Кора не могла дать ему то, что он требовал. Это было почти так же, как тогда, с мамой. С этой проблемой она бы справилась – Кора уже давно научилась обманывать. Но на этот раз все было иначе. Она была словно зачарованная. Картинку прогнать не удавалось, и перед мысленным взором Коры возникали все новые и новые образы. Эти проклятые цветные пятна… И две спины на лестнице: мужчина и девушка.
Кора видела спины и на переднем сиденье машины, но это были спины двух мужчин. Один из них оборачивался к ней и улыбался. Его взгляд манил ее. Джонни Гитарист!
Все это просто фантазии. Грезы. Желания часто трансформируются в образы и распространяются в мозгу, похожие на воспоминания. А остальное… Голос девушки, сатиновая блузка, юбка с бахромой, соло на ударных… Все это она, наверное, когда-то слышала или видела. В кинофильме! Другого объяснения быть не может. Гереон постоянно смотрел телевизор, почти каждый вечер. За три года получается около тысячи фильмов. Если бы только ей удалось вспомнить название или финал…
Но шеф не оставил Коре времени на размышления. Откуда-то появились печенье и свежий кофе. На этот раз напиток, должно быть, заварил кто-то другой – он получился не таким крепким. Кора слышала голос шефа словно через вату. Кельн, Кельн, снова и снова. Почему она выбрала именно этот город, вот что он хотел узнать. Ведь Бремен или Гамбург были ближе. Где она взяла деньги на такую дальнюю поездку?
– Украла, – пробормотала Кора и уставилась в пол. – У матери. Почти восемьсот марок. На них я купила билет и смогла прожить несколько недель. Я сразу же нашла работу и сняла небольшую квартирку.
– Где?
И Кора назвала адрес Маргрет! Ничего другого ей в голову не пришло. Через несколько секунд она осознала, что именно сказала. И в тот же миг поняла, насколько бессмысленна ее ложь. Если шеф проверит ее слова, а он наверняка это сделает, то быстро выяснит, где заканчивается ложь и начинается правда.
Сердцебиение Коры усилилось, руки стали влажными от пота. Это была стратегическая ошибка. Теперь у Маргрет будут большие неприятности. Следовало сказать, что она удрала с Джонни. Не сразу, а в августе. Это важно. Кора не знала почему. Сейчас она вообще мало что понимала – слишком уж много мыслей роилось у нее в голове.
Может быть, сдаться? Ей уже доводилось слышать о людях, расколовшихся на допросе, – их сопротивление было сломлено повторяющимися вопросами. Но ее не сломать! Кора собрала остатки воли в кулак. Она еще может отыграться. Восемнадцать лет борьбы с матерью закалили ее, научили рассказывать истории так, чтобы не оставалось сомнений. Возможно, ей следует быть благодарной за это?
Если судить по ее внешнему виду, можно было подумать, что она смирилась. На миг поднять голову, бросить затравленный взгляд в глаза шефу, снова понуриться, приглушить голос. А внутри – тотальный самоконтроль и предельное напряжение. Сжать левую руку правой, вытереть липкий пот о юбку. Кора снова сидела на стуле. Ее плечи поникли. Георг Франкенберг мертв, его они допросить не смогут.
Слабый шепот:
– Вы же все равно это выясните. Да, была причина, по которой я приехала именно в Кельн. Я не сказала вам правду, потому что мне ужасно стыдно. Я ведь некоторое время таскалась тогда вместе с Джонни. Понимаете? В тот вечер, когда мы были в Гамбурге, он не отвез меня домой. Остальные ушли, и мы были в подвале одни. Он хотел, чтобы я с ним осталась. А я… я ведь спала с ним, и это было круто. Я думала, что теперь мы должны быть вместе. Это было в августе. Я уже говорила, что это было в августе?
Шеф кивнул, и Кора солгала ему, что несколько недель они вместе с Джонни шатались по округе, а в сентябре отправились в Кельн, где он хотел повидаться с другом и несколько раз пытался дозвониться до него по дороге, чтобы предупредить об их приезде. Один раз он отправил к телефону ее, написал ей номер на бумажке. Потом, уже вернувшись домой, Кора нашла эту бумажку. И когда мать выставила ее из дому, позвонила по этому номеру. Трубку взяла молодая женщина. Кора попросила позвать к телефону Джонни, но женщина не знала никого с таким именем и посоветовала ей перезвонить вечером, когда дома будет ее муж.
Несколько секунд перерыва! Кора сделала глоток кофе. Затаив дыхание, она ждала, не превратится ли и эта ложь в образы. Но этого не случилось. Кора взяла крохотный кусочек печенья и с трудом его проглотила. Печенье было покрыто шоколадом, и каждая его крошка означала смертный приговор для Магдалины.
Шеф внимательно наблюдал за Корой. Она снова допустила ошибку. «Некоторое время таскалась тогда вместе с Джонни!» А на чем? На каком транспорте они приехали в Кельн, если серебристый фольксваген принадлежал толстяку?
Но прежде чем шеф успел открыть рот, Кора торопливо продолжила:
– Вечером я позвонила снова. К телефону подошел мужчина. На этот раз я попросила позвать к телефону Хорсти. Мужчина рассмеялся. «Его зовут Георг Франкенберг, – сказал он. – Этот дурак и сам не знает, зачем выдумал это имя». Мужчина спросил меня, что мне нужно от Георга Франкенберга. Я ответила, что мы с ним дружили и я хотела бы снова с ним повидаться. И мужчина ответил, что в таком случае мне придется приехать в Кельн.
В этот момент Рудольф Гровиан понял, что ему следует усомниться в ее словах. Тут даже Вернеру Хосу незачем было демонстративно хмурить брови. Его зовут Георг Франкенберг! Рудольф не знал, что и думать. Георга Франкенберга все – за исключением родителей – звали Франки, даже его жена. Это обстоятельство делало кельнского друга существом призрачным. Однако Рудольф Гровиан все же спросил:
– А как звали того мужчину?
Кора услышала в его голосе недоверие. Зато на ляп с автомобилем он, по всей видимости, внимания не обратил. Она уже сомневалась, что ему известно о Маргрет. Иначе шеф давно бы сказал ей это в лицо. Ему важно было получить информацию о Георге Франкенберге, узнать имена его друзей, которые подтвердили бы ее слова. Кора не могла назвать имя. Нельзя было произносить имен – даже случайно, даже в отчаянии.
– Я пытаюсь вспомнить… Смешное было имечко… Но оно вылетело у меня из головы. Я очень устала.
– А телефонный номер?
– Извините, я его забыла. Я никогда не дружила с цифрами.
– Адрес?
Кора пожала плечами и негромко произнесла:
– Уже не помню. Может быть, завтра я смогу вам сказать, как звали тех людей и где они жили. Так всегда: хочешь что-то вспомнить – и ничего не получается.
– Да, понимаю, – ответил Рудольф Гровиан. – Особенно если лжешь напропалую. Значит, вы приняли приглашение того мужчины?
Кора машинально кивнула. В голове у нее словно прорвало плотину. И в образовавшуюся дыру хлынул тугой сгусток образов и слов, завихрившихся у нее в голове. Четыре человека на покрывале у озера. Знакомая песня. Яблоки из супермаркета и из сада. История, которую она рассказала, и кинофильм, в котором молодой человек и девушка спускаются по лестнице.
Кроме того, поток воспоминаний плевался и швырялся камнями. Мать, отец, Магдалина, Хорсти, Джонни, Маргрет, Гереон… Много имен. Слишком много. Были среди них и такие, которых Кора никогда не слышала. Это были смешные имена, Бёкки и Тигр. Ее лицо вздрагивало, словно из глаз вот-вот польются слезы.
– Лучше бы я этого не делала… Франки не хотел меня больше знать.
– Кто такой Франки? – спросил шеф.
Кора вздрогнула.
– Что?
– Кто такой Франки? – повторил Рудольф Гровиан, с трудом заставляя себя сохранять нейтральный тон. Он бросил ликующий взгляд на Вернера Хоса. Рудольф ждал этого. Для него это было равносильно подтверждению. – Вы сказали, что Франки не хотел вас больше знать, госпожа Бендер. Кто такой Франки?
Кора не заметила, как произнесла это. Кроме того, она забыла, что слышала это имя у озера.
– Что я сказала? Извините. Я действительно очень устала.
Она схватилась рукой за голову. Взгляд Коры заметался по письменным столам, уцепился за Вернера Хоса и остановился на нем, словно он мог избавить ее от этих мучений. А это действительно было мучение. Голова Коры была до отказа набита воспоминаниями, словно ящик комода, в который положили слишком много вещей, и теперь из него все вываливалось.
И только маленький нож, который был ей срочно нужен, Кора не нашла. Сначала все нужно было рассортировать. А сделав это, она обнаружила, что ножа в ящике нет. Он лежал на столе, на котором резали лимоны, и его мог увидеть каждый, кто вошел бы в комнату. И только Кора его не видела. Потому что лежала слишком низко, а столешница была слишком высоко. Рядом со столом стоял невысокий полный мужчина. Насыпав на тыльную сторону ладони белый порошок, он слизнул его, что-то выпил и вгрызся в лимон.
– Скажите ему, пусть перестанет, – пролепетала Кора, не сводя взгляда с Вернера Хоса. – Скажите ему, что он должен оставить меня в покое, иначе я сойду с ума. Меня посещают странные, дурацкие видения. Вы бы умерли со смеху, если бы я их вам пересказала.
Она встряхнулась, словно собака с мокрой шерстью, опустила голову и посмотрела на свои руки.
– Со мной однажды приключилась глупая история, – пояснила Кора. – Я ее не помню, да и не хочу вспоминать. Я замуровала ее в своем мозгу. Ахим сказал, что многие люди поступают так с переживаниями, если не могут с ними справиться: возводят стену в мозгу и прячут за нее все, что причиняет боль. Он говорил, что нужно снести эту стену, иначе покоя не будет. Но я решила, что стена – отличное решение.
Кивнув, Кора снова подняла голову и посмотрела на Вернера Хоса, а затем заговорила, обращаясь только к нему:
– В мозгу невероятно много места. Мы не задействуем его даже наполовину, вы знали об этом?
Вернер Хос кивнул.
Она меланхолично улыбнулась.
– Это круто, правда? Похоже на чердак, где можно сложить кучу хлама. И все было хорошо – вплоть до сочельника. Тогда это вернулось. Когда я услышала песню, оно перепрыгнуло через стену, вырвалось, словно волк из ящика. Возможно, это имеет отношение к рождению Спасителя… Не знаю. Я ведь вообще не знаю, о чем идет речь. Я просыпаюсь – и ничего нет. Да и не должно быть. Оно разбило мне голову. Я до сих пор чувствую это, когда вижу этот сон.