Всемогущий Господь, который – в прямом смысле слова – сотворил с ней чудо – сшил ее раздробленный череп. Сколько раз он склонялся над ней, светил лампочкой в неподвижные веки и говорил:
– Мой сын не виновен во всех этих бедах.
Возможно, он считал, что должен говорить ей это на пути в вечность. Вряд ли он всерьез рассчитывал вытащить ее с того света.
Хелена Браунинг объяснила: «Когда пациент без сознания или в коме, никогда не знаешь точно, что именно он воспринимает».
А Кора Бендер произнесла:
– Я действительно хотела бы оказать вам услугу. Но не знаю, смогу ли. Что я должна ему сказать? Господи, разве вы не понимаете? Он был так добр ко мне. А я убила его единственного сына. Франки ведь ничего мне не сделал.
Это было два дня тому назад. Профессор Бурте был не в восторге от его визита в больницу. Сначала они долго беседовали наедине – эксперт и полицейский без аттестата зрелости.
Факты на стол, хотя, строго говоря, это опять всего лишь слова. Но это было точное описание человеческой внешности, он мог бы это подтвердить. И даже профессор Бурте вынужден был согласиться, что все это не могло быть исключительно плодом воображения Коры Бендер. Он разрешил полицейскому немного с ней побеседовать.
Рудольф прекрасно помнил, как она вздрогнула, когда он вошел. Как уставилась на его шею и задрожала. И успокоилась только тогда, когда он во второй раз объяснил, зачем явился.
– В ближайшие несколько дней я хочу прокатиться с вами, госпожа Бендер. Поедем во Франкфурт. Только мы вдвоем.
Два дня тому назад она согласилась. А когда он приехал за ней полчаса назад… Кора сидела и смотрела на дорогу. Рудольф предпринял еще одну попытку.
– Итак, госпожа Бендер, как я уже говорил, вам не нужно разговаривать с господином Франкенбергом. Просто посмотрите на него, и мы уйдем. А потом вы скажете мне, он ли…
Она наконец отреагировала – бросила на него измученный взгляд.
– Мы не могли бы поговорить о чем-нибудь другом? Я сделаю это, посмотрю на него, когда приедем. Но пока мы не приехали, нам ведь не обязательно это обсуждать.
Все это было произнесено монотонным голосом. Полицейский был уверен в том, что в клинике Кору накачали лекарствами, прежде чем передать ему. И надеялся лишь, что она не уснет по дороге. Что ж, разговор – это хороший способ борьбы с сонливостью. И он не обязательно должен быть о Франкенберге.
– А о чем бы вы хотели поговорить?
– Не знаю. У меня в голове словно целое ведро воды.
– Я знаю одно хорошее средство.
Было около десяти, и у них еще было время: Йоганнес Франкенберг согласился уделить им пару минут в час дня, и приезжать туда раньше не было смысла. Рудольф Гровиан сообщил ему о своем визите, однако не упомянул, что приедет не один. Перерыв на кофе наверняка пойдет им на пользу.
Вскоре полицейский заехал на стоянку. Потом сел вместе с Корой за столик у окна. Она насыпа́ла сахар себе в чашку, пока Рудольф ее не остановил.
– Только не размешивайте. Иначе не сможете пить этот кофе. Вы ведь пьете его без сахара, не так ли?
Кора покачала головой и посмотрела в окно. В профиль ее лицо казалось еще бледнее.
– Я хочу вас кое о чем спросить.
– Вперед, – подбодрил ее Рудольф.
Глубоко вздохнув, она сделала глоток кофе.
– Девушка, – нерешительно начала Кора. – Вы ведь рассказывали мне о мертвой девушке, которую нашли возле учебного полигона. Вы знаете, что с ней стало?
– Ее похоронили, – произнес он.
– Так я и думала. А вы знаете где?
– Нет. Но могу выяснить, если вас это интересует.
– Очень интересует. Если вы сумеете выяснить это и скажете мне, я буду вам очень благодарна.
Полицейский лишь кивнул, перебирая в уме всевозможные мотивы. Однако истинная причина ее действий осталась для него тайной. Эберхард Браунинг не понял, о каком свидетельстве и о какой незнакомой женщине говорила Кора, но обещание ей, конечно же, дал. И Рудольф Гровиан по-прежнему исходил из того, что Магдалина Рош умерла шестнадцатого августа от сердечно-почечной недостаточности.
Кора снова взяла чашку и хотела поднести ее ко рту, но у нее так сильно дрожали руки, что кофе расплескался и закапал на стол. Со звоном поставив чашку на блюдце, она заявила:
– Я не могу. Этого быть не может. Вы подумайте: мы тогда не могли столько проехать. Это было в Гамбурге, не во Франкфурте. Я ведь видела указатели на автобане. Нужно поворачивать. Он был таким приятным человеком… Может быть, он действительно нашел меня на улице? Может ведь быть, что я долго шла пешком? Так много времени прошло…
– Не думаю, что вы могли идти, госпожа Бендер, – отозвался Рудольф.
– Ах, бросьте. – Она устало махнула рукой. – Вы верите только в ложь. Никто не сказал вам правду, поверьте мне. – Кора снова отвернулась к окну и несколько секунд молча смотрела в него. А затем, не поворачиваясь, поинтересовалась: – Что со мной будет, если я признаюсь еще в одном убийстве? Их станет уже два. Что мне за это будет?
– За одно признание – ничего, – заявил полицейский. – Вам придется предоставить нам еще один труп.
Кора посмотрела на свой кофе и снова поднесла чашку ко рту. Ее руки все еще сильно дрожали, но она сумела сделать глоток, не пролив кофе. Поставив чашку обратно, Кора сказала:
– У вас ведь есть она, та девушка из пустоши.
На ее лице промелькнула улыбка, когда она заявила:
– Это я ее убила. Я.
Рудольф не отреагировал на ее заявление, и Кора добавила:
– Это признание. И я хочу, чтобы вы именно так и относились к моим словам.
Он кивнул.
– В таком случае мне нужны подробности.
– Знаю. Я солгала вам насчет дня рождения Магдалины. Когда она уснула, я опять поехала в «Аладдин». Но Джонни там уже не было, только девушка, с которой танцевал Тигр. Она сообщила мне, что они оба отправились в другое место. Мол, Джонни сказал, что не стоит ждать «эту зажатую козу». Я так разозлилась, что потеряла над собой контроль. Я спросила ее, не хочет ли она поехать со мной. А потом мы оказались в пустоши. Я била ее, пинала ногами. Прыгнула ей на грудь. При этом ее ребра хрустнули… Когда она умерла, я ее раздела, чтобы подумали, будто это сделали мужики. Вещи я выбросила по дороге… Давайте вернемся. Вы сможете записать это в протокол.
– Мы не поедем обратно, госпожа Бендер, – решительно отозвался Рудольф. – Протокол я смогу составить и позже. С тех пор прошло пять лет, и пару часов роли не сыграют.
Ее губы подрагивали, как в ту ночь, когда Рудольф подумал, что она устраивает перед ним спектакль.
– Но я не хочу туда. И не могу, действительно не могу. Он ведь спросит меня, зачем я это сделала. А мой адвокат сказал, что я не должна ни слова говорить о Спасителе. И тогда он решит, что надо было дать мне подохнуть. Лучше бы он так и сделал. А он спас мне жизнь…
Рудольф потянулся через стол, взял ее руки в свои и крепко сжал их. Кора наконец посмотрела ему в глаза.
– Слушайте меня внимательно, госпожа Бендер. Господин Франкенберг спас вам жизнь, это похвально. Но прежде чем он это сделал, кто-то подверг ее опасности. И он не хотел, чтобы этот кто-то сел в тюрьму. Ради чужого человека он бы так не поступил. Подумайте об этом. Только об этом. Вы меня поняли?
Она кивнула, и он отпустил ее руки.
– Но за убийство той девушки мне придется сесть в тюрьму?
– Да, конечно, – отозвался полицейский.
– И не на пару лет?
– Нет, это было умышленное убийство. За это вас ждет пожизненное заключение.
Он заплатил за кофе, взял Кору за руку и повел обратно к машине. Казалось, ей стало легче. По дороге она рассказывала ему о своей жизни с Гереоном. Три года в мыльном пузыре. А мыльные пузыри легко лопаются. Но ничего, малышу будет хорошо с дедушкой и бабушкой, в этом она уверена.
Они приехали почти на час раньше. Рудольф остановил автомобиль на парковке напротив клиники. Это было красивое двухэтажное здание с белоснежной штукатуркой. Рудольф надеялся увидеть на лице Коры признаки узнавания. Но ничего этого не было. Прокурор считал вот что: «Если все действительно так и было, ее наверняка накачали наркотиками, прежде чем доставить на вокзал. К сожалению, этого нельзя доказать, даже если она узнает профессора Франкенберга. Тут нужно его признание, а на это лучше не рассчитывайте».
Кора несколько минут смотрела в окно автомобиля, неуютно поеживаясь. А затем потребовала, чтобы шеф записал ее признание об умышленном убийстве девушки. Просто на всякий случай. Никогда ведь не знаешь, что произойдет, может быть, сейчас ей станет плохо. А Коре хотелось, чтобы это осталось позади.
Рудольф поддался на уговоры: нацарапал пару фраз в блокноте и дал ей подписать. Она откинулась на спинку сиденья.
– У нас еще много времени?
– Почти целый час.
– Мы можем немного размяться?
Парковка была обсажена кустами, двухэтажное здание окружали старые деревья.
– Выглядит очень мирно, – произнесла Кора.
Рудольф подождал, пока она выйдет, и закрыл автомобиль. А затем пошел вместе с Корой вдоль кустов по направлению к клинике. За ней располагался частный дом. Еще по первому своему визиту сюда полицейский помнил, что он был выдержан в том же стиле, что и клиника.
Разминаться Рудольфу не хотелось. Он медленно повел Кору к зданию, желая поскорее с этим покончить. Она опять начала что-то ему рассказывать. Сейчас она была похожа на ребенка, который поет и насвистывает, спускаясь в темный подвал. Полицейский прекрасно понимал, как Кора себя чувствует: виноватой от кончиков волос до пяток.
Собственные чувства он пытался вынести за скобки. Он не в силах ей помочь. Ни он, ни Браунинг, ни прокурор, ни судья. Они могут найти тысячу возможных причин, по которым умер Георг Франкенберг. Но никто не снимет с ее плеч груза вины за смерть Магдалины. Бурте может попытаться объяснить ей, что это был несчастный случай или же убийство из милосердия.
Вдруг Рудольф понял, что тут он ошибается и она пыталась ему это объяснить. Смерть Магдалины! Он догадался, чей скелет нашли в августе пять лет тому назад. Но прыгнуть двумя ногами на грудь… Что за чушь! Должно быть, Кора надавила чуть сильнее рукой, когда ласкала сестру, думая о Джо