в одну секунду,— ответил почтальон, раскрасневшийся от усилий сдержать лошадей.— Видите эту рукоятку около моего сидения? Мне стоит только повернуть ее, и все четыре колеса тотчас же затормозятся.
— Так тормози же, черт возьми! — воскликнул Мартин, видевший, что коренники уже в мыле и с трудом удерживают карету.
Экипаж вдруг покатился с еще большей быстротой, спуск становился все круче и превратился в ущелье, зажатое между отвесными скалами; тьма сгустилась, и видна была только узкая полоска неба над головой, усыпанного ранними звездами.
Эбергард, как всегда в минуты опасности, сохранял удивительное спокойствие и не проронил ни слова; Сандоком же овладел страх, когда он увидел, что карета разгоняется все больше и больше.
Мартин, лучше всех сознающий грозящую им катастрофу, понял, что нельзя терять ни секунды. До сих пор он полагался на опытность и силу почтальона, но сейчас терпение его лопнуло.
— Поверни же наконец рукоятку! — громовым голосом воскликнул он и перехватил вожжи своими могучими руками.
Почтальон исполнил его приказание, но карета продолжала катиться со все возрастающей скоростью и незаметно было, чтобы колеса затормозились. Почтальон все больше закручивал рукоятку и вдруг, примерив расстояние, отделявшее его от земли, воскликнул с притворным ужасом:
— Винт тормоза сломан, соскочил!… Да сохранит нас Пресвятая Дева, мы пропали!…
Мартин, побагровев от усилий, пытался сдержать мчавшихся лошадей. Почтальон вдруг соскочил с козел и мгновенно исчез в темноте — не потому ли он отважился на этот головоломный прыжок, что считал гибель кареты неизбежной?
Обеспокоенный Эбергард выглянул в окно и увидел перед собой лишь крутую стену ущелья, по которому они мчались, и невозможно было определить ни конца этого сумасшедшего спуска, ни глубины ущелья. Ветви деревьев почти касались раскачивающейся в разные стороны кареты, и Эбергард, сохранивший в эти критические мгновения присутствие духа, крикнул Мартину:
— Сворачивай в сторону, к деревьям!
Мартин сразу понял, чего хотел его господин, и, напрягая все силы, повернул упряжку. Карета последовала в том же направлении, раздался ужасный треск, ржание испуганных лошадей, экипаж разлетелся на куски от страшного удара о ствол большого дерева, и все стихло, только одно из колес продолжало еще вращаться.
Эбергард каким-то чудом остался цел и невредим; Сандоку тоже удалось благополучно соскочить со своего сиденья. Но Мартин без чувств лежал на обломках кареты — он ударился головой о толстую ветвь. В спутанной упряжи бились на земле лошади. Темень, безлюдье, дикие незнакомые места.
Прежде всего Эбергард с помощью Сандока перенес Мартина на траву и осмотрел его. Руки и ноги были целы, но на лбу виднелась глубокая ссадина, оттуда сочилась кровь; сам Мартин был, по всей видимости, оглушен.
— Сандок,— сказал князь,— перевяжи рану, освободи лошадей и оставайся возле Мартина, пока я не вернусь.
Он спустился в долину в надежде встретить какое-нибудь человеческое жилище, торную дорогу или ручей. Но место было совершенно диким, к тому же темнота не давала возможности произвести разведку. Оставалось только ждать утра.
Эбергард вернулся к своим спутникам.
Рана Мартина оказалась опаснее, чем можно было предполагать, он все еще находился без сознания. Из-под бинта на голове, необычайно ловко наложенного Сандоком, сочилась кровь.
Лошади, кроме одной, убитой от удара о дерево, разбежались.
Наконец стало светать. Сбежавшего почтальона и след простыл. Сандок рассказал господину о своих подозрениях, которые появились еще на почтовой станции в Лограньо, и Эбергард со всей очевидностью понял, что происшедшее с ними — отнюдь не роковая случайность, а результат тщательно продуманного и хорошо организованного заговора. Почтальон конечно же был в сговоре с монахами, цель которых — задержать его приезд или вовсе избавиться от него. Тормоза он сломал намеренно, и спуск, на который свернул, вовсе не выходил в долину к безопасной дороге, а кончался глубоким обрывом, в котором и экипаж, и его пассажиров ждала неминуемая гибель. Сам же почтальон, соскочив с козел, ничем не рисковал — он был молодым ловким парнем и знал здесь каждую тропинку…
Когда взошло солнце, Эбергард поднялся на вершину горы в надежде увидеть оттуда какую-нибудь дорогу, но ничего не мог разглядеть. Зато по пути ему встретился ручей и он зачерпнул свежей воды для раненого. Съестные припасы и вино были у них с собой.
Мартин наконец пришел в себя, но был еще очень слаб из-за сильного удара по голове и потери крови, поэтому продолжать путешествие пешком они не могли. Положение их казалось почти безвыходным, несмотря на то, что до Бургоса оставалось не более пяти миль.
Хотя Эбергарду и в прежние годы случалось по падать в дикие безлюдные места, полные опасностей, ни разу не испытывал он такой озабоченности, как сейчас. Мысли о дочери, о том, что он должен успеть освободить ее, жестоко терзали его. Благородная натура князя, никогда не позволявшая ему опускаться до низменных поступков, была глубоко уязвлена подлостью и коварством барона Шлеве, который, как он справедливо полагал, стоял во главе этого гнусного заговора и для которого, как видно, не было в жизни ничего святого.
Долготерпение великодушного князя было наконец исчерпано, и он мысленно пригрозил негодяю суровым наказанием, которого тот давно заслуживал.
Весь день провел князь в поисках хоть какого-нибудь жилья, но усилия его были тщетны и к своим людям он вернулся ни с чем.
На другое утро Сандок вызвался исследовать окрестности. Зная его усердие и необыкновенную зрительную память, князь согласился на это предложение.
Мартин мог уже стоять на ногах, но был еще слишком слаб, чтобы двигаться пешком. Эбергард остался с ним — у него и мысли не возникало покинуть своего верного кормчего.
Проходил час за часом, а Сандок не возвращался. День уже клонился к вечеру, когда он наконец появился и радостно замахал руками.
— Ого, масса! — закричал он.— Сандок привел и проводника, и лошадей!
Лицо Эбергарда просияло, и к Мартину сразу вернулись силы. Они спустились вниз и увидели перед собой поселянина с тремя лошадьми.
— О хороший человек, хороший человек! — повторял Сандок и обнимал крестьянина, согласившегося продать ему трех лошадей и указать дорогу в Бургос.
Эбергард, потерявший уже двое суток, щедро заплатил крестьянину и был как никогда счастлив, оказавшись наконец в седле. Сандок помог Мартину сесть на лошадь, затем сам ловко, как кошка, вскочил на третью.
Узкими и опасными тропками крестьянин вывел всадников на настоящую дорогу. Эбергард поблагодарил его и еще раз щедро наградил. Затем всадники во весь опор поскакали к конечной цели своего путешествия.
Наступила уже ночь, когда они достигли ворот Бургоса, но здесь им объявили, что до утра не впустят.
— Черт возьми! — невольно вырвалось у Мартина.— Неужели нет конца всем препятствиям?
— А к кому вам нужно? — спросил караульный у ворот.
— Мы едем в монастырь кармелиток,— отвечал Эбергард,— и очень спешим!
— Тогда вам вовсе незачем входить в город, сеньор,— ответил караульный.— Поезжайте вдоль городской стены, пока не достигнете леса, а там широкая дорога ведет через рощу прямо к двум монастырям: кармелитов и кармелиток.
— Благодарю вас! — воскликнул Эбергард и пришпорил свою лошадь.
Сандок и Мартин последовали за ним.
Вскоре они очутились в роще, о которой говорил караульный; миновав ее, они увидели перед собой два монастыря, освещенных бледным светом луны.
Благочестивый брат Антонио и барон Шлеве только что скрылись за воротами одного из них. Эбергард направил коня сперва к этой двери, но в лунном свете увидел над воротами другого монастыря Божью Матерь со Спасителем на руках и подумал, что монастырь кармелиток должен находиться именно там.
Он спешился, слуги сделали то же самое. Сандоку было поручено держать лошадей, а Мартин последовал за князем к монастырю кармелиток.
Глубокая тишина царила за монастырской стеной. Эбергард поспешил к воротам и громко постучал. Сестра-привратница, должно быть, еще не легла после визита брата Антонио, тотчас же послышались ее шаги. Она посмотрела через отверстие в двери и спросила:
— Кто там?
— Отворите, благочестивая сестра,— сказал Эбергард,— мне нужно переговорить с достопочтенной игуменьей.
— Вот уже пять недель, как игуменья умерла, но если бы она даже и была в живых или кто-нибудь другой заменял бы ее, ваше требование не было бы исполнено. Сейчас ночь, и в это время ни один светский человек не может войти в монастырь.
— Кто замещает игуменью? — спросил Эбергард.
— Отец Целестин в монастыре кармелитов.
— Находится ли в ваших стенах девушка, говорящая на иностранном языке?
— Нет, сударь.
— Подумайте хорошенько, благочестивая сестра, взгляните на изображение Мадонны, которое так ясно освещает луна…