«Это потому, что ты ничего не боишься, — подумала Риццоли. — Ты бесстрашная».
Нони начала утрамбовывать ногами снег, и ее маленькие розовые сапожки маршировали с солдатской четкостью. Она протоптала одну тропинку, потом вернулась и принялась выстраивать параллель. «Считает себя неуязвимой, — подумала Риццоли. — Но она такая маленькая и беззащитная. Просто девочка-пылинка в безразмерной куртке».
— А что было потом, Нони?
Девочка перестала трамбовать снег и резко остановилась, устремив взгляд на свои сапоги, которые покрылись снежной коркой.
— Тетя кинула письмо через решетку. — Нони приблизилась к Риццоли и прошептала: — И тогда я увидела, что у нее нет пальцев.
— Ты передала письмо сестре Урсуле?
Девочка кивнула.
— И она сразу вышла. Прямо за ворота.
— Она говорила с теми людьми?
Нони покачала головой.
— Почему нет?
— Потому что, когда она вышла, их уже не было.
Риццоли уставилась на дорожку, где когда-то стояли двое посетителей, умоляя непокорную девочку впустить их.
Она почувствовала, как по спине пробежала дрожь.
«Крысиная леди. Она была здесь».
16
Риццоли вышла из больничного лифта и, не обращая внимания на вывеску: «Все посетители должны пройти регистрацию», стремительной походкой направилась прямо в отделение интенсивной терапии. Был час ночи, и свет в отделении приглушили, чтобы пациенты могли спокойно спать. После ярко освещенного коридора медсестры в полумраке выглядели безликими силуэтами. Только в одном боксе горел свет, и Джейн направилась туда, как на маяк.
— Привет, детектив. Вы быстро добрались, — приветствовала Риццоли черная женщина-полицейский, дежурившая у входа в бокс.
— Она уже что-нибудь сказала?
— Пока не может. У нее в гортани дыхательная трубка. Но она в полном сознании. Глаза открыты, и я слышала, как медсестра говорила, что она выполняет все указания. Все очень удивлены, что она вообще очнулась.
Тревожный сигнал аппарата искусственного дыхания заставил Риццоли заглянуть в бокс, где она увидела столпившихся вокруг больничной койки медиков. Она узнала нейрохирурга, доктора Юэня, и терапевта, доктора Сатклиффа с его неизменным конским хвостом, который смотрелся особенно нелепо на фоне мрачного собрания профессионалов.
— Что там происходит?
— Не знаю. Что-то с давлением. Доктор Сатклифф прибыл сразу же, как только началась вся эта суматоха. Следом за ним явился доктор Юэнь, и с тех пор они там суетятся возле нее. — Дежурная покачала головой. — Наверное, что-то случилось. Аппараты пищат, как бешеные.
— Господи, только не говорите, что мы ее теряем именно тогда, когда она очнулась!
Риццоли проскользнула в бокс. Ослепительный свет больно резанул ее уставшие глаза. Она не могла разглядеть сестру Урсулу в плотном окружении медперсонала, зато видела установленные над ее кроватью мониторы, на экранах которых отражались резкие скачки сердечного ритма.
— Она пытается вытащить эндотрахеальную трубку! — воскликнула медсестра.
— Привяжите руку покрепче!
— Урсула, расслабьтесь. Попытайтесь расслабиться.
— Систолическое опустилось почти до восьмидесяти…
— Почему она такая красная? — спросил Юэнь. — Посмотрите на ее лицо. — Он покосился на визжащий сервовентилятор.
— Сопротивление дыхательных путей, — сказала медсестра. — Она сражается с вентилятором.
— Давление падает, доктор Юэнь. Систолическое восемьдесят.
— Нужно ввести допамин. Ставьте капельницу.
Медсестра вдруг заметила Риццоли, стоявшую в дверях.
— Мэм, вам придется выйти.
— Она в сознании? — спросила Риццоли.
— Выйдите из бокса.
— Я все улажу, — сказал Сатклифф.
Он довольно грубо взял Риццоли за руку и вывел ее из бокса. Потом задернул штору в боксе, и пациентка исчезла из виду. Стоя в сумрачном холле, она ощущала на себе взгляды дежурных медсестер.
— Детектив Риццоли, — сказал Сатклифф, — позвольте нам поработать.
— Но я тоже работаю. Она наш единственный свидетель.
— И находится в критическом состоянии. Мы должны вывести ее из кризиса, прежде чем с ней кто-либо будет разговаривать.
— Она хотя бы в сознании?
— Да.
— И понимает, что происходит?
Он немного помолчал. При слабом освещении нельзя было разглядеть выражение его лица. Риццоли видела лишь широкоплечий силуэт и отражавшиеся в глазах доктора зеленые огоньки мониторов на пультах медсестер.
— Не уверен. Честно говоря, я вообще не надеялся, что она придет в сознание.
— Почему у нее падает давление? Что-нибудь еще случилось?
— Совсем недавно она начала паниковать, возможно, из-за эндотрахеальной трубки. Трубка, действительно, вызывает неприятные ощущения и страх, но ее нельзя убрать, она помогает дышать. Когда давление подскочило, мы дали Урсуле валиум. Но потом давление резко упало.
Медсестра отдернула штору и выглянула из бокса:
— Доктор Сатклифф!
— Да?
— Давление не меняется даже с допамином.
Сатклифф вернулся в бокс.
В открытую дверь Риццоли наблюдала разыгрывавшуюся на ее глазах драму. Руки монахини были зажаты в кулаки, сухожилия выделялись тугими шнурами — она боролась с фиксирующими ремнями, которыми ее пристегнули к поручням кровати. Ее голова была забинтована, а рот закрывала эндотрахеальная трубка, но лицо было хорошо видно. Оно выглядело опухшим, щеки полыхали ярко-красным. Замотанная, словно мумия, в массу бинтов и трубок, Урсула смотрела глазами загнанного животного, зрачки были расширены от страха, безумный взгляд метался из стороны в сторону так, словно она искала лазейку из западни. Поручни кровати дрожали, как решетки клетки, когда она предпринимала очередную попытку вырваться. Вдруг ее тело выгнулось над кроватью, и кардиомонитор издал протяжный писк.
Риццоли тут же метнула взгляд на экран, по которому плыла совершенно прямая линия.
— Все нормально! Нормально! — сказал Сатклифф. — Она просто сорвала один из датчиков.
Доктор вернул датчик на место, и на экране снова появился ритм. Частое бип-бип-бип.
— Увеличьте дозу допамина, — сказал Юэнь. — Будем вливать растворы.
Риццоли смотрела, как медсестра открывает клапан, подавая в вену Урсулы солевой раствор. Когда сознание уже покидало монахиню, ее взгляд упал на Риццоли. И прежде чем ее глаза начали затуманиваться, прежде чем в них погасла последняя искорка сознания, Риццоли успела увидеть во взгляде Урсулы смертельный страх.
— Давление не поднимается! Упало до шестидесяти…
Мышцы на лице Урсулы расслабились, и руки замерли. Под нависающими веками глаза смотрели в никуда. Взгляд стал невидящим.
— Тахикардия, — сказала медсестра. — Я вижу сигналы!
Взгляды врачей тотчас устремились на кардиомонитор. Кривая, которая только что была относительно равномерной, теперь исказилась так, будто кто-то вонзал в нее кинжал.
— Фибрилляция желудочков! — воскликнул Юэнь.
— Я не могу поймать давление! У нее нет перфузии.
— Уберите этот поручень. Быстрей, быстрей, начинаем компрессию.
Риццоли отпрянула от двери, когда одна из медсестер бросилась в коридор с криком:
— У нас синий сигнал!
В окошко бокса Риццоли наблюдала за тем, как вокруг Урсулы все завертелось в страшном вихре. Она наблюдала, как голова Юэня то появлялась, то исчезала из виду, пока он делал искусственное дыхание. Видела, как одно за другим вливаются в капельницу лекарства и стерильные упаковки постепенно устилают пол.
Риццоли уставилась на монитор. Зубчатая линия прорезала экран.
— Разряд на двести!
Все расступились, пропуская медсестру, которая наклонилась к телу с дефибриллятором. Риццоли увидела обнаженные груди Урсулы, кожа была красной и в пятнах. В голову вдруг пришла совершенно нелепая мысль: «Зачем монахине такие большие груди?»
Прошел электрический разряд.
Тело Урсулы дернулось, будто его стянули веревками.
Женщина-полицейский, стоявшая рядом с Риццоли, тихо произнесла:
— У меня дурное предчувствие. Похоже, она не выкарабкается.
Сатклифф снова посмотрел на монитор, потом на Риццоли. Их взгляды встретились. Он покачал головой.
Часом позже в госпиталь приехала Маура. После звонка Риццоли она выскочила из постели, стараясь не разбудить Виктора, который спал на ее подушке, и быстро оделась, даже не приняв душ. Поднимаясь в лифте в отделение реанимации, она ощущала запах Виктора на своей коже, и тело еще ныло после любовной агонии. Она ехала в госпиталь, от нее разило сексом, и мысли были сосредоточены на теплых телах, а не на холодных. На живых, а не на мертвых. Прислонившись к стенке лифта, она закрыла глаза и позволила себе еще немного посмаковать сладкие воспоминания. Растянуть удовольствие.
Когда двери лифта распахнулись, она немного удивилась. Даже отпрянула, увидев двух медсестер, ожидавших, пока она выйдет. И тут же выскочила из кабины, чувствуя, как полыхают щеки. «Интересно, они заметили? — думала она, спеша по коридору. — Конечно, любой увидел бы преступный румянец страсти на моем лице».
Риццоли сидела на диване в комнате ожидания и потягивала кофе из пластикового стаканчика. Когда Маура вошла, Риццоли посмотрела на нее долгим взглядом, как будто тоже обнаружила что-то новое в ее облике. Возможно, румянец на щеках, столь неуместный в эту трагическую ночь, которая вновь свела их.
— Говорят, у нее был сердечный приступ, — сказала Риццоли. — Дело плохо. Она подключена к системе жизнеобеспечения.
— В котором часу был приступ?
— Около часа ночи. Они почти час бились над ней, и в конце концов удалось вернуть сердечный ритм. Но теперь она в коме. Никаких попыток спонтанного дыхания. Зрачки не реагируют на свет. — Она покачала головой. — Думаю, это конец.
— Что говорят врачи?
— Мнения разделились. Доктор Юэнь пока не хочет отключать ее. Но хиппи считает, что мозг уже мертв.
— Ты имеешь в виду доктора Сатклиффа?