И она стала рассказывать по порядку. Маргрет Рош побывала здесь два дня назад. Она вовсе не скрылась, желая избежать дальнейших расспросов, а с лучшими намерениями в ночь на понедельник отправилась в Буххольц, чтобы осторожно сообщить брату о случившемся. Но осторожно не получилось. У Вильгельма Роша случился приступ. Он был в тяжелом состоянии. Маргрет поехала с ним в больницу.
В понедельник события развивались стремительно, и Маргрет Рош связывалась с Грит Адигар всего один раз. Она сообщила, что состояние Вильгельма почти безнадежное. И что, возможно, приедет кто-нибудь из полиции, потому что Кора совершила ужасную глупость.
– Она пыталась себя убить? – поинтересовалась Грит Адигар.
– Нет.
От облегчения соседка закрыла лицо руками и пробормотала:
– Слава богу! Я думала, она снова это сделала. Потому что Вильгельм…
Снова! Рудольфу Гровиану показалось, что Грит Адигар очень хорошо информирована. Что она знает гораздо больше, чем женщина, которая почти не общалась с семьей брата. Что она может помочь ему так же, как и родители Коры Бендер. И что она готова рассказать все, что ей известно.
Однако Грит Адигар заговорила не сразу. Сначала она поинтересовалась, что же натворила Кора. Грит говорила так, словно речь шла о вполне безобидных вещах, при этом на губах у нее играла улыбка. Но она быстро застыла.
Рудольф решил быть с ней откровенным и описал ситуацию с помощью пары коротких фраз. Грит Адигар несколько раз судорожно сглотнула. Присутствие духа вернулось к ней только через некоторое время.
– Господи всемогущий!
Элсбет Рош подняла голову, которая до этого момента была опущена над тарелкой. В ее тихом голосе послышались резкие интонации.
– Не поминай имя Его…
– Заткнись, Элсбет! – оборвала ее Грит Адигар. Шумно вдохнула, выдохнула. – Как звали того мужчину?
– Георг Франкенберг.
– Никогда не слышала этого имени.
Рудольф показал ей фотографию, Грит опять покачала головой. Серебристого фольксвагена Golf с боннскими номерами она ни разу не видела.
– А как насчет Ганса Бёккеля, Оттмара Деннера или прозвищ Франки, Бёкки и Тигр?
Она с сожалением пожала плечами.
– Они ни о чем мне не говорят.
– А Джонни Гитарист?
Грит Адигар слегка улыбнулась.
– Это имя мне знакомо. Но о нем вам лучше поговорить с моими девочками. Я знаю только, что пару лет назад Джонни вскружил голову половине Буххольца. Моя Мелани не стала исключением… Он был музыкантом. А музыканты нравятся молоденьким девочкам гораздо больше, чем автомеханики.
«Музыкант», – повторил про себя Рудольф. Грит Адигар понятия не имела, на каком инструменте он играл. И не могла себе представить, чтобы Кора с ним сошлась.
– У нее ведь был парень, Хорсти.
Рудольф Гровиан чуть не забыл об этом имени.
Грит Адигар снова улыбнулась, словно извиняясь.
– К сожалению, я знаю только его имя. Для нас он всегда был просто Хорсти. А для Коры – любовью всей ее жизни. Когда она с ним познакомилась, ей было семнадцать. Спустя три месяца она заявила, что однажды выйдет за него замуж и уедет отсюда. Она была в восторге от него. Никто этого не понимал. Хорсти был невысоким худосочным пареньком, похожим на альбиноса, светлая кожа и волосы соломенного цвета, только глаза не красные. Пару раз я видела его мельком, когда он слонялся по улице и ждал Кору… Моя Мелани могла бы рассказать вам больше. К сожалению, она сейчас в Дании, приедет только на следующей неделе. Она часто видела их вместе, влюбленность Коры ее забавляла. Мелани называла Хорсти «спаржевым Тарзаном».
Час от часу не легче. Спаржевый Тарзан в качестве бойфренда. Рудольф Гровиан задал следующий вопрос:
– Вы знаете подробности о попытке самоубийства, о ее причинах?
Грит Адигар медленно кивнула, но тут же уточнила:
– Мне известно лишь то, что рассказала Кора. Это случилось не здесь. Она сказала, что бросилась под машину, а причин не назвала. Да в этом и не было нужды. Все и так было ясно: она так и не смогла оправиться после смерти Магдалины.
Глава десятая
Услышав это имя, Рудольф Гровиан почувствовал неприятное подергивание в затылке и невероятную злость на Маргрет Рош. Спаситель и кающаяся Магдалина! Грит Адигар почти полчаса без перерыва говорила о голубом сверточке, лишениях, жестяном ведре, волдырях от ожогов, израненных коленях, мокрых простынях и опустошенной душе.
Даже слушать ее было мучительно. Рудольфу все время казалось, что вот сейчас, в следующую секунду, он поймет что-то, заметит какую-то взаимосвязь, о существовании которой до сих пор даже не подозревал. И принимать которую отказывался: слишком уж она была похожа на безумие. Глядя на бормочущую что-то себе под нос Элсбет, Рудольф подумал, что невозможно представить, чтобы эта женщина могла вырастить нормального ребенка.
Взаимосвязь не прослеживалась. Рудольф понял только одно: почему Кора Бендер до сих пор ни разу не упомянула о своей сестре. Потому что ее смерть налагала на нее груз вины, которую ничто не могло облегчить. Кора была виновата с самого рождения: забрала себе все силы материнской утробы.
Рудольфу хотелось сломать хребет этому жалкому созданию. Глядя на то, как она сидит, склонившись над тарелкой, он понимал, что смерть Георга Франкенберга на ее совести. Да, она не убила его собственноручно, но это не снимало груза ответственности с ее костлявых плеч.
Грит Адигар описала своевольного, но тихого и замкнутого ребенка и мятежную девушку, которая, с одной стороны, трогательно заботилась о больной сестре, а с другой – пыталась обрести хоть какую-то личную свободу. Субботние вечера Кора проводила с Хорсти в «Аладдине»…
Нехорошее это было место. Ходили слухи, что много лет назад там можно было купить не только напитки, но и наркотики. «Аладдин» закрыли четыре года назад. Сейчас на его месте стоит опрятный ресторан, где кормят недорогими, но изысканными блюдами.
– Кора была наркоманкой? – спросил Рудольф.
– Нет, пока жила здесь, – уверенно ответила Грит Адигар. – Кора была очень ответственным человеком. А позже… Сказать вам честно?
Это разумелось само собой. Грит Адигар продолжила:
– Не думаю. Я всегда считала, что шрамы на ее руках скорее опровергают это подозрение. Это ведь наверняка следы загноившихся ран. Мне ни разу не доводилось иметь дело с «торчками», но хотела бы я посмотреть на того, кто стал бы колоть иглой в гноящиеся опухоли. Нет, в этом случае наркоман сделал бы укол в ногу или куда-то еще, об этом многие говорят. Я беседовала об этом с Корой. И она сказала: «Я тоже в это не верю, Грит. Но я во многое не верю, а тем не менее это так. Неудивительно, что я стала колоться. После такой трагедии…»
По словам Грит Адигар, трагедия произошла в августе, пять лет тому назад. Лично она при этом не присутствовала, в ту субботу она гостила у знакомых и вернулась домой лишь поздно ночью. Поэтому могла только высказать предположения, и неоднократно это подчеркнула. Однако эти предположения были вполне похожи на правду.
В апреле врачи обнаружили, что время Магдалины истекло. В середине мая ее состояние ухудшилось. Кора перестала выходить из дома, даже за покупками. Теперь в магазин ходил Вильгельм. Кора же день и ночь сидела у постели сестры.
Именно в это время Грит Адигар несколько раз видела Хорсти: он слонялся по улице, чтобы быть поближе к Коре и хоть глазком взглянуть на любовь всей своей жизни.
Это противоречило словам Маргрет Рош. Грит Адигар их опровергла.
– Скорее всего, Маргрет неправильно поняла Вильгельма. Дурная компания! Вряд ли он бы так выразился. А даже если и так, это было сказано не о Хорсти, а о Магдалине. Вильгельм не ладил с младшей дочерью. С ней было нелегко. Когда человек смертельно болен, это ведь еще не значит, что у него нет воли к жизни. А она у Магдалины была, можете мне поверить.
Грит Адигар улыбнулась одними губами и стала рассказывать дальше, о последних месяцах Магдалины. Приближалась ее смерть. И, как это часто бывает с обреченными, незадолго до конца они расцветают. Кажется, что они поправляются. В августе Вильгельм и Элсбет поехали в Гамбург, и Кора позволила себе провести субботний вечер с верным Хорсти. Ее не было всего пару часов. Когда она вернулась, ее сестра была мертва…
Грит Адигар поднялась.
– Хочу вам кое-что показать. Идемте со мной.
Таращившаяся в тарелку Элсбет осталась в кухне. Грит Адигар вышла в коридор и стала подниматься по узкой лестнице на второй этаж. Там было всего три двери. И одну из них Грит открыла.
За дверью была по-спартански обставленная комната: две кровати и ночной столик, больше там ничего не было. На столике стоял маленький будильник, стрелки которого остановились между четырьмя и пятью часами. Рядом с ним лежал плеер с наушниками, за ним – стопка кассет. А перед ними стояла фотография в серебристой рамке.
Это был любительский снимок. На нем были запечатлены две девушки, сидящие рядом на кровати. У обеих были длинные волосы, у одной – белокурые, у другой – каштановые.
Рудольф Гровиан взял в руки фото и принялся его рассматривать. Дольше всего он изучал обрамленное каштановыми волосами лицо Коры. Такой улыбки, встревоженной и нежной, он у нее еще не видел. Одну руку Кора положила на плечо сестре. А Магдалина…
– Они обе очень красивы, – произнес Рудольф.
– Да, они обе были хорошенькими, – согласилась Грит Адигар. – Но для того, чтобы описать внешность Магдалины, этих слов недостаточно. Она могла бы сводить мужчин с ума. Иногда я думала, что природа решила компенсировать ее внутренние дефекты внешней привлекательностью или, наоборот, с помощью болезни позаботилась о том, чтобы эта девушка не погубила ни одного мужчину.
Она вздохнула и, пожав плечами, смущенно улыбнулась.
– Когда такое происходит на твоих глазах, в голову невольно приходят странные мысли. Должно быть, в юности так же выглядела Элсбет. Неудивительно, что она сошла с ума из-за болезни младшей дочери. Кора больше похожа на Вильгельма, а Магдалина была точной копией матери.