Во всем виноваты сладости. Объедаясь ими, я совершенно не думала о том, что все это откладывается на моем теле. Когда мне исполнилось тринадцать, это стало заметно: я растолстела. «Детский жирок», – говорила Маргрет, поддразнивая меня во время своих визитов. Я не хотела быть толстой и попыталась остановиться. Вот только это оказалось не так-то просто. Я уже не могла не воровать.
Денег у меня становилось все больше. Иногда я сидела в сарае и пересчитывала их. А потом представляла, что однажды смогу уйти отсюда, далеко-далеко. Я помню, что когда насобирала тысячу двести семьдесят восемь марок, то пошла на вокзал и спросила, сколько стоит билет до Гамбурга.
– Я не буду его сейчас покупать, – пояснила я. – Просто хочу узнать.
Кассир уточнил:
– Билет в один конец или туда и обратно?
– В один, – отозвалась я. – Я не вернусь. И вы можете сказать мне, сколько стоит билет на корабль?
Он рассмеялся:
– Все зависит от того, куда ты хочешь отправиться. На самолете быстрее. Однако за каждый лишний килограмм придется заплатить дополнительно.
«За каждый лишний килограмм», – мысленно повторила я, отходя от кассы. Я направилась в кафе и съела огромный фруктовый десерт с взбитыми сливками. Затем пошла в туалет и вложила два пальца в рот. С тех пор я поступала так всякий раз, когда съедала что-нибудь сладкое.
Магдалина считала, что я должна это прекратить.
– Это болезнь, – твердила она. – Некоторые даже умирают от этого. Лучше покупай себе что-то другое.
Она думала, что я покупаю сладости на деньги, которые отец дает мне на карманные расходы.
– Например, роскошные наряды, – продолжала Магдалина. – Их ты тоже сможешь прятать в сарае. Будешь переодеваться, выходя из дому и возвращаясь. Вот увидишь, если у тебя появится красивая одежда, ты снова себя полюбишь.
Мне не верилось, что наряды смогут что-то изменить. Я была слишком толстой, считала себя уродливой и до сих пор мочилась в постель. Уже не каждую ночь, но все еще часто, хотя волк давно перестал мне сниться. Я просто не просыпалась вовремя.
Зачастую я замечала, что что-то не так, только когда ко мне подходил отец. Он вставал по два-три раза за ночь. И первый шаг всегда делал к моей кровати. А затем лез рукой под одеяло.
Иногда меня удивляло, что он так терпелив со мной, никогда не сердится, вообще ни слова об этом не говорит. Моя постель дурно пахла, смердела вся наша комната. Мой матрас не успевал высохнуть. Летом я клала его у окна. А потом купила клеенку.
Почему-то повзрослела я только внешне. У меня появилась грудь и волосы под мышками, и внизу тоже. Когда отец ложился спать одновременно со мной, мне было стыдно. Я уже не хотела переодеваться в его присутствии. Он же этого не замечал. Когда я шла в ванную, чтобы переодеться, он шел за мной, что-то рассказывая, какой-нибудь случай на работе или с машиной. С мамой он об этом говорить не мог, предпочитал обсуждать все со мной. Я считала, что это круто.
А потом у меня начались месячные, и я запаниковала. Конечно же, мне рассказывали об этом в школе. О том, откуда берутся дети. Маргрет тоже однажды побеседовала со мной на эту тему. Она позаботилась о том, чтобы первое кровотечение не застигло меня врасплох.
Когда Маргрет заговорила со мной об этом, я уже давно знала, что меня ждет. Мама тщательно проинструктировала меня, чтобы я не смела открывать перед мужчиной врата ада. Что скоро меня настигнет проклятье Евы. И это действительно было проклятьем.
Накануне менструации у меня были жуткие судороги. За несколько дней до этого я начинала нервничать и испытывала желание заползти в какой-нибудь дальний угол. Но мне нужно было ходить в школу. И я не хотела брать освобождение от физкультуры, чтобы никто ни о чем не догадался.
Я спросила у Грит Адигар, что мне делать, если у нас будет плаванье. (Неделю мы занимались в спортзале, неделю – в бассейне.) Грит посоветовала мне использовать тампоны. Она объяснила, как с ними обращаться. Мне это показалось отвратительным, но я сделала это и потом долго мыла руки горячей водой, пока они не опухли и не покраснели.
Другие девочки из моего класса были в восторге от этих изменений. Они считали себя взрослыми и задирали нос. Говорили даже в присутствии мальчиков: «У меня сейчас эти дни». Тех, по всей видимости, это заводило.
А потом случилась история с журналом. Я увидела его на школьном дворе, у одной из девочек. «“Браво”, журнал для молодежи». Конечно же, мне тут же захотелось им завладеть. Я спрятала его в сарае, а днем, когда Магдалина отдыхала, читала. Там было много статей, которые меня заинтересовали. О музыке, певцах и рок-группах, об актерах и о том, как правильно наносить макияж. Еще там печатали письма людей, которые спрашивали совета.
Больше всего меня заинтересовало письмо одной девочки. Она была всего на полгода старше меня, а у нее уже был парень. У него была своя комната, и им там никто не мешал. Когда они оставались одни, он трогал ее, совал палец ей в трусики. При этом у него напрягался половой орган, а у нее в трусиках становилось мокро. Девочка хотела узнать, нормально ли это. Ей было стыдно из-за влаги, однако ее парню это нравилось. Кроме того, он был старше ее. Лет семнадцати.
В ответе на письмо говорилось, что мокрые трусики – это нормально, так и должно быть. Для мужчины влага – признак сексуального возбуждения женщины. Благодаря этому он понимает, что она готова к половому акту.
Господи, как же мне было стыдно! Я спрашивала себя, что же теперь думает обо мне отец. Не считает ли он, что я таким образом хочу его завести? Мне стало дурно. Внезапно все перевернулось с ног на голову.
Когда в тот вечер отец пришел домой, я тут же ушла к себе в комнату – я не смогла бы сидеть вместе с ним в кухне. Стоило ему появиться на пороге, как мое лицо вспыхнуло. Отец заметил, что со мной что-то происходит. Магдалина тоже это заметила. Поев, отец снова уехал. Мама пошла в гостиную, а я стала мыть посуду. Магдалина осталась в кухне и поинтересовалась, что со мной.
– У тебя лицо вдруг покраснело как помидор.
Я рассказала ей о письме в журнале. Сначала только о нем. Магдалина подумала, что у меня появился парень, и потребовала, чтобы я рассказала больше. Обо всем, что мы с ним делали.
– Меня никогда больше так не тронут, – сказала я.
– Что значит «никогда больше»? – спросила Магдалина. – Значит, это уже было? Ну же, Кора, не жеманничай, признавайся.
Я отказывалась. Но она настаивала, пока я все не выложила. Магдалина внимательно выслушала меня, а когда я закончила, заявила:
– Покажи мне, как именно он тебя трогал.
Когда я выполнила ее требование, она меня высмеяла.
– Это не считается! Можешь не переживать на этот счет. Отец просто проверял, не намочила ли ты постель. В этом нет ничего такого. Как бы там ни было, он твой отец. Это все равно, как если бы тебя касались мама или врач. Подумай, как часто мать трогает меня там, внизу, когда делает клизму или моет. Если бы в этом было что-то непристойное, она была бы лесбиянкой. А врачи… Ты даже представить себе не можешь. Когда им нужно сделать анализ мочи, они не дожидаются, пока ты сходишь в туалет. Мне вставляют катетер. Нет, поверь мне, отец не сделал ничего дурного. Насилуют совершенно иначе.
Она знала об этом от одной девушки, вместе с которой лежала в больнице. Та промышляла на панели, принимала наркотики и пила. И вот у нее отказала печень. Та девушка рассказывала Магдалине, что во всем виноват ее отец. Он изнасиловал ее еще до того, как она пошла в школу. Сначала пальцем, потом – по-настоящему.
– Наш отец ведь не делал этого, правда? – уточнила Магдалина.
Я покачала головой.
– Вот видишь, – успокоила меня сестра. – Тебе не о чем беспокоиться. Если не веришь мне, спроси у Маргрет.
Но я не стала этого делать. Если отец не сделал ничего дурного, зачем мне говорить об этом Маргрет? Это моя проблема, раз уж я дурно истолковала действия отца. Я решила, что он уже стар для этого. Как же я ошибалась!
Это были истинные грехи, желания плоти. Речь шла не о жарком из телятины. Речь шла о старике, который не мог контролировать свои инстинкты. Тогда я еще не знала, что есть два типа людей. А когда узнала, это случилось снова.
В апреле, за три недели до того, как мне исполнилось четырнадцать, я проснулась среди ночи. Мне захотелось в туалет. Сначала я обрадовалась, что не намочила в очередной раз постель. Я пошла в темноте в ванную и не заметила, что отца нет на кровати. В ванной я включила свет и увидела его. Он стоял у умывальника. Пижамные штаны были спущены до колен. Трусы он тоже спустил и двигал рукой вверх и вниз. Я знала, что он делает – мальчики в школе рассказывали об этом.
Слово, которым это обозначали, казалось мне вульгарным. И то, что мой отец делал это, в то время как я решила видеть в нем безобидного старика, было ужасно. Еще ужаснее было то, что я не могла не смотреть на него. А хуже всего было вот что: отец наверняка увидел меня, ведь я открыла дверь и включила свет. Но он не остановился. Его лицо, издаваемые им звуки – все было отвратительно.
Внезапно он обернулся ко мне.
– А ну, марш в постель! – рявкнул отец. – Что ты бродишь как привидение?
Я завопила в ответ:
– Мне нужно в туалет!
– Так помочись в постель! – выпалил он. – Ты же обычно так и поступаешь.
Он закричал так громко, что наверняка разбудил маму и Магдалину. Но его это не волновало. Я решила, что это подло с его стороны – орать на весь дом. Я ведь не виновата в том, что мочусь в постель. Он сам всегда так говорил. «Это слезы души», – повторял отец. А потом шел в ванную.
Я побежала обратно в комнату и бросилась на кровать, совсем забыв о том, что хотела в туалет. Пару минут спустя отец вошел следом за мной. Сел рядом, стал гладить по голове. Он вымыл руки – я чувствовала запах мыла.
Отец смотрел на меня так, словно хотел ударить. Но вместо этого заплакал и принялся бормотать: