— Это не входит в мои обязанности.
— Отлично! Вы как начальник тюрьмы не будете нести никакой ответственности.
— Вы полны сострадания, господин барон!
— И самоотверженности, добавьте. Да-да, мой милый господин д'Эпервье, и все это — во имя человеколюбия.
Начальник тюрьмы принужденно усмехнулся; он отлично понимал, что, спасая Фукса, Шлеве преследует какие-то свои, далеко идущие цели.
Оба они вышли в коридор, где, переговариваясь, стояло несколько тюремщиков.
Те вытянулись и отдали честь, когда господин обер-инспектор вместе с посетителем прошел мимо.
— Гирль,— позвал д'Эпервье одного из них,— отворите камеру заключенного Фукса. Брат пришел проститься с ним.
Все трое двинулись по коридору. Сторож остановился у одной из дверей, отпер замок и отворил ее.
— Можете войти,— сказал обер-инспектор, обращаясь к Шлеве.— Вам дается для свидания десять минут.
— О Боже,— со вздохом проговорил Шлеве, притворяясь сильно взволнованным,— я не переживу завтрашнего дня.
— Будьте мужественны, милейший, вы ведь не виноваты в злой судьбе, постигшей вашего брата,— произнес д'Эпервье, подталкивая Шлеве к двери.
Надзиратель Гирль запер за ним тяжелый замок. Обер-инспектор принялся ходить взад-вперед по коридору.
Тюремщики удалились.
Фукс увидел незнакомого человека, закутанного в плащ, и, приняв его за священника, не двинулся с места.
— Не утруждайте себя понапрасну, благочестивый господин,— сказал не признающий Бога преступник,— со мной вы лишь потеряете зря время.
— Фукс,— проговорил шепотом Шлеве,— я играю роль вашего брата — пошумите немного.
Седобородый преступник тихо засмеялся и издал несколько восклицаний, которые можно было принять за выражение горести при последнем тягостном свидании.
— Это вы, господин барон…
— Я выполняю свое обещание спасти вас, но только в том случае, если вы сдержите свое.
— Я человек слова. Если через три дня мое обещание не будет исполнено, можете снова передать меня в руки властей.
— А исполнив обещанное, вы уедете В Америку?
— Тотчас же, господин барон, я отправлюсь в Мексику, где, должно быть, найду себе дело, так же как уезжающие туда французы и испанцы.
— Ну так слушайте внимательно,— сказал барон.— Я все подготовил, остальное за вами. От вас потребуется точность, осторожность и, главное, смелость.
— В смелости, кажется, до сих пор у Фукса не было недостатка.
— Сегодня вечером, в одиннадцать часов, к вам должен явиться помощник палача, чтобы осмотреть вашу шею. Затем вскоре придут судья, духовник, двое сторожей с вином и будут находиться при вас неотлучно.
— Ага, они явно торопятся!
— В десять часов для вас начнут возводить эшафот.
— Не стоит труда…
— Вы должны выйти из камеры перед одиннадцатью часами и непременно до того, как к вам явится помощник палача.
— Не беспокойтесь, я буду следить за временем.
— Из этой камеры вы должны выйти именно в облике помощника палача.
— Это мне нравится,— с улыбкой заметил Фукс,— такие приключения мне по вкусу.
— Вот вам красная рубаха.
— У вас, наверное, было много возни с этим, господин барон.
— Да, вы мой вечный должник. Спрячьте рубаху, вот вам еще панталоны и сапоги, а вот,— тут Шлеве невольно понизил голос,— вот ключ от вашей камеры. Постарайтесь воспользоваться им, когда никого не будет поблизости. Главное для вас — пройти коридор, а там уже не составит труда покинуть тюремное здание и пересечь двор.
— Привратник, пожалуй, удивится, что красная фигура выходит, а он никого не впускал.
— В таком случае скажете, что вы вошли через другой ход, с улицы Ла-Рокет, а теперь выходите через большие ворота, потому что вам нужно на площадь, где строится эшафот.
— Отлично, господин барон, теперь я все понял, В одиннадцать часов судья, священник и прочие господа найдут гнездышко опустевшим.
— Обер-инспектор д'Эпервье в десять часов выйдет через дверь на улицу Ла-Рокет. В случае чего, скажете, что это он впустил вас. Теперь вы все знаете.
— Да, господин барон. Благодарю вас!
— Помните о своем долге. Десять минут прошли, я слышу, как Гирль бренчит ключами. Спрячьте вещи!
Сложив весь костюм вместе, Фукс ловко сунул его под соломенный матрац.
Затем оба негодяя состроили такие выражения, будто с горечью расставались навеки.
Надзиратель Гирль отворил дверь, и барон вернулся в коридор, где его ожидал д'Эпервье. Они прошли рядом до самого кабинета, здесь Шлеве раскланялся и еще раз шепнул:
— В десять часов, у двери на улицу Ла-Рокет.
Вместе с надзирателем Гирлем он спустился по лестнице и вышел, не возбудив ни малейшего подозрения.
Когда барон ступил на площадь, мокрую от дождя и снега, на лице его играла торжествующая улыбка — ему пришлось приложить немало усилий, но жертвы не напрасны и обещают блистательный успех всего предприятия.
Он поспешно зашагал по грязным улицам к своему дому, чтобы там переодеться и как ни в чем не бывало отправиться в Ангулемский дворец. Он тщательно вымылся, потому что близкое общение с заключенным и прикосновения к одежде палача внушали ему отвращение.
Под вечер он отправился у Булонский лес. Сады и дачи, сам парк в густом осеннем тумане производили грустное впечатление. С деревьев и кустов облетела листва, газоны пожелтели, беседки были обнажены и неприветливы.
Но барон ничего не замечал. Погрузившись в мягкие подушки своей кареты, подняв воротник богатого плаща, он размышлял о последствиях предстоящей ночи. Он чувствовал, что цель достигнута.
Карета остановилась. Хотя в этот вечер у графини Понинской не было приема, из дворца выбежало много слуг в дорогих ливреях, чтобы отворить дверцы кареты и оказать достойный прием барону, который имел постоянный доступ к графине и экипаж которого они узнали.
Шлеве вышел из кареты и приказал кучеру приехать за ним в одиннадцатом часу.
Он вошел в ярко освещенный вестибюль и велел слугам проводить его до будуара графини. Того самого будуара, где незадолго до этого негр подслушивал его разговор с графиней.
Леона отдыхала, полулежа на диване, а Франсуаза читала ей стихи из миниатюрного томика с золоченым обрезом.
На ней было темное бархатное платье; роскошные черные волосы зачесаны вверх, как у древних римлянок, и скреплены на затылке золотой пряжкой так, что несколько локонов свободно падали на обнаженную шею.
Полное лицо, темные живые глаза, маленький пурпурный рот — ничто не говорило о том, что обладательница всего этого уже не молода. Она была обворожительнее, чем когда-либо.
Пышность ее бюста, ослепительная белизна и нежность кожи, блеск глаз придавали ей столько обаяния, что Леону справедливо называли царицей всех праздников, которые она устраивала у себя во дворце.
Здесь бывали женщины и моложе ее, и красивее, но графиня производила какое-то магическое, колдовское впечатление.
Когда ей доложили о бароне, она встала.
Франсуаза вышла, дружески поклонившись барону, этому старому греховоднику, расточавшему иногда свои ласки и горничной, когда госпожи ее не бывало дома.
Леона расправила белой рукой роскошные складки бархатного платья, слегка примятого на диване, и сказала с приветливой улыбкой:
— А, дорогой барон, вы принесли мне новости? Но и я имею кое-что сообщить вам.
Шлеве поклонился и поцеловал ее красивую руку.
— Буду счастлив выслушать вас, графиня, я весь внимание.
— Хорошо, сядемте, барон! Вы знаете, что князь Монте-Веро благополучно привез сюда свою дочь?
— Никто не может знать это лучше меня, графиня.
— Но вы не знаете, что он также нашел и привез сюда ребенка этой женщины и принца Вольдемара?
— Ребенка?… У вас хорошие шпионы, графиня, об этом я не знал.
— Теперь вы можете понять, что счастье, поселившееся в особняке на улице Риволи, переполняет всех его обитателей.
— Стоит вам только мигнуть, и этому счастью будет положен конец.
— Знаете ли, дорогой барон,— сказала Леона, играя золотой цепочкой своей лорнетки,— какой я задумала план? Хочу заманить Маргариту в Ангулем.
— Не думаю, чтобы это было легко осуществить.
— Даже если принц Вольдемар окажется здесь?
— Князь не допустит этого.
— Маргарита придет сюда, если ей втайне передадут от имени принца, что он желает ее видеть; я знаю женское сердце.
— Не сомневаюсь в ваших знаниях, графиня, но сомневаюсь в успехе, так как принца здесь нет, да он бы и не пришел в Ангулемский дворец.
— С помощью хитрости можно заставить поверить чему угодно. Удивляюсь вашему неверию, барон, от вас я такого не ожидала.
— Опыт сделал меня в последнее время недоверчивым, графиня! Князь охраняет свою дочь, и она не явится на ваше или мое приглашение, даже если бы принц Вольдемар оказался здесь.
— Было бы очень глупо, если бы мы назвали себя, барон! Но если удастся хитростью завлечь сюда принца и заставить его вызвать Маргариту, я твердо уверена, что она явится несмотря ни на что, потому что страстно любит принца.
— Можно попробовать, графиня,— сказал Шлеве, вставая,— но тогда мой план никуда не годится.
— О, я вижу, вы недовольны, барон! Я вовсе этого не хотела. Ваш план, без сомнения, лучше?
— Если не лучше, графиня, то, по крайней мере, не хуже. Если вам угодно, через три дня в особняке на улице Риволи будет покойник.
— Покойник? Так ли я вас поняла?
— Это слова Фукса.
— Заключенного в Ла-Рокет?
— Который нас не выдал на суде,— прибавил Шлеве тихим, но выразительным голосом.
— И вы доверяете этому человеку?
— Вполне, графиня!
— Но ведь он уже приговорен?
— Приговорен, но не казнен пока.
— Если я не ошибаюсь, казнь его назначена на завтра?
— Совершенно верно, но она не состоится.
— Вы просто колдун! Расскажите мне все.
— Я все сказал, графиня. Казни не будет, если вы того захотите.
— Так моя власть выше императорской? — спросила Леона не без гордости.