— Этому может быть единственное логическое объяснение, — вмешался Слипер. — Теперь у нас не будет отпечатков пальцев. Мы не можем идентифицировать труп.
— Если он пытался замести следы… — начала говорить Маура, уставившись на лицо с оголенной костью, и вдруг почувствовала прилив ужаса. — Мне нужно перевернуть ее, — быстро проговорила она.
Она достала из своего чемоданчика одноразовую простыню и расстелила ее рядом с телом. Слипер и Кроу вдвоем передвинули труп на простыню.
Слипер судорожно вздохнул и, поморщившись, отвернулся. Правая щека, прижатая к полу, теперь была хорошо видна. Так же, как и единственное пулевое отверстие в левой груди.
Но не пулевая рана шокировала Слипера, а правая половина лица жертвы, на которой оказался выпученный глаз без века. Прижатая к полу, правая щека оказалась недоступной для грызунов, но кожи на ней все равно не было. Высохшая мышца превратилась в жесткие волокна, сквозь которые жемчужным блеском просвечивала скуловая кость.
— Похоже, это не крысы, — высказал свое мнение Слипер.
— Нет, это не их работа, — подтвердила Маура.
— Господи, неужели он вот так запросто содрал кожу? Как будто сорвал…
Маску. Только эта маска была не из резины и не из пластика, а из человеческой кожи.
— Он изуродовал ей лицо, руки. Не оставил нам никаких зацепок для установления личности, — сказал Слипер.
— Но зачем ему ступни? — удивился Кроу. — Это абсолютная бессмыслица. Идентификацию по пальцам ног еще не придумали. К тому же она не выглядит жертвой, которую вообще будут разыскивать. Кто она — черная? Латиноска?
— Разве по расе можно определить, будут ее разыскивать или нет? — удивилась Маура.
— Я просто хочу сказать, что она не похожа на добропорядочную домохозяйку. И с чего это ей было околачиваться на этой помойке?
Маура встала. Ее неприязнь к Кроу настолько обострилась, что ей стало трудно находиться рядом с ним. Она посветила фонариком по сторонам, еще раз оглядев умывальники и писсуары.
— Там кровь на стене.
— Я полагаю, он порешил ее именно здесь, — сказал Кроу. — Приволок сюда, прижал к стене и спустил курок. Потом отрезал конечности, прямо там, где она упала.
Маура уставилась на пятна крови на плитках. Их было совсем немного, потому что к тому времени жертва уже была мертва. Ее сердце перестало биться и качать кровь. Она уже ничего не чувствовала, когда убийца опустился рядом с ней на корточки, и его лезвие вонзилось глубоко в запястье, разрывая связки. Он резал ее лицо так, как будто свежевал медведя. И собрав свою добычу, он оставил ее бесформенную тушу на съедение грызунам, которыми кишело это заброшенное строение.
Еще несколько дней — и крысы добрались бы до мышц.
За месяц сгрызли бы и кости.
Она взглянула на Кроу.
— Где ее одежда?
— Все, что мы нашли, — это обувь. Один теннисный тапок четвертого размера. Валялся на кухне. Думаю, он обронил его по пути к выходу.
— На нем была кровь?
— Да. Брызги сверху.
Маура посмотрела на правую культю на ноге.
— Выходит, он раздел ее здесь, в этой комнате.
— Посмертное изнасилование? — произнес Слипер.
Кроу фыркнул.
— Кому захочется трахать женщину, у которой вся кожа в сифилитических болячках? Или что это у нее? Это не заразно? Не оспа?
— Нет, эта сыпь похожа на хроническую. Видите, как много подсохших корочек?
— Ну, не знаю, кто бы отважился прикоснуться к ней, не говоря уж о том, чтобы трахнуть.
— На каждый товар свой покупатель, — сказал Слипер.
— Или, быть может, он раздел ее, чтобы оголить тело, — предположила Маура. — Чтобы его поскорее сгрызли крысы.
— А зачем он забрал с собой одежду?
— Возможно, это был еще один способ затруднить ее опознание.
— Мне кажется, он просто захотел взять себе эти вещи, — сказал Кроу.
Маура взглянула на него.
— Но зачем?
— По той же причине, что руки, ступни, кожу с лица. Ему нужны были сувениры. — Кроу посмотрел на Мауру, и в полумраке его фигура как будто стала еще выше. И более угрожающей. — Думаю, наш мальчик — коллекционер.
Свет на крыльце все еще горел: она издалека заметила его желтоватое сияние, пробивающееся сквозь пелену снега. Ее дом был единственным на всю округу, где в такой час горел свет. Сколько было вечеров, когда она возвращалась в дом, где лампочки были включены не руками человека, а автоматическими таймерами. «Сегодня, — радовалась она, — кто-то действительно ждет меня».
Машины Виктора перед домом не оказалось. «Уехал, — подумала она. — Я, как всегда, возвращаюсь в пустоту». Мерцающий на крыльце свет, который казался таким приветливым, сразу же стал холодным.
Разочарование разлилось в душе пустотой, когда она свернула к дому. Больше всего настораживало не то, что Виктор уехал, а ее собственная реакция на это. «Всего один вечер с ним, — подумала она, — и как будто не было этих трех лет. Я вновь такая же неуверенная в себе, зависимая».
Маура нажала на кнопку автоматического замка гаража. Дверь поползла вверх, и она едва не расхохоталась, когда в левом крыле показалась голубая «Тойота».
Виктор переставил свою машину в гараж.
Она поставила машину рядом с арендованной «Тойотой» и задержалась в салоне, прислушиваясь к своему учащенному дыханию и томясь в счастливом ожидании. Десяти секунд хватило, чтобы отчаяние сменилось ликованием. Ей даже пришлось напомнить себе, что ничего не изменилось между ними. Что ничего не могло измениться.
Она вышла из машины, сделала глубокий вдох и прошла в дом.
— Виктор!
Ответа не последовало.
Маура заглянула в гостиную, потом прошла по коридору на кухню. Кофейные чашки были вымыты и убраны, и ничто уже не напоминало о его визите. Она проверила спальни, кабинет — Виктора нигде не было.
Только вернувшись в гостиную, она заметила его ступню в трогательном белом носке, которая свешивалась с дивана. Она постояла, глядя на спящего. Одна его рука свесилась на пол, лицо выражало полное умиротворение. Это был не тот Виктор, которого она помнила, не тот мужчина, чья вулканическая энергия поначалу привлекла ее, а потом оттолкнула. Их брак запомнился ей чередой споров и глубокими ранами, которые может нанести только любимый человек. Развод исказил его образ, сделал его мрачным и жестоким. Ей было легче жить с такими воспоминаниями, и вот сейчас, увидев его по-детски беспомощным, она ощутила тревожное чувство узнавания.
«Когда-то я любила смотреть на тебя спящего. Когда-то я любила тебя».
Она подошла к шкафу, достала одеяло и накрыла его. Потянулась к его волосам, хотела прикоснуться, но передумала, и поднятая рука застыла в воздухе.
Виктор лежал с открытыми глазами и наблюдал за ней.
— Ты не спишь, — сказала она.
— Я и не собирался спать. Который час?
— Половина третьего.
Он застонал.
— Я уже хотел уезжать…
— Ты можешь остаться. Там такой снегопад.
— Я поставил машину в гараж. Надеюсь, ты не против. На улицу выгнали снегоуборочную технику…
— Они бы отбуксировали машину, если бы ты ее не убрал. Так что ты все правильно сделал. — Она улыбнулась и тихо добавила: — Спи.
Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Разрываясь между желанием и сомнениями, она молчала, прекрасно сознавая последствия неправильного выбора. Конечно, оба они думали об одном и том же: ее спальня рядом. Нужно сделать всего лишь несколько шагов, обнять Виктора, и она опять окажется в прошлом. В прошлом, из которого с таким трудом выбралась.
Маура встала с дивана, сделав над собой величайшее усилие, как будто карабкалась из зыбучих песков.
— Увидимся утром, — сказала она.
«Что это, разочарование в его глазах?» — задалась она вопросом. И испытала легкую радость от этой мысли.
Лежа в постели, она не могла сомкнуть глаз, взволнованная оттого, что находится с Виктором под одной крышей. Под ее крышей, на ее территории. В Сан-Франциско они жили в доме, принадлежавшем ему еще до женитьбы, и она никогда не думала о нем как о своем. Сегодня все было иначе: она хозяйка положения. И будущее тоже зависит от ее выбора.
Возможность выбора мучила ее.
Только очнувшись, Маура поняла, что на самом деле спала. В окно уже лился дневной свет. Она еще немного полежала в постели, вспоминая, что разбудило ее. Размышляя над тем, что скажет ему. Потом она расслышала, как открылась дверь гаража и под окном заревел мотор.
Она вскочила с постели и выглянула в окно — как раз в тот момент, когда машина Виктора выехала со двора и исчезла за углом.
8
Джейн Риццоли проснулась, едва забрезжил рассвет. За окном было тихо, утренний транспорт еще не нарушил покоя горожан. Она лежала, уставившись в пустоту, и думала: «Ну же, решайся. Хватит прятать голову в песок».
Она включила лампу и присела на кровати, чувствуя, как подступает тошнота. Хотя в комнате было прохладно, она взмокла от пота, и ночная сорочка противно липла к телу.
Пора посмотреть правде в глаза.
Она босиком прошла в ванную. Упаковка лежала на полочке возле раковины, там она оставила ее накануне вечером, чтобы не забыть использовать утром. Как будто об этом можно забыть! Джейн вскрыла коробку, надорвала пакетик из фольги и достала полоску для теста. Вечером она несколько раз перечитала инструкцию по применению, практически заучила ее наизусть. И все равно принялась читать заново. Оттягивая решающий момент.
Наконец она села на унитаз. Удерживая полоску между ног, она пописала на нее, пропитывая первой утренней мочой.
«Подождите две минуты», — гласила инструкция.
Она положила полоску на полочку и пошла на кухню. Налила себе стакан апельсинового сока. Рука, которая привыкла крепко держать оружие и стрелять на поражение, попадая точно в цель, предательски дрожала, когда Джейн подносила стакан к губам. Она уставилась на кухонные часы, с волнением наблюдая за судорожными колебаниями секундной стрелки и чувствуя, как с каждой секундой учащается пульс. Она никогда не была трусихой, никогда не пасовала перед врагом, но здесь был страх другого рода, личный и гнетущий. Страх перед тем, что она может принять неверное решени